Цена его любви (СИ) - Шарм Кира

Ничто не имеет значения. Ничто не важно. Ничто не может быть настоящим, кроме нас. С ней. Слитых в одно. Слитых так неразрывно, что даже смерть, расстояние и время не разъединит. Никогда. Ничто не в силах.

— Моя, — шепчу, веря сейчас в невозможное. В то, что обещал своей девочке когда-то, миллиард, кажется, лет, назад.

Зная, что никогда этого не будет. Что, возможно, в последний раз мы с ней вместе. Потому что я не могу. Не имею права подвергать ее жизнь новой и новой опасности.

Но сейчас я верю. В то, что все однажды действительно закончится. Настанет мир. И все у нас будет.

Звезды. И тишина, в которой мы просто, замерев и обнявшись, будет сливаться одним дыханием. Долгие разговоры на мягком ковре у камина, когда мы будем сплетаться телами. Переплетать руки и ноги так, что не различить, где чьи. После долгих часов страсти. Не украденной, не вырванной от жизни.

Прогулки за руки по хрустящему снегу. Мороженное с ней и нашими детьми. Что все это будет. Что все возможно…

Прижимаюсь к ее лбу своим.

Вижу, как хочется ей закрыть глаза. Отдохнуть. Поспать. Отдышаться. Как судорожно она пытается их держать открытыми. Лишь бы не разорвать эту незримую нить, что тянется из сердца в сердцу. Лишь бы впитывать то, что плещется в моих глазах. Пропитаться этим насквозь. Припасть и напиться.

— Даша, — медленно, безумно нежно провожу по ее щеке рукой.

Она тут же ловит мою руку, прижимая к своему лицу.

— Все будет у нас, девочка. Я обещаю. Эта война… Она рано или поздно закончится. Не так быстро, как я рассчитывал. Но все же… Может, еще пару лет… Если… — судорожно сглатываю. — Если ты готова ждать…

— Я готова, Влад, — шепчет, снова надрывая мне сердце.

Разве бывает такая любовь? Такая преданность, верность в женщинах?

Простая ведь девочка.

Она с ума могла сойти от страха за себя и бежать прочь, без оглядки, наплевав на все чувства.

Или распробовать красивой жизни с Санниковым. Роскошь. Богатство. Дорогие шмотки, побрякушки и курорты. Безопасность и тепло. Исполнение любого ее желания, любого каприза по щелчку пальцев.

Но нет.

Она здесь. Со мной. С этом, блядь, подвале. И смотрит с такой любовью, с такой нежностью, что снова и снова сжимает мое сердце в своих маленьких, хрупких ладошках. Если б только знала, как сильно сжимает. Насколько я весь, без остатка, и навсегда принадлежу ей…

— Я буду ждать тебя сколько угодно, Влад. Сколько нужно. Хоть до самой старости. Ведь ты — моя жизнь…

Зарываюсь лицом в ее волосы.

Кто бы ждал?

Кому вместо роскоши нужны страх и проблемы?

Только она.

Только моя девочка способна так по-настоящему любить.

Не знаю, чем я заслужил такое блаженство. Такую награду после всего дерьма, которое навыгребал и сотворил в жизни сам. Не заслужил. Но, блядь, я ни за что не откажусь от этого!

Не смогу отказаться. Не смогу ведь отпустить. Как в тисках сжимаю руками хрупкое трепещущее тело.

Опомнившись, ослабляю хватку. Еще синяков наставлю моей девочке. Или, не дай Бог, ребра у нее треснут! Совсем мозги потерял, так сжимать!

— Я буду ждать, — проводит своей ручкой по моей щеке. И я ловлю. Судорожно покрываю ее ладонь поцелуями. — Всегда буду ждать тебя, Влад. Каждый рассвет и каждый закат, — знай. Я стою на пороге. Любого дома. Где бы я ни была. И жду. Жду, пока ты вернешься.

Блядь.

Разве можно так выворачивать сердце?

— Пора, Даша, — морщусь от одной мысли, что придется подняться. Отодвинуться. Перестать ощущать жар ее кожи и стук сердца под своей. — Пора…

Сжимаю челюсть так, что ее ломит. Нужно. Нужно оторваться. Отпустить. Нужно для того, чтобы однажды вернуться снова. Иначе нельзя!

— Влад…

Рывком поднимаюсь, чувствуя, как снова из меня вылетает сердце. Вместе со сгустком нервных окончаний. Оголенных проводов. Вылетает, оставаясь в ее ладонях.

Отворачиваюсь к стене, чтобы смогла спокойно одеться.

Черт, кому я вру.

Лишний миг ее видеть, — и я ведь снова забуду обо всем на свете! Наброшусь! Сомкну в тесное кольцо рук, как в тиски. И не отпущу. Не отпущу ведь! Блядь, как же это трудно!

— Ходят слухи, что ты жив, — доносится в спину ее голос, оплетая, обволакивая негой. Бьет по каждому из нервных окончаний. Хуже пуль по спине.

— Я ведь потому и пришла сюда… Даже там, на курорте, мне рассказали. А, значит, об этом догадываются твои враги. Подозревают.

Еще сильнее сжимаю челюсти.

Не должна моя женщина о таком говорить. Знать такое и об этом думать!

Но с другой стороны, от ее заботы и тревоги в голосе, внутри проносится безумная волна. Шквал. Затапливает.

— Не переживай об этом, Даша. Я знаю. Сам пустил этот слух. Так надо.

Надо, девочка. Задолбались мы искать. Вырезать и отстреливаться. Слишком многие на место Грача встать захотели. Не только тот, кто игру эту начал. Слишком много шакалов. И когда Морок меня якобы пристрелил, эти псы как с цепи сорвались. Знают, многое сдержать мог только я. А теперь у них руки развязаны и наглость поперла из всех щелей их поганых.

Знают, что Лютый давно от дел отошел и не в курсе деталей и нашей реальности. Да и навык на пороховой бочке каждую секунду жить за времена спокойного бизнеса в Лондоне потерял.

Морок, как и он, тоже с хваткой бешенной. Но и он слишком долго прожил от всего этого вдалеке. А тут не просто хватку, тут держать за горло надо и знать, кому и на какие точки нажимать постоянно, чтобы власть не потерять.

Ведь те, кто сегодня, чувствую твою тяжелую стопу у себя на яйцах, пресмыкается, улыбаясь и лебезя в глаза, только вырвавшись, тебя же и загрызут.

Тигр человек пришлый. Он всю жизнь одиночкой был. Оторванным одиночкой. Никто к нему сунуться не решился бы. Этот Армагеддон на ровном месте способен устроить. Про него легенды ходят, что он костлявую за ноги ухватил. И что сделку с Дьяволом заключил. Ни хрена его не берет. Сколько раз сломать или уничтожить пытались. Этот, блядь, полстраны на хрен вырежет и еще один с пулеметом против той же полстраны пойдет.

Но только управлять — это совсем другое дело.

Держать в узде. Схемы просчитывать.

Тут одиночка не справится, да и натура у него не та.

Все дерьмо хлынуло. Враз. В одночасье.

Дан лютует, натура его прежняя прорывается наружу там, что многие тупо обтекают собственным дерьмом со страха. Но в расклад ему так просто не врубиться.

Мне пора бы воскреснуть. Пора бы скрутить все в крепкий кулак.

Но я знаю — единственный серьезный, настоящий противник — тот, кто Грача убил и Регину похитил. Тот, кто даже меня провести умудрился.

А остальных я после быстро к ногтю прижму.

Потому сам и пустил слух о том, что на самом деле жив и прячусь. Раз уж мертвецом мне гниду эту выследить не удалось. Лбом стены пробивали вместе с друзьями, но он, будто невидимка, каждый раз умудряется рассеяться в воздухе. И, сука, почти каждый наш шаг наперед знает.

Кто?

Кто сумел с ножом подобраться к Грачу так близко? А ведь Назар знал, в какой клоаке живем и никому не доверял, даже тем, с кем не один год уже вместе. Разве что Серебрякову после того, как тот жизнь ему спас. Но и Серебрякова застрелили, а, значит, он списан и сброшен со счетов.

Кто сумел подкупить Регину? Ведь девочка моя, хоть и в стороне от всего этого я держал, а умная. Понимала, что доверять незнакомцам нельзя. Он ведь не с улицы ее похитил. Выманил наверняка чем-то и куда-то. А, значит, знал, чем именно можно выманить. Или был знаком настолько, что мне даже ничего не сказала.

И про документы, про алмазную добычу Морока и Лютого мало, кто знал.

Но ни хрена следов мы так и не нашли.

Единственная бредовая идея о том, что сам Грач все замутил и на самом деле жив.

Но она реально бредовая. Ему резона нет. Вся власть и так ему принадлежала, а алмазы Лютого с Мороком ему на хрен не сдались. Больше потерял бы в этой драке за власть, что сейчас развернулась, чем получил бы с тех алмазов.