Порочный Принц (ЛП) - Кент Рина

Он и Шарлотта — моя жизнь, хотя я, по общему признанию, плохо это показываю. Я положился на эмоциональную натуру Шарлотты. Я слишком напряжен, пока она слишком далеко, поэтому ее эмоции лучше доходили до него.

Однако раньше я чувствовал, что мы с Ронаном связаны, хотя почти не общались. Он прижимался ко мне и рассказывал обо всех драконах, которых он убил в своих видеоиграх. Он спрашивал меня о вещах и жаловался, что Ларс заставляет его пить молоко.

Затем он прекратил.

Вот так просто мой сын перестал приходить ко мне. Он прекратил говорить со мной о своих драконах, молоке и друзьях.

Однако он никогда не прекращал говорить Шарлотте. Я списал это на тот факт, что он всегда чувствовал себя ближе к ней, и, хотя это задело, я оставил его наедине с самим собой.

Здоровье Шарлотты занимало все мое время и внимание, и из-за этого я пренебрегал Ронаном. Я думал, что он взрослый и что он все равно предпочитает Ларса. В конце концов, Ронан говорил с ним больше, чем когда-либо говорил со мной.

Моя жена сказала мне, что он уважает меня как отца, и я мог бы сблизиться с ним, если бы попытался, но я отмахнулся от нее. Возможно, я боялся, что он закроется от меня, как я закрылся от своего отца, когда он привел мачеху и сводного брата всего через год после смерти матери.

Я знаю, каково это иметь напряженные отношения с отцом, и я не хотел повторять это со своим сыном.

Не успел я опомниться, как Ронан стал таким же высоким, как я, и таким же гордым. Он никогда не раскрывал своих истинных чувств и отклонял все мои вопросы.

После того, как я услышал Тил в машине, все остальное встало на места. Я вспомнил, как Ронан не присоединялся ко мне за обедом, когда Эдуард был рядом, но остался бы, если бы Шарлотта была там. Он делал это незаметно, стараясь, чтобы никто не заметил его дискомфорта. Он смеялся и шутил, как обычно, но теперь я знаю, что он доказывал, что с ним все в порядке.

Он делал это с тех пор, как был мальчиком. Мой сын притворялся, что с ним все в порядке, с восьми лет.

Это было примерно в то время, когда он перестал приходить ко мне.

Я всегда думал, что вечеринки и травка должны были что-то доказать, но предположил, что это был его способ избавиться от давления. Я никогда не думал, что это из-за того, что я открыл свой дом и свой бизнес насильнику моего сына.

Не только моего сына, но и многих других детей.

Эдуард всегда был немного безответственным, но усердно работал, когда я ему говорил. Он смотрел на меня снизу вверх и делал, как я приказывал. С ним всегда были женщины, но я должен был догадаться по тому, как он демонстрировал их в качестве призов, что они могут быть маскировкой.

Эдуард и Ронан похожи в том, чтобы прятаться, притворяться, но я из всех людей не должен был этого пропустить.

Я могу винить в этом свою озабоченность болезнью Шарлотты, но это ни при каких обстоятельствах не прощает того факта, что я подвел своего сына.

Он нуждался в своем отце, а я не дал ему этого.

Он нуждался в устранении Эдуарда, а я привел его обратно.

Он нуждался, чтобы кто-то выслушал его, а меня не было рядом.

Если Шарлотта узнает об этом, она так глубоко погрузится в депрессию, что ее уже будет не спасти.

Как и я, она придёт к выводу, что подвела свое чудо. Она будет винить себя за то, что не заметила этого раньше, и решит, что она ужасная мать. Это не так. Она просто была больна. Она жертвует тем, что, возможно, является ее последним шансом на лечение, чтобы остаться с Ронаном, потому что, как она мне сказала, она не может умереть, не подарив ему самые счастливые воспоминания.

Шарлотта не узнает. Я буду тем, кто это исправит.

Я все исправлю.

Начиная с беспорядка, который оставил после себя Эдуард.

Возможно, тогда мое чудо простит меня.

Я не помню, как долго я сижу в больничном кресле, но этого достаточно, чтобы я заплакала.

Этого достаточно, чтобы я не переставала плакать.

Нокс догнал нас в лесу и держал меня всю дорогу, но я не переставала плакать, даже после того, как папа, Агнус и Эльза последовали за мной.

Я плачу, как ребенок. Я плачу, как будто только начинаю понимать, что значит плакать.

Мы сидим здесь, кажется, целую вечность. Время ожидания тянется и тянется, словно где-то вдалеке назревает гибель.

Ребята приехали ко мне. Эйден, Ксандер и Коул стоят в углу, склонив головы. Они не сказали друг другу ни слова, словно боялись, что это нарушит какой бы то ни было транс, охвативший зону ожидания.

Ларс тоже проходит мимо, его брови нахмурены, а снобистское выражение исчезло. Я понимаю, что это беспокойство. Он волнуется.

Не знаю, почему, но это заставляет меня зарыдать еще сильнее. Если Ларс, который почти не проявляет никаких эмоций, осознает, насколько все плохо, это становится ужасным.

— Все будет хорошо, Ти, — Нокс прижимает меня к себе. — Давай, сестренка, перестань плакать.

— Я не могу. — я икаю.

Моя голова болит от безжалостных слез. В тот момент, когда я испытываю небольшое облегчение, я думаю о Ронане, и на меня накатывает новая волна.

Все просто, вот так.

Я не думаю ни об Эдуарде, ни о том, что я сделала с Эдриком, ни о себе, своей жизни, ни о чем другом из этого.

Я думаю только о нем.

— Ч-что, если я потеряю его, Нокс? — я говорю сквозь слезы. — О чем я только думала? Что я наделала?

— Эй, этот ублюдок уменьшил свое падение, хорошо? — говорит Нокс. — Ронан дышал, когда медики вытащили его. С ним все будет в порядке.

— Но что, если нет? Что, если... что, если...

Боже, я даже не могу произнести эти слова. Я не хочу думать о них, но это единственное, что запечатлелось в моей голове.

Тени на моем плече больше нет. Маленькая девочка исчезла в тот момент, когда Эдуард упал с обрыва, но есть и другие вещи в ее пользу. Такие вещи, как мрачные мысли и черный дым.

— Тил? — из угла доносится голос Эдрика. — Заходи. Ты можешь увидеть его.

Я резко встаю, мое сердце бьется в груди то синхронно, то неровно. Я бегу в палату, затем останавливаюсь перед отцом Ронана, глотая соленые слезы.

— Э-Эдрик, мне так жаль...

— Не беспокойся. — он улыбается. — Во всяком случае, я тот, кто должен сожалеть о тебе. Я должен был заметить это раньше.

Я качаю головой, не зная, что сказать.

— Мы поговорим позже. — он указывает на палату. — Входи.

Я толкаю дверь и на цыпочках вхожу внутрь, как будто прохожу через место преступления — и я вполне могу.

Образ того, как Эдуард потащил Ронана за собой, продолжает мелькать у меня перед глазами. Я протянула к нему руку, но все, что я смогла поймать, был разреженный воздух.

В этот момент время остановилось, и мне захотелось повернуть его вспять и не делать того, что я сделала. Я пожалела, что не расследовала действия Эдрика до того, как спланировала его гибель.

Но больше всего я жалела, что не выбрала Ронана. Я пожалела, что не забрала его и не начала с ним все заново.

Первое, что встречает меня в палате, это сильный свет. Вскоре после этого появляются синяки на полуобнаженной груди Ронана и гипс на его руке.

На его красивом лице несколько синих синяков. Его вид заставляет меня икнуть, когда я приближаюсь к нему нетвердыми шагами. Я не смогла бы остановить поток слез, даже если бы попыталась.

— Почему ты выглядишь красивой, даже когда плачешь, belle — красавица? — дразнит он хриплым голосом.

Я падаю рядом с ним на кровать, шмыгая носом и пытаясь взять чувства под контроль. Я с треском проваливаюсь и заканчиваю болтовней.

— Мне жаль. Мне так жаль, я не хотела причинять боль твоему отцу или заставлять тебя проходить через это. Я была эгоисткой, а тебе было больно, и я... я...

— Эй. — он ласкает мою руку в своей здоровой. — Это не твоя вина, Тил. Кроме того, завтра я буду как новенький. Я буду без левой руки только несколько недель, так что тебе придется все делать за меня.