Дышу тобой

Отделение кардиологии за выкрашенными в белую краску деревянными дверями, казалось каким-то унылым, нерадостным. Кабинеты врачей и процедурка по одну сторону, палаты – по другую. На экваторе – несколько тумб с пышными пальмами, большой плоский телевизор, экраном к старым, вытертым диванам и креслам, гулкий каменный пол.

Лена потянула меня вперед, мимо суровой медсестры, лет сорока пяти с биксами наперевес. Палатная дверь отворилась бесшумно. Четыре койки занимали женщины разного возраста. Но все гораздо старше нас. Бабушка, лет семидесяти, не меньше, с крючковатым носом с бородавкой по центру, спала, скрючившись в позе зародыша и тяжело дышала даже во сне. Упитанная женщина средних лет, моложавая, но седая как лунь, читала книгу с розово-гламурной обложкой: что-то незамысловато-любовное, романтическую сказку, наверное. Жгучая брюнетка, не старше тридцати пяти, с миловидным лицом и сильно отекшими веками, сосредоточенно переписывалась с кем-то в смартфоне.

Тетя повернулась в мою сторону и… Макс тоже. Он скрючился возле ее постели в три погибели и о чем-то перешептывался с «Верой Матвеевной».

Оба воззрились на нас с Леной с удивлением. Тетя выглядела бледной и осунувшейся. Под миндалевидными темно-карими глазами пролегли черные тени, как-то внезапно и вдруг появились новые морщинки – на лбу и на переносице. Я заметила, что руки у тети трясутся, губы синюшные, а кожа белее снега. Стало даже страшно, что могла не успеть, не застать… Колючий ком подкатился к горлу, веки защипало. Я подскочила к кровати и сжала маленькие ледяные ладошки.

– Что с-лучилось? – выдавила с трудом, сдерживая слезы.

Вера Матвеевна приподнялась и Макс с какой-то нарочитой заботой поправил ее подушку.

– Ариночка! Ты жива! Я так рада…

С минуту я смотрела в лицо тети и вдруг поняла – да это же я виновата! Она переживала за меня, племянницу, объявленную как пропавшая без вести…

Пока я жила и наслаждалась сказкой…

Стыд сдавил грудь стальными тисками, сердце екнуло, я присела на край кровати и затихла. И только Ленина рука на плече немного поддерживала, утешала и успокаивала.

Несколько минут длилась немая сцена. Сколько именно я не поняла. Затем Вера Матвеевна потянулась, я наклонилась, и тетя поцеловала прохладными губами.

– Слава богу, все в порядке, – даже лицо ее немного разрумянилось.

– Выйдем, поговорим? – предложил Макс с неожиданным напором.

Я только кивнула.

Лена пожала плечо.

– Я подожду. Останусь с Верой Матвеевной.

Я встала и на неверных ногах вышла из палаты. Пересекла холл и опустилась на диван, напротив телевизора. Тот жалобно скрипнул – пожаловался, что пенсия не скоро, а кости уже ломит.

Макс решительно пристроился рядом, попытался взять за руку, но я отняла ладонь – и «козел» настаивать не стал. Немного помолчал, и произнес:

– Я виноват. Боялся, что ты погибла или что-то еще. Замок, куда вы ушли с Леной, развалился прямо на глазах. Вот так вот – стоял себе сотни лет и – хрясть – превратился в руины.

Я еле сдержала удивленный возглас. Похоже, портал доконал хлипкую постройку. Макс, тем временем, продолжал, с каким-то жаром, непривычным пылом:

– В тот день я передумал все. Пересмотрел всю свою жизнь и понял… что люблю тебя.

Он замолчал, видимо, в ожидании оваций, или хотя бы радости с моей стороны. Еще бы! Бросил, послал на все четыре стороны. А потом, внезапно, его осенило! Но я смотрела на Макса, слушала его признания и думала о Рамзате, который не подводил и не бросал ни разу. Никогда не оставлял в беде, не произносил речей о вечной любви, но всегда поддерживал и помогал. Вот он какой, настоящий мужчина. Не тот, что сладко поет о чувствах, а тот, кто молча работает над отношениями.

– Вас искали в руинах, но не нашли. Решили, что вас завалило в подвале и объявили пропавшими без вести. По факту погибшими. Я вернулся домой, сообщил Вере Матвеевне, а через два дня у нее случился приступ. Мне позвонили из больницы. Тебя считали погибшей, а мой телефон оставался последним, на который звонила Вера Матвеевна. С тех пор я помогаю ей выкарабкиваться. Вроде бы идет на поправку. Врачи обещают почти полную реабилитацию. А теперь, когда ты вернулась, думаю, дело совсем наладится. Где ты была? Как добралась до дома? Что случилось?

Он сыпал вопросами, беспокоился, дергался, а я думала лишь об одном – как сообщить тете, которая недавно была при смерти, о том, что я не человек и не собираюсь задерживаться на Земле. Убедить отправиться со мной, поверить, что я не сумасшедшая, в реальность иных миров и магических рас?

Макс больше не казался мне близким человеком – так, картонной фигурой певца или актера на фоне какого-нибудь модного бутика. Красивой, в ярко-красной рубашке с черными джинсами, белокурыми волосами, но не настоящей. Далекой, ненужной, так, чисто эстетически привлекательной. И сколько бы ни распинался бывший, ничего другого в голову не приходило.

Макс бубнил что-то еще, бешено жестикулировал, интонации его голоса ясно говорили о заинтересованности. Но никаких эмоций у меня не возникало. Наверное, так слушали дамы высшего света серенады нелюбимых рыцарей под окнами.

Когда поток красноречия бывшего иссяк, я решительно встала и отчеканила:

– Большое спасибо за помощь с Верой Матвеевной. Теперь я сама ее вылечу и выхожу. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

С этими словами я решительно двинулась прочь, спиной чувствуя взгляд Макса – он просто прожигал мне лопатки. Слава богу, у бывшего хватило ума не догонять меня и ни на чем не настаивать. Позади раздались гулкие шаги, затерялись в недрах каменного пола, чуть слышно открылась входная дверь и хлопнула, закрываясь за бывшим.

Я вернулась в палату и около часа мы с тетей беседовали ни о чем: улыбались и хихикали. Затем явилась медсестра с градусником и капельницей, а мы с Леной вышли в коридор.

– Скажем сейчас или пару дней обождем? Судя по словам Веры Матвеевны, ее планируют вот-вот выписать… Освободить койку, оставить на больничном. Но в мире ларров, возможно, ее вылечат намного быстрее. А?