Без кислорода. Вторая книга (СИ) - Тесс Кира

Я блядь, счастлив, как никогда. И плевать, что вот-вот кончу в штаны, стоит только прикоснуться к моему каменному члену. Я умираю от желания погрузиться в ее тело. И уже готов предпринять попытку к этому, как где-то в подушках на диване слышен сначала слабый писк, а потом и жалобный плач сына из радионяни. Прекрасно. А кто говорил, что все будет так просто?

Вместе подскакиваем на ноги. Леру не держат ноги, слишком быстро вскочила, и я ловлю ее, только бы не упала. Испуганно озирается по сторонам и что-то ищет взглядом, а я морщусь от резкой боли в паху.

— Успокоишь его? Мне нужно…, - не успеваю закончить, как она бросается к спальне.

— Да, конечно, не беспокойся, — смущенно прячет грудь под ладонями. Чего я там не видел?

— А платье?

— Халат в ванне возьму.

— Да и, Лера? — пока не сбежала, окликаю ее.

— А? — Замерев на месте, оглядывается.

— Самое главное забыл спросить — можно мне остаться здесь переночевать? — Вполне серьезно гляжу на нее.

А она, прикусив нижнюю губу, посмеивается и качает головой, будто смешнее глупости не слышала. Я правильно понял, это ответ «да»? Сын кричит еще громче, и она исчезает из виду.

Я же, с довольной улыбкой на лице, чешу взлохмаченный затылок и направляюсь в ванну. После продолжительного душа, где предварительно позаботился о своих опухших яйцах, ложусь в гостиной. Я бы мог пойти к ней в спальню, устроиться рядом и… Нет, не ручаюсь за себя, а ей нужен крепкий сон. Поэтому мое место тут на диване. Пока что. Закинув руку за голову, прикрываю глаза, но сон не идет. За окном пробивается рассвет, и я кажется, еще долго не смогу заснуть.

Лера

Да, да, встаю. Еще немного. Складывается впечатление, что стены, потолок, да даже занавески с укором смотрят на меня, заставляя вылезти из постели. Цыц! Размечтались.

Перевернувшись на живот, натягиваю одеяло на голову и прислушиваюсь. Плача или лепета Сережи не слышно, а это значит, что он еще спит, либо находится с Марком. Последнее, было бы прекрасным началом дня. Улыбаясь, зарываюсь лицом в подушку и тяну время, только бы понежиться в постели еще немного. Стоп. А вдруг Марк спит рядом со мной в кровати? Он ведь мог среди ночи войти в спальню и лечь рядом. Или не мог? Напрягаю свой слух, и из тишины пытаюсь извлечь хоть малейший намек на то, что он рядом: сопение, храп, шорохи, да что-нибудь. Ничего. Вытягиваю правую руку из-под одеяла и аккуратно прощупываю место, где по моим безумным ожиданиям должен лежать Марк. Но его нет. Высовываю голову из-под одеяла и осматриваю комнату, чтобы убедиться в этом. Детская кроватка пуста и моя огромная постель принадлежит только мне. Разочарованно выдыхаю и развернувшись падаю на спину. Так даже лучше. Как бы не хотела увидеть его, понимаю, что после вчерашнего взглянуть на него будет то еще испытание. Увидев его точно покроюсь краской, начну заикаться, из рук будет все падать, ноги запинаться. В общем удручающая картина и крайне неловкая. Но это не значит, что я должна наглеть и дальше, валяясь тут, материнство никто не отменял. Кстати, что за запах гари? Или мне причудилось?

Выбираюсь из постели, и кутаюсь в короткий халат, который вчера накинула на голое тело и в котором так и уснула. Сил натянуть нижнее белье и пижаму не было, как только успокоила сына, вырубилась. Выходя из спальни, гляжу на настенные часы и совесть снова жалит. Доходит одиннадцать утра.

В гостиной пусто, по телевизору идут мультфильмы. Держу путь на кухню откуда слышен знакомый голос.

— Боюсь завтрак будет только у тебя, красавчик. — Ворчит Марк, и ставит сковороду в раковину. — Я то обойдусь, не вопрос. А вот мамочку твою хотел порадовать. — Включает воду и заливает сковороду. — Она бедняжка вымоталась за ночь, проснется голодная, а в холодильнике шаром покати. Разве только торт.

Сережка с половником и кастрюлей сидит на полу и внимательно слушает отца, как будто действительно понимает его речь. Я тронута заботой Марка о моем желудке с утра. Запах горелой яичницы выветрится из квартиры не скоро. Сынок замечает меня и бросив половник ползет ко мне.

— Доброе утро малыш, — наклонившись, беру его на руки.

— Уже день, добрый, — оборачивается Марк с лучезарной улыбкой на лице.

— Спасибо за завтрак, — улыбаюсь в ответ, мельком глянув на мужчину, затем возвращаю внимание к сыну и целую его в щеку.

— Знал ведь, что не получится, но все же рискнул, ради тебя. Но как видишь, моя уверенность потерпела крах. И вместе с горелой яичницей лежит в мусорном ведре.

Он такой милый с утра, растрепанные волосы, опять не потрудился одеть рубашку, в одних брюках и этот озорной блеск в глазах.

— Все равно приятно, что, хотя бы попытался. Я сейчас приму душ и приготовлю чего — нибудь. Ок?

— Было бы не плохо. — Весело отвечает и подходит ко мне, чтобы забрать сына. — Иди.

— И Марк? — Передаю ему сына.

— А?

— Совсем не обязательно Сережке знать, что я вымоталась ночью. Виноват ведь ты. — Хитро подкалываю его и даже не ощущаю чувства стыда. Один — один.

— Понял. Но совершенно не испытываю угрызений совести. — Кидает мне в спину. — И более того готов повторить эту провинность! И не раз! Только скажи и я весь твой!

«Конечно же мой» — вертится на языке, когда вхожу в ванну. Приняв душ, переодеваюсь и спешу на кухню, чтобы приготовить завтрак. К тому моменту, как сырники готовы, Марк с Сережей распаковали коробку с подарком. Оберточная бумага валяется на полу, сынок рад шелестеть ей, и почти не обращает внимание на машину, что подарил отец.

— Серьезно? Тебе больше нравится эта бумага? Ты хотя бы глянь на машину. На мою похожа. — С притворным разочарованием поглядывает на Сережку, который с удовольствием тянет фольгу в рот.

— Ага, она в разы интереснее. Хочу огорчить тебя — подарки он еще не скоро начнет ценить. Завтрак готов. — Киваю в сторону столовой, где уже все расставлено.

— Значит пакеты, щетки и посуда намного занимательнее игрушек, да? — Вытягивает у сына оберточную бумагу, но он держит крепко и не намерен расставаться с ней. — Хорошо, понял. В следующий раз тогда с рулоном фольги приеду.

Во главе стола сидит Сережка в своем стульчике, по обе стороны от него мы. Пока сынок ковыряется ложкой в тыквенном пюре, размазывая его по столу и щекам. Мы, не затевая диалог, каждый погруженный в свои мысли, завтракаем. Молчание за столом не вызывает неудобств, но и не отменяет того факта, что все еще избегаю смотреть на него и не могу начать разговор. Да и он молодец. Почему молчит и нагло рассматривает меня? Почему не может быть таким же забавным, и немного обольстительным, как вчера ночью? Пфф, мои мысли выбрали неверное направление. Я имею ввиду то время, когда мы ели торт. Вернее, когда мы успели его попробовать. Уплетает сырники за обе щеки, смачно так макая в малиновое варенье. Хорошо, что хоть парочку себе в тарелку успела отложить.

— Парень, да на твоем лице пюре больше, чем в желудке, — с набитым ртом смеется Марк, когда брызги попадают ему на руку. Сережка заливается смехом и снова лупит ложкой по тарелке. Я хохочу вместе с ними, не в силах остановиться. Успокоившись и видимо наевшись, Марк делает глоток чая и смотрит на меня внимательно:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- И так.

Я жду ответа, а он все молчит.

— И так? — поджав губы подталкиваю его.

— Спасибо, что накормила, было как всегда вкусно. Через два часа мне нужно съездить на встречу, уладить кое-какие дела, а как вернусь — буду предоставлен вам. Если не подготовишь развлекательную программу, я предложу свою.

— Без проблем, — пожимаю плечами, — я пока уложу его, приготовлю покушать и приберусь дома.

Меня убивает эта нервозность в теле. Совершенно не понимаю, как вести себя с ним. Между нами ведь все нормально? Так почему же все становится таким неловким и беспокоит меня?