Сын Дьявола (СИ) - Попова Любовь

— Где она, — задает он вопрос, и я тут же расплываюсь в улыбке.

— Конечная пятого трамвая. Возле заправки. Там еще магазин…

— Ринат, — перебивает меня Андронов и из-за двери в коридор выходит его не русский водитель. Я так бежала, что даже его не заметила. Он как тень, такой весь черный и худой.

— Домой ее отвези и смотри, чтобы не выходила.

— Отец…

— Я разберусь, — более участливо говорит он и тянется рукой к моей щеке. Хочу отшатнуться, как от змеи, но терплю холодное касание. Стирает слезы, улыбается. — Живо домой.

Сижу жду. То на кровати с бесяво-розовым покрывалом. То у окна с ажурной тюль.

Смотрю, как по небу плывут, меняя форму, облака. Такие свободные, такие невесомые.

А у меня в груди тяжесть, а на шее удавка. Это все я виновата? Конечно, я, что за вопрос. Не стоило туда идти. Нельзя было рассказывать про Максима.

Нельзя! Мое это было. Интимное. Личное. Деликатное! И вот чем закончилась моя несдержанность.

А может… все хорошо? Может, парни просто посмеялись? Ничего не сделали.

Просто проводили Снежану до дома. Точно!

Позвоню, спрошу. Наверняка сейчас услышу веселый голос и полный подробностей рассказ о флирте с плохим мальчиком.

Только беру телефон, как мне звонок от Виталика. Вот уж точно с кем не хочу разговаривать. Он еще на выпуском повел себя как хамло, порвал мне платье, получил оплеуху.

Даже обижался несколько дней. Капец!

Он значит прижимает меня к грязной стене туалета, пытается порвать трусы, а теперь обижается?

Выключаю, к черту. Даже в кино, вместо того, чтобы просто спокойно посмотреть отличную комедию, он начала трогать мои бедра. Не то чтобы прикосновения мне не нравились, просто какой-то внутренний барьер… Не знаю.

Набираю сотовый Снежаны. Слушаю гудки и брожу по комнате, как зверь в клетке. Золотой клетке.

В комнату стучится Петровна. Грузная, с добрыми глазами и самыми ласковыми руками.

— Пойдем, хоть поешь, — просит она. — Уже два часа ждешь. Стемнело. Решит все Игорь Борисович. Я тебя уверяю.

— Не могу я есть, говорю же, — топая ногой, слушаю гудки, чувствуя, как прежнее чувство паники снова побеждает надежду. — Ладно. Через пять минут.

Вру, конечно, но иначе она бы не ушла. Упертая. Иногда кажется, что в этом доме она единственная, кого заботит мое состояние здоровья. Именно с ней я всегда ездила на медицинские осмотры. Именно она заменила мне отца и мать, но все равно не имела того авторитета.

На нервах набираю домашний телефон Снежаны.

Гудок. Второй. Третий. Слышу, как сняли трубку и радостно кричу:

— Снежана, Снежана, как ты?! Я так волновалась!

Меня перебивает резкий со всхлипом голос ее матери, очень неприятной женщины с почты.

— Никогда больше не звони сюда, тварь. Это ты виновата!

Она кидает трубку, а меня трясет. По коже расползается мурашками холод. Неприятный. Мерзкий. В горле ком, в груди дыра.

Я сглатываю, чувствуя тошноту, и бегу в туалет. Меня рвет от бессилия и осознания. Случилось. То, чего я так боялась, случилось.

Вижу, как темное пространство за маленьким окном озаряет яркий свет фар и быстро умываюсь.

Приехал. Я уверена, что он со всеми разобрался. Снял скальпы. Порвал на куски. Посадил за решетку и рассказал, что эти подонки сделали с девочкой.

Бегу вниз, спускаюсь в гараж, где стоят несколько нехилых автомобилей, и почти врезаюсь в выходящего из одного из них Андронова.

— Ну что?! Ты разобрался?! Ты всех их порвал?!

— Угомонись… — привычным жестом отталкивает он меня, как когда-то делала мама, когда я просила поесть. Идет ко входу в дом. — С это шлюхой больше не общайся.

— Да в смысле?! — вскрикиваю, и тут же тушуюсь, когда он замирает и поворачивает голову, опаляет пустым взглядом. — Извини… Просто ты так сказал. Шлюха. Ее же осквернили… Она…

— Теперь для тебя закрытая тема. Человек, который остался за бортом. Ей не повезло. Забудь и двигайся дальше.

— Но почему! — чуть ли не плачу я. Она ведь единственная. Близкая. Родная. — Она не виновата.

— Общение с ней повредит твоей репутации. Нам… — он выделяет это слово, давит на статус, благодаря которому у меня есть все. — Это не нужно. Ты поняла?

Молчу, смотрю исподлобья, желаю запихнуть этот статус в его тощую задницу. Жую губу, пока он ждет ответа, уже полностью ко мне повернувшись.

— Ты. Меня. Поняла? … — пауза. Не может же он быть таким жестоким! Но его голос, как лезвие по и без того рваному сердцу. — Отвечай!

— Да! Да! Да! Я больше не буду с ней общаться, потому что вам, — давлю, — это не нужно.

— Я всегда знал, что из тебя выйдет очень послушная девочка, — говорит он и хочет повернуться, уйти, но вдруг раскрывает объятия. Я хмурюсь. Только не снова. — Иди к папочке, давай вместе порадуемся, что ты оказалась такой шустрой.

Я смотрю на раскрытые руки, как на колючую проволоку, которая собирается меня поразить металлическими шипами, пустить кровь, и медленно шагаю вперед. Как на плаху. Потому что не имею права отказывать тому, кто сделал для меня так много. Дал мне кров, платья, образование, еду в конце концов. И сколько бы не прошло лет, я буду помнить то яблоко с помойки. Первое яблоко за много месяцев.

Сжимаю зубы и вхожу в эти длинные руки как кольца змеи и стискиваю зубы, чувствуя, как опекун прижимает меня к себе, заботливо гладит по спине, спускаясь на поясницу и ниже.

Отшатываюсь от ужаса, но он сдерживает порыв, поднимает руку выше и шепчет в волосы.

— Ты так выросла, моя девочка.

Он сам раскрывает объятия и, даже не взглянув, уходит. А меня бьет озноб. Хочется кричать, срывая голос. Хочется содрать с себя одежду, на которой теперь его запах. Дорогие сигареты, виски, тошнотворный сладкий парфюм. Бегу наверх, не откликаясь на зов Люси сходить поесть, залетаю в комнату, кажется, не изменившуюся с моего появления в этом доме, и начинаю срывать всю одежду. К черту фирменные бриджи, к дьяволу голубую майку! Даже дорогущее белое белье — сворачиваю и в пакет.

Ненавижу его эти штучки. Никогда их не понимала. То он безразличен, то пытается примазаться. И почему такое ощущение, что на кожу налили рыбий жир и теперь не отмыться. И так каждый раз. Иду в душ. Включаю кипяток и кричу. Потому что я не могу! Не могу пойти против! Не могу сказать: «Да пошел ты на*уй со своими деньгами». Не могу вернуться к той жизни, из которой меня забрали. Остается только смириться и жить дальше. Всего месяц, летний бал и я поеду в Лондон. Там все будет иначе. Там я стану свободной!

И только один вопрос беспокоит меня, пока смотрю на проекцию звезд на потолке, а шелковое одеяло ласкает тело.

Сядут ли те ублюдки? Ну и еще один… Трахал ли Макс Снежану. Не трахал. Насиловал ли?

На следующий день все тело ломило, как будто по нему проехался каток, но я все равно заставила себя встать и пойти на репетицию бала, который считался украшением нашей области. На него собирался весь город, и даже кое-кто из правительственной Московской верхушки. Разумеется, без Андронова не обошлось.

Виталик подловил меня на входе в спорт клуб и по его возбужденному состоянию я поняла, что ему что-то надо мне рассказать. И, кажется, я подозревала что…

— Снежана вчера нарвалась. Говорят, их было четверо, и на ней не осталось живого места. Во все щели… Бля… Хорошо, что с ней не было тебя, — быстрит он, рассказывая мне версию, придуманную отцом, и тут же прижимает к себе.

А я поджимаю губы, чтобы не закричать, насколько мне тошно это слышать. Нарвалась?! Но она не нарывалась. Это случайность! И в ней много и моей вины.

А теперь я осталась чистой, незапятнанной, а она осквернена, осмеяна на весь город.

Я выкрутилась из неприятных объятий и осмотрелась.