Миражи (СИ) - Вересов Иван

И Летний Сад в безмолвии ночном…

— Мережковский, — узнала Ника.

— Да, — обрадовался ее знанию Виктор, — его символизм родился в зыбких туманах белых ночей.

— Вот уж не сказала бы, что вы экономист… Григ, Мережковский, — сказала Ника задумчиво.

— Не всегда мы выбираем путь, который хотим, чаще, который необходим, — отшутился Виктор, не собирался я становиться экономистом, Судьба Злодейка так решила.

— А если бы…

— Без «если бы» Ника, не признаю я сослагательного наклонения, терпеть его не могу. Нет никакого «если бы» — есть жизнь человека. Есть сегодня, а вчера… оно неизменяемое прошлое. Константа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ника снова заметила печаль в его глазах. Виктор настойчиво пытался закрыться от прошлого, она чувствовала это.

— Ладно, Мережковский от Невского уходил, а нам стоит славную петровскую «першпективу» обозреть. Вчера мы не успели, но сегодня у нас на это ещё есть время. Когда стемнеет зажгут городское освещение, и вы посмотрите на Невский во всей красе, а потом Дворцовую, мосты, Петропавловскую Крепость — всё это сейчас так подсвечивают, что рассказывать безнадёжное дело. Надо увидеть.

— Жаль! Так жаль уходить из сада… вышло, что именно он первым встретил меня здесь.

— Мы не уходим ещё, — Виктор позабыл про свои запреты и взял её за руку, — погуляем ещё, ведь я не рассказал вам про дворец. Торопиться некуда. Но пока не стемнело, просто пройдите по аллеям и посмотрите, как падают листья. Листопад останавливает время. Он не прошлое и не будущее — он просто Осень.

— Осень, — повторила она нараспев, — осень, осень, осень…

Рука её мягко высвободилась из ладони Виктора, и Ника сделала несколько быстрых шагов вперёд по алее, потом побежала, закружилась, засмеялась. — Хочу стать кленовым листом и полететь… далеко-далеко от своего дерева…

— Порой настолько их полёт неспешен, что кажется весь этот сад парит на нитях солнечных подвешен, — пробормотал Виктор, следя за ней.

— Как это удивительно, — Вероника остановилась посреди усыпанной листьями дорожки. — Быть тут сейчас, а слушать про «тогда», вы так чудесно рассказываете, никогда не слышала ничего подобного. Ничуть не похоже на экскурсовода.

Виктор тоже рассмеялся, потом смутился и почувствовал, что краснеет. С этим своим пороком он с юности ничего не мог поделать.

— Да, экскурсовод из меня никудышный, я часто отвлекаюсь и перескакиваю на другие темы, вместо того, чтобы следовать по намеченному маршруту.

За шуткой он пытался скрыть смущение.

— А мне нравятся эти подробности, — сказала Ника.

Она запрокинула голову, подняла глаза к небу и смотрела наверх сквозь раскидистые кроны с редким убором осенней листвы. Потом протянула к ним руки и медленно поворачиваясь вокруг себя сказала.

— Здравствуй, Летний Сад, я тебя знаю…

Виктору захотелось осыпать её листвой, а потом обнять, закружить, но не настолько близко они были знакомы, чтобы он мог позволить себе такую вольность.

Без единого дуновения ветра желтые листья тихо слетали с ветвей, парили в воздухе и ложились на землю. Это плавное движение завораживало, заставляло остановиться, замолчать, прислушаться.

Виктор ждал в некотором отдалении, давая Нике время побыть наедине с Садом. Смотрел, как она наклоняется, собирает с дорожки листья, прикасается к стволам деревьев, улыбается чему-то, любуется на сад через осенний букет.

Ника была счастлива и щедро делилась своим счастьем с Виктором.

Они успели еще осмотреть Дворец Петра, потом ходили по Невскому и совсем уже вечером — по Дворцовой набережной.

Домой Виктор привез Нику заполночь и не был уверен, что она захочет завтра повторить прогулку, но девушка обрадовалась его приглашению. Распрощались они у дома Тани, но потом Вяземский довел Нику до самой парадной, не мог допустить, чтобы шла одна через темную арку.

— Завтра я заеду пораньше, — предупредил Виктор, — раз вы выбрали Павловск, давайте посвятим ему целый день. Поверьте, он того стоит.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Вероника и протянула Вяземскому руку. Он осторожно взял её пальцы, наклонился, поцеловал узкое запястье и сразу же отпустил.

— Благодарю за прекрасный день и вечер, — сказал он и, не дожидаясь ответа, развернулся, пошел к машине.

Виктору казалось, что если он задержится ещё хоть на минуту, то что-то будет в этом дне лишнее, слово, взгляд… А Вяземский хотел оставить все именно таким, незавершенным, с надеждой на новую встречу.

Виктор доехал до своего дома, припарковал машину снаружи на гостевой площадке у ворот и, не дожидаясь пока Игорь откроет, ушел на берег. Мысли о Нике все не давали ему покоя. После дня, проведенного с ней, он не захотел возвращаться в мотель, опасаясь холодности казенного жилья и вчерашней черной пустоты воспоминаний. Но и домой, где все было наполнено ими, идти не мог, там все еще жила Рита. Вяземский оказался между ними двумя: Маргарита и Вероника, его прошлое и… будущее? Да нет, куда там, ему рядом с этой девочкой места нет и быть не может… Что же происходит? Виктор не был наивным юношей, он все понимал, и себя, и ее. Еще в поезде все началось, с первого взгляда, но продолжения не будет. У него достаточно благоразумия и силы воли, чтобы уберечь её от того, что стремительно возросло между ними сегодня. Это все осень, Летний сад, волшебство листопада.

А здесь берег мрачен, темен и сыр. В этом месте до Залива надо было пройти с километр, мимо ограды и потом, если напрямки, то через рябинник, вдоль русла ручья сквозь заросли вербы и ольхи, тогда уж открывались дюны, покрытые низкорослым шиповником. Было так темно, что и тропинки не видно, Виктор хотел достать ключи с брелоком-фонариком, чтобы посветить под ноги, но замер на месте. Слева, выше по ручью, он услышал треск и бормотание, кто-то грузный продирался через кусты.

Медведь? Мелькнула первая дурацкая мысль. Лось? Виктор завел руку за спину, взялся за рукоять “Вальтера”, но был ослеплен лучом мощного фонаря. Невольно он закрылся от света рукой с пистолетом и тут же услышал высокий женской голос,

— Взять его, Кусач! Взять…помогите! Маньяк!

Следом за этим рычание и крепкий удар когтистыми лапами в грудь. Зубы лязгнули у лица, захватили воротник, куртка с треском порвалась, Виктор развернулся к собаке плечом и нечаянно нажал на курок. Прогремел выстрел, собака прянула в сторону, женщина за пределами светового пятна истошно завизжала

— Ратуйте люди! Убивают!

— Свет уберите! — крикнул Виктор, — собаку отзовите! Пристрелю!

Рычащая зверюга снова изготовилась прыгать, Виктор слышал первую команду и как мог тверже приказал:

— Кусач, сидеть!

— Господи! Милиция! — призывала женщина все возможные варианты помощи.

— Милиции с одиннадцатого года нет! Полицейских зовите! И что вы кричите? Не трону я вас! Назад, Кусач, сидеть!

— А ты не командуй тут, что по кустам-то с пистолем шаришься? Вор что ли?

— Фонарь уберите!

Луч отполз с лица Вяземского, женщина повесила фонарь на сук, пятно света расширилось, тут Виктор рассмотрел и кудлатого пса, и толстую старуху с выбившимися из-под платка волосами и разорванным мешком в руках. Тропинка у нее под ногами была усыпана крупными картофелинами. Пес стоял между Вяземским и старухой и, щеря клыки, злобно брехал на Виктора.

— Тише, Кусач, — прикрикнула старуха, — ты смотри, что делается! Все рассыпала…

— Ничего, сейчас я соберу, дайте мешок.

Виктор сунул пистолет за пояс и протянул руку к старухе, пес вздыбил шерсть и снова приготовился к прыжку.

— Кусач! Кому сказала? Свои…

— Уже и свои, а то говорили “маньяк”, — засмеялся Виктор, — извините, пожалуйста, не хотел пугать вас.

— Да откуда ты взялся? Здесь и днем никто не ходит.