Ирина Горюнова - Доминанты

На Новый год мне постоянно дарят медведей, и это большая трагедия. Я всегда хочу чего-то другого, хотя бы куклу, но в моей компании больше мишек. Есть мамин медведь Майкл, мамин же кот в сапогах по кличке Маркиз, маленький Мишутка, медведица Муся, оранжевый с зеленым брюхом еж без имени и пара других игрушек. Зато у меня есть потрясающая кукла Флавия, приехавшая ко мне из Италии. Она похожа на настоящего ребенка и даже умеет плакать. Правда, дают мне ее нечасто. В основном она живет на шкафу, чтобы я ее случайно не сломала. Ее прислал один итальянец, Аттилио, которого бабушка вылечила от инфаркта. У нас даже есть его фотографии, на которых он изображен со своим большим семейством. В самом центре – его маленькая дочь Флавия, в честь нее и назвали мою куклу. В детстве я очень хотела велосипед, но мне его не покупали. Взамен велосипеда мне подарили хоккейную клюшку и шайбу, и я часто выходила с ними на улицу. Правда, передвигаться зимой было сложно: на меня надевали две пары рейтуз, несколько свитеров, а на голову косынку, тонкую шапочку и сверху теплую шапку. Со стороны я была похожа на маленького неуклюжего пингвинчика, переваливающегося с боку на бок и с трудом балансирующего на ледяном насте. Наверное, из-за этой закулеканности я часто болела, и бабушке приходилось делать мне уколы. Она грела на плите свой медицинский металлический ящичек, кипятила шприц и иголки и долго гремела ими на кухне. Я пряталась в туалете. Выманивать меня оттуда приходилось бабушке Шурочке. Ей, бедной, приходилось врать, что уколов не будет. Я каждый раз верила.

Из-за моего больного горла такое удовольствие, как мороженое, было запрещено. Оно всегда доставалось мне растаявшей белой лужицей, теплой и невкусной, что дико печалило. Когда мне в очередной раз что-то запрещали, мне очень хотелось вырасти и стать самостоятельной, чтобы самой решать: что можно, а что нельзя.

Когда бабушки Шурочки не стало, моя жизнь несколько переменилась. Я либо сидела дома одна, либо ходила с бабушкой Лорой на работу в больницу. Обычно я рисовала, так как букв еще не знала и читать не умела. Раньше мне читала бабушка Шурочка. Бабушка Лора, очевидно, не очень хорошо знала, что надо читать, потому что из всего репертуара мне больше всего запомнились «Ундина» Жуковского и его же «Лесной царь». Несмотря на то что текст казался мне страшным и почему-то бесконечным, я просила бабушку перечитывать его заново: мне казалось, что в следующий раз все окончится благополучно, младенец выживет, а лесной царь останется с носом. Потом в мою жизнь пришел Ганс Христиан Андерсен: «Девочка со спичками», «Девочка, наступившая на хлеб», «Дочь болотного царя», «Ледяная дева» и другие. Жизнь в этих сказках была страшной и непредсказуемой, за любой проступок тебя могли наказать так, что расплачиваться приходилось всю жизнь. Мир оказывался таинственным, жестоким и не всегда справедливым. Гораздо приятнее было мечтать, что у тебя появится такой друг, как Карлсон, или прилетит добрая волшебница, которая сможет исполнить любое твое желание, даже самое заветное: «Хочу всегда быть рядом с мамой!». Но волшебницы не приходили, Карлсон тоже, впрочем, а хорошее заключалось в том, что цыгане к нам не забредали и водопроводчики если и заглядывали, то забрать меня не пытались, очевидно, за непригодностью.

Временами я все же жила у мамы и папы. Правда, это было нечасто. Что я помню из этих моментов? Немногое. Помню, что маме понадобилось склеить любимую итальянскую сумку (тогда все товары были в дефиците), она посадила меня на нее и приказала не двигаться, а сама ушла в магазин. Сидела я долго, мне казалось – вечность, потому что мама не торопилась возвращаться. Потом мне захотелось в туалет, но я мужественно терпела, потому что держала в памяти мамин наказ. Освободила меня бабушка, сказавшая, что сумка уже давно склеилась и можно вставать. Вспоминаю, как ела острый фасолевый суп со жгучим перцем без хлеба (его дома не оказалось). Нос щипало, на глаза наворачивались слезы, но я не могла сказать маме, что мне невкусно – боялась ее обидеть. В памяти всплывает надсадно жужжащий у соседей по ночам самогонный аппарат, мешавший мне спать; проигрыватель с пластинками, заменявший чтение сказок на ночь; друзья родителей, укладывавшие меня, если папа и мама не могли оторваться от разговоров в приятной компании. Помню, что за плохие оценки меня кормили противной склизкой овсянкой и сладким молочным супом с макаронами, который я также ненавидела. Как мама платила мне по три копейки за каждый час, который я просидела в одиночестве, не подходя к ней, потому что она в это время музицировала. Я меланхолично и неотрывно смотрела на стрелки часов, ожидая заветного момента, когда положенное время истечет. Наверное, именно тогда я научилась медитировать. Когда мы переезжали на другую квартиру, в машине у моего медведя Майкла оторвалась голова, и оказалось, что у него там опилки. Это стало чудовищным потрясением, я заплакала, потому что подумала, что он умер. Тем не менее, я себя считала счастливым ребенком: у меня были самые лучшие, самые любимые родители и самая умная бабушка, хотя и очень строгая. К тому же были и прекрасные моменты, когда мама играла для меня на фортепьяно и тихонько напевала. Жаль, это быстро заканчивалось. Иногда она играла мне «Лунную сонату» и колыбельную, которую сочинила для меня.

…Помню, когда я пошла в школу, у меня случилось потрясение из-за моей фамилии.

Как-то раз мой друг Вадик (как его точно звали, я уже не помню, поэтому пусть будет Вадик) торжественно достал из портфеля большую толстую книгу и сказал:

– Алла Аркадьевна, я принес энциклопедию про насекомых и еще кое-что. Папа мне разрешил. Он коллекционер-энтомолог.

– А кто такой эн-то-мо-лог? – спросила Катька Земцова.

– Это значит, что человек насекомых собирает, коллекционирует, – важно ответил Вадик и напыжился.

– Энтомология, – пояснила учительница, – это раздел зоологии, изучающий насекомых. Так что Вадим прав. Но человек может быть не просто коллекционером, но и ученым, который изучает жизнь этих удивительных созданий природы.

Тут Вадик аккуратно извлек из того же портфеля загадочный сверток и стал медленно разворачивать голубенькую ситцевую тряпочку. Ребята сгрудились у парты и с любопытством заглядывали внутрь. Там была деревянная коробочка с прозрачным стеклышком, на черном бархатном фоне которой был пришпилен булавкой…

– Ой, сверчок! – воскликнула Светка.

– Это не сверчок! – строго сказал Вадик и добавил: – Это богомол.

– Кто?! – переспросил Виталька.

– Богомол.

И все дружно посмотрели на меня. Я обиделась. Какой же Вадик всё-таки нехороший. Дурак. И всё потому, что вчера на горке мы с ним подрались из-за картонки. Я же не виновата, что первая ее нашла и кататься мне тоже хочется. А бабушка ругается, когда я на попе катаюсь. Говорит, испачкаешься и штаны продерешь. Отомстил мне. Товарищ, называется. Какое все же это насекомое противное, жуть. И чего он с ним носится? А ребята все в упор на меня уставились и смотрят – ждут, что я сделаю. Ничего. Я же не виновата, что у меня фамилия такая – Богомолова.