Нам с тобой нельзя (СИ) - Орлова Юлианна

—Я пытался пройти к тебе, — заплетающийся язык выдает полную чушь. Он же был рядом со сценой, видел все, мог первым прийти на помощь.  Да запретить, в конце концов. Мужик или как?

Он не пытался. Один из самых ярких недостатков Валика — трусливость, это стало ясно еще тогда, когда папа притянул его за шкирку в свой кабинет спустя неделю наших "встречаний" и принудил меня оставить их наедине. Немного припугнул, ну как немного…в своей манере. Через некоторое время еще пару краш-тестов провел. Валик почти расплакался, но все-таки в очередной мужской разговор не выбежал из кабинета, просто своими ответами показал нутро. Отец потом на взводе выдал, что это не вариант.

—Дочь, это не мужик, это сопля розовая на заборе, подсохшая такая на солнце.

—Пап, это статус просто. Модно иметь парня, но для меня он как друг. Тебе правда переживать не о чем. Если я пойму, что человек мой, то я тебе скажу первому. И это явно не Валик, — такого облегчения на лице человека я еще не видела. Словно бетонная плита сошла с грудной клетки.

—Успокоила. Боюсь, что влюбишься в мудака, и тогда я просто убью этого ушлепка, — запредельно безнадежно выдал непоколебимый Рашидов. Гроза бандюков, а такие речи толкал... как любя говорила мама. Этим она неустанно заставляла отца недовольно корчиться.

—Пап, ну ты ведь маму украл вообще-то, да и особо не спрашивал, — подковырнула знатно. Папа посмотрел на меня недовольно, а потом рассмеялся.

—Я это другое дело. Я твою маму до потери сознания любил и люблю. В тех условиях надо было брать ситуацию под контроль, у нас у обоих не было шанса на другой исход, детка. А с Власенко будь осторожна, какой-то он рохля. Не то что отец.

—Вот и меня будут, па, — обнимая за шею родителя, я упорно гнула тогда свою линию. Не говоря главного, что я уже нашла этого человека. Уже влюбилась. —А это так. Просто статус.

—Статус. Мне главное, чтобы ты была счастлива.

Добил тогда Валика отец определенными словами… Почти в последний путь грозился отправить.

«Узнаю, что тыкнул в нее свой стручок, евнухом сделаю».

Валик понял. Очень доходчиво пояснили, и он понял, что со мной можно только после свадьбы. А замуж я за него не собиралась.

—Выветрился отсюда, додик, —Никита отталкивает Валика в сторону и смотрит на меня теперь открыто. Без преград в лице других людей.

—Слыш, борзый. Ты иди, блин, к своим псам цепным, а со мной говори уважительно.

Здесь мне становится страшно, потому что Никита просто касается его ладонью, а Валик летит с такой скоростью на спину, что нет никаких сомнений — протрезвеет за секунды.

Я с трудом сглатываю, переводя взгляд в напряженные голубые глаза. Сейчас они жалят. Больно жгут. Несмотря на арктический холод.

СВЕТА

Я буду тонкой нитью на твоем запястье.

Не снимай меня, не позволяй упасть мне.

Я буду тонкой нитью, чуть заметно красной

Не снимай меня, не убивай напрасно.

Мария Чайковская.

Он не пытается со мной заговорить. Просто смотрит. Но по пульсирующей на широкой шее жилке, я понимаю, что мне как минимум гайки, как максимум, я теперь отхвачу по-настоящему.

 Таким свирепым я Никиту не видела никогда. Валик встает, отряхивается и пытается подойти к нам, но одного лишь взгляда мужчины хватает, чтобы он замер на месте. Взмах рукой — охранники уводят брыкающегося парня в сторону выхода. Никита медленно разворачивается ко мне. Мой взгляд скользит по окровавленной рубашке, теперь я понимаю, что кровь не его, по крайней мере, никаких повреждений не вижу. Да, руки стесаны, но не больше.

—Какого, мать твою, черта ты творишь, Света? Совсем мозги растеряла в своих притонах? — он говорит негромко и не тихо, но тон холодный, отчуждённыйй. Как будто я ему никто. В нем нет нежности, нет той ласки, что обычно звучала даже тогда, когда я творила реальную чушь.

Никита хватает меня за руку и кидает охранникам скупое.

—Аишу забрать, остальных развести.

В этом строгом голосе звучат стальные нотки, вынуждающие меня "захлопнуться и не отсвечивать", как любит говорить папа тем, кто его раздражает. Таких словечек в моей речи хватает с лихвой, несмотря скрупулезные попытки мамы искоренить их. Повторюсь, это бесполезно, потому что я Рашидова. Стрелять из ружья? Запросто. Метать ножи? Проще простого. Смотреть матом? Легко.

Меня вдруг пробирает. Вся моя сучья натура вылазит наружу. Хочется треснуть ему, отвесить звонкую оплеуху.

—Отстань от меня! Козел!

Бронепоезд не остановить, захват усиливается, как и боль в ноге. Я оступаюсь на каждом шагу, но Никита молча тащит меня за собой сквозь толпу людей, дрыгающихся как сосиски. Музыка настолько бьет по ушам, что мой голос тонет, разумеется, Никита ничего не слышит.

Я дергаю его за рукав, но он не реагирует, лишь сильнее сжимает мою многострадальную кисть. Уже на улице, на заднем дворе клуба, где парковка для своих, он резко разворачивается и припечатывает меня к стенке. Ноздри раздуваются. Взгляд темнеет. На улице так тихо, если сравнивать с тем, что было внутри, что даже собственные мысли кажутся громкими. Я смотрю в небесного цвета глаза и понимаю, что хочу ударить этого сухаря и одновременно обнять. Поцеловать и перегрызть глотку. Эти крайности мне заложены с детства.

—Отпусти меня, — шиплю и смотрю в вырез рубашки. Пара пуговиц содрана с корнями. Я вижу тонкую поросль черных волосков, уходящих вниз по накаченной груди.

—Нет, не отпущу. А теперь слушай меня сюда. Я тебе не папа и даже не мама, со мной, на хрен, разговор короткий. Ты либо включаешь мозг, — тыкает указательным пальцем в мой лоб так сильно, что голова отскакивает назад, но мужская ладонь, которая умещается прямо за моим затылком, не дает столкнуться с бетонной стеной. —Либо я тебе устрою такую сладкую жизнь, что выходить на улицу будешь только после моего разрешения. И под чутким контролем охраны. Шаг влево, шаг вправо — рассматривается как попытка к бегству.

Я слушаю. Впитываю в себя информацию и понимаю, что он не просто зол, а еще и пьян. Пары алкоголя бьют в лицо.

 Вспоминая все наши стычки, осознаю, что почти всегда он ругался со мной в пьяном состоянии, но даже тогда не позволял такого хамства. Стоп-кран срывает, и я кричу во всю глотку.

—Пошел к черту! Кусок камня бесчувственного! — толкаю его в грудь и пытаюсь вырваться.

Значит, как поздравить меня с днем Рождения, так хрен мне на воротник, а как показать мускулы и покричать, так первый в очереди? Обида жжет внутренности.  Хочется развернуться и со всей силы ударить, только вот сил моих не хватит на этого амбала.

Мне прилетает быстро. За мои слова вообще ответочка почти мгновенная.

—Что ты сказала? Куда ты мне послала, Света? — хватает меня за плечо и втискивает в стенку. Впритык упирается в меня всем телом, грудь гуляет ходуном, как и моя. Мы соприкасаемся какими-то атомами, которые становятся причиной оглушительного взрыва между телами. Вибрации плавно растекаются по коже. —Ты за базаром следи своим, принцесса, а то у меня разбег от лапушки дяди до отпетого отморозка три секунды. Я, блядь, не шучу, еще раз увижу это блядство, я тебя запру нахуй. Будешь как в швейцарской тюрьме у меня, усекла?

Ты. Мне. Не. ДЯДЯ!

—Катись ты знаешь куда? В задницу! Мудак ты конченный, понял меня? Понял?! — впиваюсь пальцами в грудь и пытаюсь сделать ему больно, но, увы, делаю больно только себе, ломая ноготь на руке. Он следит за моими действия и ухмыляется. Чертов придурок! Ненавижу тебя!

—Зато ты у нас просто богиня, хоть завтра на панель отправляй, ну а что? Танцам обучилась, ублажать научишься. Могла и в универ не поступать. Папа еще не в курсе, что цирк продолжает гастролировать?

Все краски мигом сходят с моего лица. Что? Что он только что сказал? Отшатываюсь от него и убираю руки с тела. Пальцы покалывает от близости. Теперь вызывает отвращение.