Куплю тебя. Дорого (СИ) - Рахманина Елена

И старшего. Больше всего старшего. За то, что унизил меня. Растоптал. Использовал.

Так хочется причинить ему боль. Отомстить. Заставить почувствовать себя таким же жалким. Как я сейчас чувствую себя.

Русик что-то спрашивает у брата. На резких, повышенных тонах. Обижен, что его игрушку испортили.

А я смотрю в глаза Ратмира. Смотрю с обещанием. Мы ещё встретимся.

Вырываюсь из цепких пальцев, желая поскорее выбраться из этого места.

Слёзы по утраченной невинности стекают по щекам. Да, технически я девственница. Как сказал Сабуров, моя «дырка» цела. Мразь. Однако я чувствую себя грязной.

Смыла в уборной косметику. Но, сколько ни полоскала рот, всё равно на языке ощущала его вкус.

Хотелось рассыпаться на мелкие части прямо там и остаться валяться на полу. Но права жалеть себя я ещё не заслужила. Не заработала.

Стало противно от мысли, что я сейчас вновь увижу разочарованное, по-детски обиженное лицо Русика.

В момент, когда я сбежала, он, похоже, был в ступоре. А сейчас почему-то принялся меня искать. Заметила на выходе его мечущуюся фигуру. Только разборок с его ущемлённым достоинством мне сегодня не хватало.

Вышла из ночного клуба через ход для персонала. С трудом представляла, куда идти. Что домой, что в могилу. Блин. Для метро слишком поздно, для такси слишком дорого.

Длинное пальто скрывало откровенное платье, только каблуки выдавали с головой мои мечты о лучшей жизни. Оставалось надеяться, что доберусь пешком до дома без происшествий.

Раз за разом прокручивала в голове разговор с Анжелой. Её лицо, когда показала обложку с Сабуровым. Изумлённое. Насмешливое.

— О, Ратмир, — ухмыляется.

— Ты с ним пересекалась? — удивляюсь. Забываю, как тесен мир.

Пожимает неопределённо плечами. Так, словно ей известно нечто сокровенное. Сплетни передающиеся, как венерические заболевания.

— Как считаешь, с ним прокатит или поискать кого-то другого? — я облокачиваюсь на стол, придвигаюсь ближе, заглядываю в её хитрое лисье лицо. Будто это поможет прочитать ответ в светлых глазах.

Кроме сомнений во мне больше не осталось других чувств. И они разрывали меня на части. Я понятия не имею, как быть. Единственная путеводная звезда сидит напротив и молчит.

Анжела улыбается, загадочно, как чёртова Джоконда. Хрен поймёшь, что прячется за этим изгибом пухлых губ.

— Ты красивая, а такие, как он, любят собирать всё яркое вокруг себя, — произносит она что-то похожее на мудрую мысль, но тут же стирает это ощущение: — К тому же он меняет тёлок как трусы. Одна надоедает — следующая на подходе. Я видела его в клубе «Небеса», он там завсегдатай. Можешь попробовать пополнить их ряды.

— Всё так легко? Я приду туда, покручу жопой перед ним и вступлю в его шлюший гарем?

Не верю, что всё так просто…

— Да, если ты зацепишь его. Ратмир — отличный вариант. Богатый, ходят слухи, щедрый. И в постели огонь!

Она говорила уверенно, со знанием дела. А меня в это время грыз червь сомнения. Зачем мужчине, вокруг которого и так вьются тёлки, содержанка?

Неуверенность разъедает, как кислота. Сжимаю прохладными ладонями гудящие виски. Напряжение внутри меня лишь растёт в геометрической прогрессии. Думать нет ни времени, ни сил.

Взгляд вновь возвращается к глянцевой обложке. Он совершенно не в моём вкусе. Выглядит так, будто может расколоть мой череп с той же лёгкостью, что скорлупу ореха. Встреть я его в тёмном переулке, прижалась бы к стене и постаралась с ней слиться. Лишь бы внимания не обратил.

Но всё же… он же в возрасте. Для него интерес такой молоденькой девушки, как я, должен стать приятным. Юная, свежая, белокожая, с красивыми волосами. И растяжкой. Хех. Разве я хуже его женщин? Даже президенты выбирают художественных гимнасток.

Во мне так и кипели мысли о собственном превосходстве над Сабуровым. По всем фронтам. В ином положении я даже не взглянула бы на подобного ему. Мужчину с известным прошлым и покрытым мраком настоящим. Значительно старше. А ещё… ещё он куда больше похож на тупого качка, который способен только кулаками махать.

Да я такого обведу вокруг пальца в два счёта. Он даже не успеет сообразить, как я выжму из него нужную сумму. Может, и спать с ним не придётся…

В тот момент мне казалось, что терять нечего. Как же я ошибалась.

Повезло успеть на ночной автобус, курсирующий по городу. Он довёз меня почти до моего района, осталось только преодолеть пешком пару километров, и я дома. Дошла до квартиры и обессиленно упала под дверью. Стёртые в кровь стопы гудели.

Я устала. Как же я, чёрт возьми, устала. От этой взрослой жизни устала. От ответственности устала. Устала всё тащить на себе.

— Серафима, ты дома, — доносится до меня голосок Анечки. В коридоре темно, только свет прорывается сквозь щель под дверью нашей спальни.

— Пирожочек, ты чего не спишь? — бормочу, еле ворочая языком.

Надо как-то собраться. Нельзя, чтобы она видела меня в таком состоянии. Вымыться, вычистить себя изнутри от Сабурова. А ещё лучше окунуться в купель со святой водой. Может, тогда его запах, которым я пропиталась, перестанет щекотать ноздри.

Слышу писк. Кошачий. Разлепляю веки.

Аня стоит рядом и держит в руках пушистый комочек. Смотрит на меня своими глазами-блюдцами.

— Я его у подъезда нашла. Давай оставим.

Маленький носик, пухлые щёчки, русые волосы, завитками обрамляющие лицо. Совсем не похожа на меня или на свою мать. Ни характером, ни поведением. Наверное, если бы в ней нашлось что-то от Инны, я не смогла бы её принять. Но она совершено другая.

— Нет, Аня, — слышу в голосе стальные нотки и сама себя ненавижу, — мы не можем позволить себе котёнка.

Как ей объяснить, что я едва в состоянии нас с ней прокормить?

Что мне неизвестно даже, как мы проживём следующую неделю. Что я рискую оказаться за решёткой из-за ублюдочного отчима, доставшегося мне в наследство от непутёвой мамаши.

Я частенько думала о том, что зря она рожала. Не каждая женщина, имеющая матку, должна воплотить детородную функцию в жизнь. Спросил бы кто меня, хочу ли я появляться на этот свет, не уверена, что дала бы утвердительный ответ.

Для Инны я стала довеском, тяжёлой ношей, которую приходилось нести, пока она имитировала хорошую жену. Необходимостью. Отец хотел детей, а общество навязывало ей статус не только жены, но и матери. Не знаю даже, любила ли Инна отца или ей нравилась его способность зарабатывать деньги, обеспечивая её всем необходимым.

Я не помнила её слёз, когда нам сообщили, что папа погиб. Помню только кромешную тьму, которая накрыла меня как одеялом. Я укуталась в него, а она проникла в каждую мою пору. Заполнила меня изнутри, и с того дня я больше не видела света. Не ощущала его. Мир погас.

Той осенью мне исполнилось восемь лет. А я чувствовала себя такой же старой и потрёпанной, как осенняя листва, гниющая на влажной земле. Ветер пинал меня, ударяя по щекам, пока я в одиночестве сидела на детской площадке, в то время как взрослые организовывали похороны.

Никого больше не интересовала судьба маленькой девочки, брошенной всеми, детство которой так резко оборвалось.

Тогда мне ещё никто не объяснил, что право быть слабой нужно заслужить. А пока не заслужишь, либо стань сильной, либо сдохни.

И до того дня я ещё не могла осознать, что мама меня не любит. Подобное невозможно принять и понять. Другой мамы я не имела, и казалось, что её холод, отстранённость и брезгливость — норма.

Чем сильнее она отталкивала от себя, тем сильнее я к ней тянулась. Любила её. Любила, как любит маленький зверёк, появившийся на свет в опасном тёмном лесу. Понимающий, что в нём его единственная защита — это мама. Инстинктивно. Так как природа заложила в живое существо чувство самосохранения. Ведь, действительно, кто бы меня ещё защитил от этого сурового мира. Никто. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​