Реванш (ЛП) - Харт Калли

— Привет, Argento (прим.с италь. – Серебро; Имя гг «Silver» в переводе с англ. – Серебро), — говорит он, приподнимая левую сторону рта так, что на щеке появляется едва заметная ямочка. — Я думал, что ты в пяти минутах от того, чтобы бросить меня.

Медленная улыбка приподнимает уголки моих губ.

— Значит, если бы я появилась через пять минут, ты бы все бросил и ушел?

Он такой высокий — внушительная, мускулистая, широкоплечая фигура парня, возвышается надо мной, темные волосы подсвечены натриево-желтым светом уличного фонаря над нашими головами. Он все еще выглядит веселым, его глаза слегка сужаются, когда он опускается ближе ко мне. Его теплое дыхание прогоняет холодный ночной воздух, и он тихо шепчет мне на ухо:

— Ты же знаешь, Argento, я бы не уехал. Я как влюбленный щенок. Ты сказала мне встретиться с тобой здесь, так что я остался бы здесь, под дождем, снегом и холодом, пока ты в конце концов не пришла и не избавила меня от страданий.

Мой пульс учащается где-то в горле, беспорядочно и головокружительно. Он просто разыгрывает меня. Он не стал бы ждать меня здесь, если бы я не появилась. Ни за что. Он бы стал искать меня. Он бы выследил меня, независимо от погоды, и утащил в ночь. Вот только я бы не стала сопротивляться своему похищению. Он победил меня честно и справедливо. Теперь я принадлежу ему точно так же, как он принадлежит мне. Мы связаны, запечатаны вместе, настолько погружены друг в друга, что иногда я немного пугаюсь того, насколько мы созависимы друг с другом. Порежь одного из нас, и другой истечет кровью. Может быть, не физически, но эмоционально…

Алекс стоит прямо, обхватив мое лицо ладонями. Сегодня ночью очень холодно. Он уже бог знает сколько времени ждет у входа в хозяйственный магазин, но руки у него все еще теплые.

— У тебя в волосах полно снега, — бормочет он.

— Так же, как и у тебя.

Пушистая снежинка падает на кончик его ресниц, ослепительно белая на фоне черных изогнутых волосков, обрамляющих его глаза. На секунду сам вид его, стоящего передо мной, его сильная линия подбородка, четко очерченные скулы, напряженный, пронизывающий взгляд, сверлящий меня, заставляет мои ребра сжаться в защитную клетку вокруг моего сердца.

Он так потрясающе красив. Он так несовершенно совершенен. Он такой... такой чертовски опасный. Я всегда была очень осторожна со своими чувствами, даже до того, как появился Джейкоб Уивинг и взорвал мою жизнь, но теперь мне кажется, что я поступила опрометчиво. Я устроила для себя хорошее шоу. Притворялась, что не собираюсь влюбляться в самого неподходящего парня, который когда-либо входил в двери Роли Хай, но все это было ужасно неубедительно. Я знала, что отдамся ему вслепую, с необдуманной самоотдачей, которая теперь пугает меня до смерти.

Если бы он захотел, Алекс мог бы раздавить меня так, что это повлияло бы на меня на всю оставшуюся жизнь. Он мог бы разбить мое сердце на триллион осколков, растереть его в пыль и развеять по холодному северному ветру, и не было бы никакой возможности вернуть его обратно. Мне пришлось бы прожить остаток своих дней бессердечной, сломленной, опустошенной девушкой с болезненным воспоминанием о его губах на моих губах, и я ничего не смогла бы с этим поделать.

Его непристойная ухмылка немного исчезает, когда он слегка проводит подушечками больших пальцев по линии моих скул.

— Что такое? Что случилось?

Я удивительно хорошо умею скрывать свои мысли и чувства. Удивительно. И это делает еще более пугающим то, что Алекс может просто заглянуть мне в глаза, проникнуть в мою душу и вытащить оттуда всю правду. У меня нет никакой возможности спрятаться от него.

Я нервно улыбаюсь, выдавив из себя дрожащий смешок.

— Ну, знаешь, просто размышляю о том, насколько ты пугающий.

Его улыбка становится натянутой. Укоризненной и чуть-чуть грустной. Он шутливо тычет меня в кончик носа, но в его голосе слышится какая-то тяжесть.

— А я-то думал, что нашел девушку, которая меня не боится.

— Я тебя не боюсь. Что случится, если...

Он выгибает бровь, ожидая, что я продолжу.

— Если ты решишь двигаться дальше, раздавишь мое сердце каблуком своего сапога и сломаешь меня, — выпаливаю я, выдавливая из себя ещё один неловкий смешок, который звучит довольно жалко, на самом деле.

Лицо Алекса становится пустым, но его глаза горят огнем, который заставляет меня забыть, что мы стоим на заснеженной улице в середине ноября.

— Сломаю тебя? — шепчет он. — Я не ломаю то, что люблю, Argento. Я исправляю, ремонтирую и очень дорожу этим. Я делаю нелепые, безумные, очень незаконные вещи, чтобы быть уверенным, что не потеряю это. Уж я точно тебя не сломаю... И я не ношу сапог.

Я не такой уж неуверенный в себе человек. Я не из тех людей, которые постоянно переживают из-за того, что парень бросит их. По крайней мере, я надеюсь, что это не так; у меня нет никакого опыта, когда дело доходит до бойфрендов. Просто в этой конкретной ситуации ставки кажутся такими высокими, что небольшое беспокойство казалось разумным. Но когда я смотрю на Алекса, вся эта тревога и мучительные сомнения рассеиваются. Он говорит правду. Он выкопал мертвеца из-под восьми футов замерзшей грязи, чтобы вернуть медальон своей матери, черт возьми. Если он сделал это ради медальона, то что бы он сделал ради меня?

Он наклоняется, прижимаясь губами к моим губам, и я безвольно льну к нему. Это происходит каждый раз — мое тело настолько плохо приспособлено к тому, чтобы иметь дело с Алексом, целующим меня, что мне всегда кажется, что я вот-вот развалюсь. Как будто молекулярные связи, соединяющие мои клетки вместе, ослабевают от его близости, и я медленно, необратимо начинаю дрейфовать. Он раздвигает мои губы, раскрывая их, и я тихонько стону ему в рот, когда он скользит языком мимо моих зубов, исследуя и лаская, настойчиво пробуя меня на вкус. Я прижимаюсь к нему, моя спина выгибается, и Алекс скользит рукой вниз к моей пояснице, притягивая меня еще ближе. У него перехватывает дыхание, и он издает болезненный стон.

Я так рада, что не надела перчатки, когда протягиваю руку и запускаю пальцы в его волосы. Густота и полнота этого ощущения удивительны, и я поднимаюсь на цыпочки достаточно высоко, чтобы поцеловать его в ответ. Его дыхание учащается, втягиваясь и вырываясь из носа, когда он всасывает мою нижнюю губу в рот и грубо прикусывает ее. Острое копье боли заставляет меня задохнуться, испуганный, нуждающийся, задыхающийся звук, который, кажется, имеет довольно дикий эффект на Алекса. Он убирает другую руку с моего лица, обхватывает меня сзади за шею и прижимает к себе, заставляя мой рот раскрыться шире, дергая за верхнюю губу.

Моя голова кружится быстрее центрифуги, когда он толкает свои бедра вперед, и его эрекция впивается в мое бедро, демонстрируя, насколько жестким делает его поцелуй.

О, мой гребаный Бог…

Если бы мы сейчас не стояли на углу самой оживленной улицы во всем Роли…

К черту все это. Я плохо соображаю. Почти ни о чем не думаю, когда просовываю руку между нашими телами, используя толстую шерстяную куртку, чтобы замаскировать свои действия, и сжимаю член Алекса через джинсы.

Он тут же перестает целовать меня. Отстраняется. Смотрит на меня сверху вниз, зрачки расширены, полные губы приоткрыты, щеки раскраснелись от холода.

— Сильвер…

Я сжимаю его, мои пальцы смыкаются вокруг его толщины, медленно двигаясь вверх-вниз…

Глаза Алекса снова закрываются.

— Ох, черт. Что ты делаешь?

— То, о чем я думала с самого утра, — шепчу я ему.

Я чувствую, как он улыбается у моих губ.

— Ты весь день была возбуждена, Dolcezza (прим.с итальян. – сладость)?

— Да.

Он снова стонет, его ногти впиваются мне в затылок.

— Чееерт. Ты даже не представляешь, как сильно я хочу тебя прямо сейчас.

— Думаю... представляю.

— Откуда? Ты что, влажная, Сильвер? Ты прямо сейчас влажная для меня?

Я опускаю голову, позволяя волосам скрыть тот факт, что я покраснела как сумасшедшая, но Алекс берет меня за подбородок, поднимая мое лицо, пока я не встречаюсь с ним взглядом.