Контракт на невинность (СИ) - Шварц Анна

Ладно. Наш план сорвался. В частности, сорвался план Вали, потому что убийца не горит желанием ее обратно пригреть. Окей, что теперь со мной? Я не могу развернуться и уйти. Вряд ли меня отпустят. Возле меня торчит тот татуированный, и сам Камиль сидит в компании очень неприятных людей. Они почти все смотрят на Пупса, но некоторые нет-нет, да скользнут по мне внимательным взглядом. Особое внимание достается декольте. Пока мне кажется, что лучший вариант — молча стоять. Если меня спросят о чем-то — я скажу, что знаю этого Пупса первый день. Какой спрос с посторонней девушки?

— Городецкий, — холодный голос Камиля прорезает воздух, а у меня появляется иррациональное желание вскрикнуть и убежать. Мне кажется, что этот холод вгрызается мне в сердце — вот такой у этого человека тон. Он может одним голосом пытать, — я тебе отсрочку дал, потому что тебе вроде жрать нечего было.

— Ситуация немного изменилась, — бормочет Пупс, — я нашел немного денег. Получил новые контракты, но вся сумма поступит через два месяца. Я уже не голодаю, но…

— Не голодаешь, но ходишь по шлюхам.

— Это подгон, — толстяк тушуется, — мужики решили скинуться… — он на мгновение затыкается, когда убийца бросает взгляд на татуированного и тот тянется за пистолетом. Пупса тут же прорывает, — ладно, ладно! Я понял. Я просто решил, что лучше будет отдать всю сумму разом. Можно сказать, что это правда подгон, мужики через меня бабло отмыли и это проценты…

— Заткнись, ладно? — слышу я смешок. Мои нервы натянуты, как струны, когда я понимаю, что Пупс влип, сейчас с него будут спрашивать, а я… а что я? Пусть отпустят сейчас меня. Буду кем угодно — подгоном, шлюхой, только бы вернуться домой. Я боюсь. Я никогда не участвовала в таких разборках. Если сейчас начнется перестрелка — я так и останусь торчать, как столб, хлопая глазами, потому что не знаю ни-че-го.

Камиль вынимает сигарету изо рта, выпуская лениво дым. Взгляд черных глаз впервые достаточно вызывающе скользит по мне. Словно оценивая.

Черт. Узнал или нет? Вряд ли. Я налетела на него несколько дней назад, на мне была обычная черная куртка и синие джинсы. Я была даже без косметики. Вряд ли он запомнил такую серую мышь.

— И сколько она стоила? — кивает убийца в мою сторону. Эти слова словно бьют меня. Наотмашь. Капля холодного пота стекает по позвоночнику, когда я понимаю, что сделала непоправимое: все-таки привлекла внимание этого человека, — насколько щедрый был подгон от твоих друзей?

— А? — Пупс поворачивает голову ко мне и нервно усмехается. Смущенно, — да так. Триста тысяч. Она…

— Охренеть какая дорогая шлюха.

— Нет, — смеется Пупс, пока мое лицо словно в костер сунули, а за шиворот — кинули пригоршню льда. Похоже, меня хватит удар от жесточайшего унижения и страха, — ну, она типа девочка. За это такая сумма.

Камиль снова выпускает струю дыма. Небрежно. Я опускаю нервно глаза. Не могу смотреть на него — он одним взглядом меня словно в ад тянет. В самую тьму.

— Дам в два раза больше за нее, — внезапно произносит он. У меня резко слабеют ноги.

Что? Что за глупость? Нет. Нет. От Пупса я могу еще убежать или отмазаться. От этого… невозможно. Боже. Сердце, похоже, остановилось после его слов. Зачем я ему? Он проигнорировал Валю. У него мог бы быть горячий вечер: подруга не из робких. Ее не пугает ничего, а я же трясусь, как осенний лист. Ему же сказали — я девочка. Для чего? Любит неопытных? Ни за что не поверю, и такому, как он, я бы никогда не продалась.

В два раза больше, боже. Я не понимаю, почему он хочет отдать за меня такие деньги. Шутит, что ли?

— Нет, слушай, — Пупс мотает головой, — извини. Она в моем вкусе, и…

— В три.

“Пожалуйста, нет” — бьется единственная мысль в голове. Я не хочу быть предметом аукциона. Я просто хочу уйти. Но я боюсь их прервать. Пупс не пугает меня, а этот человек — до дрожи.

— …мне реально долго искать придется. Она реальная девка. Незашитая. Симпатичная, что редкость.

— Я не собираюсь торговаться слишком долго. Просто отстрелю тебе яйца за долги. Ее и так заберу. А ты пойдешь нахер и всё. У тебя накапали огромные проценты. Считай, даю тебе шанс решить все мирно.

Кажется, Пупс призадумывается.

— Ладно. В три раза больше и она твоя. Можешь списать в счет долга.

Тихий смех — как лезвие, которое мягко входит мне под ребра. До самого сердца.

— Отлично. Можешь проваливать.

Нет. О, боже, нет. Пупс отходит в сторону, показывая — вот, она все твоя. Забирай. Не претендую. А мне хочется исчезнуть, сдохнуть, отмотать этот день… назад. Пока ничего еще не случилось.

Давай, Ева. Думай. Делай что-нибудь, скажи что-нибудь, потому что твой шок — не повод молчать, как воды в рот набрав.

Меня перепродали. Забавно, что Пупс купил меня, оказывается, за триста тысяч, а мне досталось всего сто. Они у меня еще в руках, в конвертике. Получи я на руки полную сумму… я бы даже задумалась украсть этот конверт, пока мы болтали с Пупсом. Пойти на кражу, а не отказываться его принять, бормоча "нам стоит узнать друг друга поближе". Смылась бы с деньгами, отпросившись в туалет, например, и запихнув голос совести глубоко-глубоко. Сколько бы проблем они решили…

О чем я думаю?

— Постойте, — произношу я, отмирая, — это ошибка. Это неправильно.

Камиль встает из-за стола. Выпрямляется. И у меня тревожно екает сердце.

Он приближается ко мне и медленно обходит, скользя по мне темным взглядом, рассматривая, словно оценивая свою покупку. Я сглатываю ком в горле из-за подкатившей тошноты, а голова снова начинает болеть. Видимо, закончилось действие таблетки.

Честно говоря, когда я увидела его фото в газете, он произвел на меня менее пугающее впечатление. Там он выглядел, как преступник. Лицо было более осунувшимся и худым, волосы неаккуратно растрепанными.

Только сейчас до меня доходит, что это, возможно, была одна из его старых фото. Сейчас Камиль выглядит отъевшимся, холеным хищником. Даже пахнет дорого. Взгляд у него только остался тот же. Пронизывающий до костей, до самой печёнки, очень жесткий.

Это все пугает еще больше. Он ходит на свободе, не скрывается, и, кажется, вполне удовлетворен жизнью. Его не ищет полиция. Никто не понимает, почему его освободили. В газете не было ни упоминаний об амнистии, ничего. От сбежавшего преступника может защитить полиция. А от него тогда кто? Кто он такой?

— И что тебя побудило продать девственность? — хриплый голос раздается над ухом и я отшатываюсь, — хочешь красиво жить?

— Ну, во-первых, мой отец болен, — выпаливаю я, — и мне срочно были нужны деньги. Но…

“…но я передумала” — не успеваю закончить я фразу.

— А, — тянет со смешком Камиль, перебивая меня, — знакомая песня. Болен кто-то из родственников. Прекрасный способ получить быстрые деньги, и совесть остается почти чистой. Ты просто пожертвовала собой. Даже будущему мужу не стыдно признаться. Он будет проклинать всяких ублюдков-извращенцев вроде меня. Да, цыплёнок?

— Нет. Я потом передумала это делать…

— Только что передумала? Испугалась меня? Я не Городецкий. Да. От него ты в панике соскочить не пыталась и мило болтала.

— Через него всех новых девок Катя пропускает, — доносится до меня чей-то ленивый голос. Я украдкой бросаю взгляд. Говорит один из мужчин за столиком, где был Камиль. Лысый, чрезмерно накачанный. Ткань водолазки, кажется, по швам трещит от бугров его мышц, — он тут вечно пасется. Сливает бабло на целок и умеет с ними обращаться. Типа самолюбие чешет, потому что член у него мелкий….

Мужчина затыкается, потому что Камиль останавливается рядом со мной и смотрит на него весьма странно. Я же ошалело хлопаю глазами. Кажется, Пупс угрожал мне большим инструментом…соврал.

— Ты нахрен это сейчас рассказываешь? — медленно интересуется убийца, — мне эта информация, если честно, никуда не уперлась.