Капкан (СИ) - Лин Брук

— Как молоды мы были, — касается шрама и возвращает нас на мгновение в тот самый вечер, когда он появился на мне.

— Кто-то был глуп, кто-то вспыльчив, — грустно улыбаюсь. — От того, наверное, после нас осталось столько шрамов. Но этот — самый красивый.

— Почему? — отпускает меня, но продолжает стоять близко.

— Он единственный находится на теле.

Молчит в ответ, только сейчас до него доходит, что я говорила о душевных ранах. Вновь касается оголенной кожи.

— Мы не одни, Роланд, — шепчу, напоминая об этом нам обоим.

— Она спит, а я ничего не делаю.

Ничего. Лишь играет с моим телом, душой и разумом.

— Спокойной ночи, — говорит тихо, проводит рукой вверх, сжимает пальцы на шеи и быстро отпускает.

А я стою неподвижно и упиваюсь им, не сразу осознав, что он уже скрылся за дверью.

Прихожу в себя, раздеваюсь, надеваю его футболку и забираюсь под одеяло к дочери.

— Он ушёл, — шепчу ей, видя, что она до сих пор не спит.

Она открывает глаза, смущенно улыбается.

— Почему притворялась спящей? Тебе не нравится Роланд? — ласково касаюсь её лица и поглаживаю подушкой большого пальца нежную кожу.

Она отрицательно качает головой.

— Тогда зачем закрыла глаза? — спрашиваю ещё тише.

— Когда я не сплю, вы не разговариваете. Разве с другом можно так много молчать?

Она лишает меня дара речи. Я смотрю на неё удивлёнными глазами и не могу поверить, что мой трехлетний ребёнок заявляет мне о таких вещах.

— Когда дядя Роли говорит с тобой, ты становишься такой красивой, мама. Улыбаешься много. Мне это нравится.

Она следует моему примеру и тянется двумя руками к моему лицу.

— Моя девочка, с тобой же я улыбаюсь ещё больше, — вглядываюсь в её чуткие глаза и хочу расплакаться от счастья, что имею такую девочку, как она.

— А я хочу, чтобы ты улыбалась не только со мной, — она встаёт на колени, ползёт поближе и, положив голову ко мне на грудь, обнимает крепко.

«Звезда горит ярче всего перед смертью» — так и моя душа сейчас находится на пике своей эйфории перед тем, как вновь разбиться вдребезги.

Я сижу на качелях, скрывшись от яркого солнца, наблюдаю за тем, как Роланд, Осман, его невеста и Лайла играют с Арианой в вышибалы, бегая и скрываясь от мяча, весело смеются, и сердце моё сжимается от трепета. Я наблюдаю со стороны за своей мечтой, которой грелась лет десять назад. Мечта обрести большую и дружную семью, с которой всегда можно собраться на выходных за пределами суеты и забыться обо всем. Наверное, эта мечта была отголоском прошлого — отголоском биологической семьи и их традиций, которые они вложили в меня с рождения. Я успела и позабыть о своих старых желаниях, отбросив их в самый дальний ящик воспоминаний. Но сейчас, наблюдая за этими ребятами, сундук раскрылся, и старые мечты захватили мысли.

— Медея? — голос мамы на том конце провода телефона, который я держу у уха, выводит меня из оцепенения.

— Да, я слушаю.

— Я спрашиваю, когда вы прилетаете? — повторяет свой вопрос, на который я, задумавшись, забыла ответить.

— Завтра утром.

— После твоего вчерашнего сообщения, что паспорта сегодня будут у вас, я решила, что вы прилетите первым же рейсом.

— Роланд решил иначе.

Улыбаюсь, вспоминая сегодняшнее утро. Я сидела во дворе и наслаждалась ветром, развеивающим обжигающие лучи солнца, пила кофе, когда в ворота заехали две машины. Из одной вышли Осман с невестой и Лайла, приехавшие на выходные, которые они проводили у Роланда в усадьбе. Из второй — Демид, которому необходимо было обговорить какие-то вопросы с другом, и заодно привезти наши паспорта с Арианой. Их появление удивило не только меня, но и Роланда, вышедшего на крыльцо вскоре после их приезда. Очевидно, он забыл, какой сегодня день недели, и какие дела у него были запланированы с Демидом. Но, увидев всех, словно пришёл в себя.

Все присоединились к моему утреннему завтраку во дворе, и некоторое время мы провели за непринужденной беседой. И когда Демид с Роландом и Османом встали изо стола, чтобы пройти в кабинет Ханукаева, Демид сообщил мне, что сегодня есть дневной рейс в Люксембург, и он может отвезти нас с Арианой в аэропорт после того, как они поговорят. С камнем на душе я приняла его предложение, хоть и желала провести с Ханукаевым ещё хотя бы день. И когда уже вставала со своего места, чтобы пойти и разбудить дочь, Роланд остановил меня, посадив на место, и заявил, что мы улетим с дочерью не раньше завтрашнего дня. Я еле сдержала улыбку, но сердце выдохнуло с облегчением.

— Какие-то планы? — с ухмылкой на лице, поинтересовался Демид, бросив на меня взгляд. Ответ ему был неважен, но он понимал, что это имело значение для меня.

— Подарки Арианы приедут вечером.

— Роланд, если проблема в этом, то…

— Нет никакой проблемы, — перебил меня мужчина и посмотрел сурово, — Я обещал ребёнку.

Спорить с ним не стала, да и не хотела. Я знаю, как ценно для него собственное слово, от того ещё более значимым показалось его обещание для дочери.

— С каких пор Роланд стал принимать решения за тебя? — снова вырывает из мыслей голос матери.

— Он пообещал Ариане подарок. Она его ждёт. Только и всего.

— Уверена, он растянет этот процесс настолько, насколько это возможно.

— Завтра мы будем дома.

— Я переживаю за тебя. Не хочу, чтобы тебе было плохо.

— Сейчас мне хорошо, — отвечаю со всей искренностью, смотря на счастливое лицо дочери, которая прячется от мяча за спиной у Османа.

— Сегодня — да, а потом тебя ждут новые страдания. Этот человек не даст тебе ничего, кроме боли.

Молчу какое-то время, посмотрев на Роланда. Возможно, она права. Возможно, стоит быть сильнее и решительнее и бежать сейчас, сломя голову от него. Но я выдохлась. Устала бежать все эти годы, прятаться, лгать самой себе, что всё в порядке. Мне не хватает тех сумасшедших дней, когда самой большой проблемой в моей жизни была ненависть Роланда. Когда каждая встреча подобно цунами сносило всё на своём пути. И даже нас самих. Мне не хватает того огня, тех взглядов, пылких слов и столкновений тел. Я скучаю по тому времени, скучаю по нему. Это было всё так глубоко зарыто внутри меня под грудой ненависти и обид, что я и не думала, что когда-нибудь снова встречусь со своими подлинными чувствами с глазу на глаз. И вот я встретилась с ними, и стало хорошо. Хоть я и знаю, что завтра будет плохо. И страшно. Одиноко.

Я всё знаю, понимаю, но хочу ещё хотя бы раз, чтобы было так, как прежде — мы рядом, несмотря ни на что.

— Доченька, — вдруг слышу голос Эрнеста в трубке телефона.

— Папа, здравствуй, — улыбаюсь, услышав его голос.

— Подслушал ваш разговор, и решил тоже поговорить с тобой, — слышу, как он отъезжает от Марии, наверное, чтобы его слова дошли только до моих ушей.

— Мы прилетаем завтра. Нет ничего пагубного в одном сегодняшнем дне.

— Один день способен изменить мировую историю. Но я хочу поговорить не о мире, а о тебе.

— Я тебя слушаю, хоть и не понимаю, к чему этот разговор. Завтра всё встанет на свои места.

— Медея, всё давно не на своих местах. Мы не там, где должны быть и не те, кем хотим быть. И сейчас ты находишься рядом с Роландом не из-за дочери и не из-за его желаний. Ты там, потому что хочешь там быть. Любовь ведь такая паршивая штука… её не выкинешь из-за того, что она плоха или непригодна. Она, как крест, который каждый несёт на своём горбу, на протяжении всей своей жизни.

— Паршива не любовь, а осознание того, что ты должна ненавидеть и презирать человека, но не можешь делать это по-настоящему. Всё получается искусственным.

— Объясни, за что ты должна ненавидеть Роланда?

— За причиненную боль, за смерть Эмми, за то, что не осмелился посмотреть в глаза на кладбище. Мне есть за что его ненавидеть. А я сижу сейчас, наблюдаю за ним, и ничего кроме тоски не чувствую.

— Я расскажу один случай, который объяснит тебе всё отношение Роланда к тебе. И не нужно сейчас говорить, что Ариана и Медея — это разные люди. Для нас всех, в том числе и для него, ты неделима. Так вот, не знаю, помнишь ли это, ты сломала ногу, и тебя положили в больницу. Роланд тогда ещё учился в суворовском училище и находился там. Выходить оттуда, когда вздумается, было под запретом, а причина, что подруга сломала ногу, не показалась никому убедительной, поэтому ему дали отказ на поездку домой. В тот же день он сбежал оттуда, хоть прекрасно понимал, чем всё обернется для него, и как достанется от Рената. Он приехал к тебе. Я тогда был в палате, дремал, но отчетливо слышал ваш разговор. Ты поругала его, что он поступил опрометчиво, сказала, что ничего страшного не произошло, ради чего стоило бы рисковать местом в училище. На что он ответил, что никакое место в жизни не стоит места рядом с тобой в трудную минуту, — он делает небольшую паузу, дав возможность осмыслить всё сказанное им. — Роланд всегда отличался особой ответственностью за произнесенные им слова. Но я и подумать не мог, что спустя столько лет, Ариана, то есть ты, продолжит иметь для него столько значения. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что ты не можешь ненавидеть его.