Снять проклятие (СИ) - Фигг Арабелла

— Да, по-тихому он точно не умеет, — усмехнулся дракон.

Они ехали шагом, вокруг порхали в воздухе золотые и красные листья, ложились под ноги, застилали землю ярким шуршащим ковром.

— Красиво здесь, — мечтательно проговорил Бертран. — Тот, кто назвал нагорье Золотым, наверное, пришёл сюда ранней осенью.

— А вдруг он тут золото нашёл?

— Тогда бы даже ты отсюда гномов выкурить не сумел.

Сентуивир рассмеялся, но признал:

— Да, пожалуй. Зарылись бы под землю и ковырялись потихоньку у меня под носом. Ты прав, нет здесь золота.

— И хвала Матери, что нет.

— Охотники скоро сюда потянутся, — сказал дракон. — Я их сперва гонял, потом махнул рукой: вреда особого от них нет, зато они потом в Долгом Мысе страшные сказки про меня рассказывают, как сами чудом спаслись и другим лезть в мои владения не советуют.

— Боюсь, что скоро конец твоему покою и уединению, — заметил Бертран.

— Да в общем, — рассеянно отозвался супруг, — хватило мне уже и того, и другого. Попробую развлечься теперь на матушкин манер: не надоедает же ей с вами возиться уже который век. Вдруг и мне покажется забавным?

========== Кот из дому - мыши в пляс ==========

До Белых Увалов Бертран доехал с обозом из Долгого Мыса, к радости купца, что его совершенно бесплатно сопровождает очень неплохо вооружённый рыцарь: прежде чем отпустить супруга к матери, Сентуивир отвёл его в подземелье под башней и заставил перемерить гору доспехов и передержать в руках половину арсенала, пока тот не подобрал меч по руке. На возмущённое шипение Бертрана, что он не собирается жить на содержании у супруга, дракон ответил не менее злобным шипением, что во-первых, супруг ему пока ещё нужен живым и, желательно, со всеми частями тела, а во-вторых, он, Сентуивир, не намерен становиться посмешищем для остальных драконов, отправляя супруга в долгий и опасный путь с ржавым мечом и в побитой броне, когда ему впору торговать трофеями. Бертран на «ржавый меч» обиделся, но доспехи у него после памятного боя за Гнездо Грифона и правда как были, так и оставались наспех починенными. Если бы Сентуивир попытался напялить на него позолоченную кирасу с самоцветами по груди и плечам (а такого добра у него было — стояков не хватало всё развесить), Бертран, разумеется, с негодованием бы отказался, но коварный дракон ткнул его носом в очень скромную на вид броню без всяких украшений, зато изготовленную гномами, и сидевшую на рыцаре подозрительно хорошо, словно для него и была сделана. И меч подсунул такой же — без камней, без гравировки, но разрубивший с одного удара стальной держатель для факела. Возможно, у дракона даже в человеческом теле сил было побольше, чем у обычного мужчины, но на лезвии не осталось даже царапины, и Бертран (слаб человек, и увы, не только мышцами) не устоял.

Из Белых Увалов обоз двинулся на юго-восток, а Бертран, не найдя попутчиков, в одиночку рискнул поехать на север. И в первом же трактире на перекрёстке между мелким городишкой, в который он не собирался заезжать, и гномьим поселением при руднике, где ему и вовсе делать было нечего, к нему привязалась троица явно безземельных и безденежных рыцарей, судя по всему, разбойничавших по дорогам. В городке с каким-никаким наместником они наглеть не рисковали, к гномам соваться — самоубийцами тем более не были, а вот напасть втроём на одного в трактире, хозяин которого хоть и платил налоги городишке, но за стражниками вряд ли часто посылал — совсем другое дело.

Началось с того, что один из троицы прикинулся оскорблённым — усмехнулся незнакомец, видите ли, глядя на его щит без герба, — и потребовал поединка. Бертрану драться совершенно не хотелось, он даже выслушал обычное в таких случаях обвинение в трусости с понимающей ухмылкой, но с места не сдвинулся. Увы, отделаться от благородных разбойников по-хорошему не удалось, они орали и наскакивали, надоев хуже брехливых шавок — пришлось выйти во двор, куда тут же вывалились все сидевшие в трактире и прислуга заодно, и даже хозяин с озабоченным видом встал на крыльце, гадая, не послать ли всё-таки раз в год за стражей, а то больно уж дорогая экипировка у чужака, не вышло бы потом разбирательства с отрыванием голов у всех, кто близко стоял и просто смотрел: трактирщик был человек бывалый, и ему не нужны были ни камушки, ни позолота, чтобы оценить стоимость доспехов и оружия. Щит с серебряной елью на зелёном поле был ему не знаком совершенно, но уж баронскую корону он на нём заметил, едва глянув. И подивился глупости рыцарей-разбойников, не способных понять простой вещи: барон, которому и четверти века не сравнялось, в гномьей работы доспехах и с гномским же мечом — это ж либо отец его весьма знатен и богат (правда, тогда не понятно, почему отпустил сына одного, даже без оруженосца), либо его милость сам столь многого в свои годы добился, и тогда уж лезть к нему и вовсе не стоит, не дожидаясь гнева его батюшки.

Денёк был серенький, пасмурный, грязь, недавно взявшаяся хрустким ледком, подтаяла и, влажно причавкивая, скользила под ногами, в воздухе висела холодная водяная пыль — то ли редкий туман, то ли мелкий дождь, садившийся капельками на металл и кожу и охотно впитывающийся в сукно. Бертрану откровенно лениво было драться с недоумком: после поездки по такой погоде больше всего на свете ему хотелось посидеть у огня и выпить чего-нибудь горячего, а лучше — горячительного, но отвязаться по-другому, не получилось, и он потянул из ножен подарок супруга.

— Так, стало быть, вы, сударь, не желаете извиняться за то, что посмеялись над моим щитом? — приняв горделивую позу, вопросил зачинщик.

Можно было и извиниться, объясниться, что в мыслях не имел, и дурацкие сплетни Бертрана волновали мало: кто считает его трусом, пусть поспрашивает об этом горных орков. Вот только чуяла его… хм… сердце чуяло, что извинения делу не помогут, потому что явно этот дурак нацелился на трофейный доспех, какой ему и в сладком сне не приснился бы. Ну-ну, пусть попробует снять.

— Не желаю, — нетерпеливо ответил Бертран, прикидывая, как бы проучить дурака, не убивая и не слишком калеча при этом. Но так, чтоб это было не слишком долго — хотелось всё-таки и сапоги поскорее высушить, и выпить.

— Тогда пусть прольётся кровь!

Бертран хмыкнул над пафосной чушью, но тут все трое разом вытащили мечи из ножен, и с него мигом слетело ленивое благодушие: беспокоиться, похоже, предстояло не о том, чтобы не убить придурка, а о том, чтобы не убили его. Он цепко оглядел противников, прикидывая, кто наиболее опасен и как лучше защищаться, действуя в одиночку против троих, но им помешали.

— Хэй, блахародные хаспада! А не мало ли вас на аднаво?

Все четверо опустили мечи и уставились на неспешно, вразвалочку приближающуюся к ним девицу. Девица была долговязая, длиннорукая-длинноногая, нескладная с виду, с маленькими глазками и широким ртом — орочья кровь так и лезла в глаза. Обряжена она была в очень неновую, но тщательно, трепетно даже ухоженную кольчугу родом из-под горы, подороже доспехов разбойничающих рыцарей, и её нескладный вид Бертрана не обманул — видел он в бою и орков, и их полукровок. Она помяла левую руку выше локтя, поморщилась, покрутила запястьем и сказала деловито:

— Щит не дашь, твая миласть? — на эти «а» она налегала так, что даже хэканье на их фоне терялось. — Неспадручно без щита-то, а мой вдребесхи. У тебя вон бастард, а я-то с аднаручникам.

Бертрана на разбойников брали с двенадцати лет, в пятнадцать он поступил в военную школу, а дальше в его жизни была сплошная военная служба, а в ней, как водится, случались самые неожиданные и враги, и союзники, так что отличать их друг от друга он поневоле научился. Ну, пока что милостью Матери, чутьё его ни разу не подводило. Он стряхнул с левой руки щит, отдал его девице, и та так привычно, словно они были давними напарниками, скользнула ему за спину, что один из нападающих возмутился: