Миражи (СИ) - Вересов Иван

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что?

— Нет… ничего, — она не знала, что сказать и, продолжая улыбаться, пожала плечами.

— Всё хорошо?

— Да… очень… странно немного. Вот я… ехала в Петербург и…не думала, что встречу вас.

— Да как же вы могли про это думать, если мы вообще в Москве встретились.

— Правда… в Москве, — Ника засмеялась, она чувствовала настроение Виктора — лёгкое и весёлое, совсем не такое, как в поезде, или вчера в Летнем саду. Что-то изменилось.

Они всё ехали вдоль ограды парка, обогнули триумфальную арку.

— Вот так же сюда и цари въезжали, на обратной дороге прямо под аркой пройдём, она мне нравится даже больше, чем египетские ворота, — сказал Виктор.

Ника прильнула к окну и смотрела на парк — за оградой и деревьями на холме видна была круглая колоннада Аполлона, потом крутой спуск к реке, парк открывался с дороги живописным ландшафтом.

Они миновали мост через Славянку, в том месте, где река выходила за пределы парка, так же на возвышении стоял чудесный павильон с портиком и колоннами. Ника восторженно ахнула, когда увидала внутри беседки трёх мраморных граций.

— Мы посмотрим на них поближе, когда в парк войдём, — сказал Виктор, — они стоят в так называемом собственном садике. Правда сейчас цветники не так хороши, как летом, но всё равно интересно.

— Конечно интересно! Мне всё интересно! — воскликнула Ника.

— Тогда берите свой фотоаппарат, семечки, орехи, — Виктор резко повернул руль и затормозил, чтобы встать в ряд с машинами, которые выстроились у светлой ограды. — Приехали, — сообщил он и заглушил мотор.

Павловск. Он неизменно ждал Виктора. Песочно-желтые стены дворца, тонкие копья чугунной ограды, выкрашенные белым. Светлый и тихий, мечтательный, с нежной улыбкой очарованием северной природы, с лугами и холмами, изгибами реки Славянки, тёмными елями и стройными берёзами. Виктор никого не допускал сюда, в свой Павловск, но Веронику с радостью привёз, потому что прошло слишком много лет и… он боялся войти сюда один. Нельзя возвратиться в юность, а если и можно, то, как правило — это больно.

За последний год Виктор испытал много боли и думал, что научился терпеть, чувствительность притупилась, но здесь, перед знакомыми воротами парка, понял — всё так же уязвим.

Итак, он привёл сюда девушку, с которой едва знаком, именно ей решил довериться. Почему? Может потому, что она смотрела на мир иначе?

Ещё вчера, находясь рядом с ней, Виктор увидел город, не просто знакомые улицы и дома, а Город. Не будь Вероники рядом, он и не вспомнил бы, когда в последний раз так любовался Невой.

После их прогулки воспоминания юности теснились перед ним всю ночь, В то далёкое время Петербург был для него временем надежд, а теперь? Что теперь? От этих мыслей он и не смог остаться в мотеле, пошел бродить по берегу и встретил Наталью Андреевну с её псом…

В эту ночь он принял для себя решение, самое важное быть может за весь этот год. Всё что произошло с ним, обратного хода не имеет, нельзя ему возвратиться к Нине и детям, да и ни к чему — Нина счастлива с Питером, а дети… они выросли и больше не нуждаются в опеке. У них своя жизнь, пора их отпустить, присматривать издали, оберегать, но не вмешиваться, не диктовать.

И вот, он один, но всё ли так плохо? Разве его жизнь кончилась?

Почему он думал об этом? Наверно потому, что провёл вечер с девушкой, которая смотрела в будущее. Ждала, надеялась, верила в лучшее. Так почему же он перестал верить во всё это? Перестал ждать счастья…

Удивительным образом всё складывалось так, что обстоятельства настойчиво возвращали его к чему-то дорогому, о чём он забыл невольно или намеренно, забыл ради покоя, ради того, что называют повседневной жизнью.

А это оказывается никуда не ушло, оно терпеливо ожидало его здесь, за воротами Павловского парка.

Нет, так не пойдёт! Он же дал себе слово, что четыре дня полный отдых, никаких воспоминаний. Надо слово выполнять. Только… стоило ему пройти рядом с Никой под гулкой аркой, обогнуть левое крыло дворца и увидеть приземистый фасад в форме подковы словно обнимающий площадь, лёгкие галереи, купол с античными колоннами, каменных львов у входа, и воспоминания шквалом обрушились на Виктора, сметая его решимость закрыться от прошлого.

Вслух же он сказал только:

— Как давно я тут не был.

Ника опустила цифровик, направленный на памятник Павлу Первому, обернулась к Виктору. В глазах её была тревога. И она повторила его же слова, сказанные им в машине, но повторила совсем иначе…

— Всё хорошо Виктор Вл…, — она запнулась на отчестве, но потом повторила уже легко, по-женски, — Виктор?

— Да всё хорошо.

“Почему она спросила, как догадалась, — подумал Виктор, — ведь старался ничем не выдать себя, или все-таки заметно со стороны, как он беззащитен перед воспоминаниями?”

Осень выдалась теплая, не дождливая, а этот день и вовсе походил бы на летний, если бы не другие краски. Под синим высоким небом стоял Павловский дворец, окруженный парком, осень вошла в свои права и царствовала, блистая великолепием многоцветного наряда, но не было здесь ничего имперского, великодержавного, дворец не подавлял природу мощью, как в Царском Селе, а сам был частью природы, логическим завершением рукотворного ландшафта. И веяло вокруг такой светлой печалью, так было тихо и спокойно, что обособленным от всего мира казался этот уголок.

— Пойдёмте сначала в музей, а потом я покажу вам и парк, — сказал Виктор, — снимайте для истории государя императора, — кивнул он в сторону памятника, — и пошли, пока туристы не понаехали. Хорошо, что мы в будний день сюда выбрались, а то в выходные их после двенадцати толпами привозят.

Ника сфотографировала памятник и фасад, ей очень хотелось снять Виктора, но не решилась просить об этом.

— Постойте, давайте теперь вас снимем, на память, — предложил он, — идём поближе к входу, там есть львы.

Павловские львы лежали по обе стороны небольших лестниц, что вели в боковые флигеля дворца, львы были добродушные, с круглыми головами и большими глазами. Ника встала около одного и обняла его за каменную шею. Виктор поймал её улыбку, когда девушка собиралась что-то сказать и снял без предупреждения.

— Ой, я и не приготовилась даже.

— А вам и не надо, вы и так красивая, смотрите сами, — он протянул ей аппарат, где на экране отображалось фото. Вероника смутилась но посмотрела охотно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Да, правда хорошо получилось, вы замечательно снимаете…

— Хотите чтобы у меня крылья выросли? Нет бы сказать для разнообразия — вы ужасный фотограф, — рассмеялся Виктор, первое пронзительное ощущения возвращения в Павловск стало проходить и уступать место лёгкой радости от того, что он снова здесь.

— Но ведь я не выдумываю, правда хорошо.

— Какая натура — такое и фото, моей заслуги тут нет, но раз вы говорите, что я не совсем уж безнадёжен как фотограф, то так и быть — поверю. Сейчас надо билеты взять, здесь касса на улице.

Они пошли к кассе и Вяземский купил билеты, и Нику это не смутило, хоть и была она патологически щепетильна. Любому из питерских друзей она бы не позволила, но с Виктором нельзя было иначе. Он… не то чтобы ухаживал за ней. Вероятно, он вёл себя как обычно, с теми правилами и привычками человека, который умеет производить впечатление на окружающих, делает это непринужденно и с удовольствием. И в его поведении не было ни позёрства, ни нарочитого желания пустить пыль в глаза. Он был, а не представлялся, и потому все его действия воспринимались естественно, ведь Виктор был уверен в них, а потому убедителен для окружающих.

Ника доверилась этому человеку. Не потому, что он был старше, нет, но что-то говорило ей — Виктор всё сделает правильно, хорошо, и она позволила ему определять границы отношений.