Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах

— Держись! — Артур подплыл к яхте. Несколько секунд он яростно боролся с волнами, нащупывая что-то под пляшущим бортом.

— Круг! — крикнул он Рихарду. — Где круг?

Но Лосберг не слышал. Он только мотал головой, отплевывая воду. Банге удалось нащупать круг. Он лихорадочно дергал, выдирая его из гнезда. Выдернул, наконец. Держась за борт, с трудом успокоил дыхание.

— Хватайся! — подгреб с кругом к Рихарду, но заметил его бессмысленный, обезумевший взгляд и гневно прикрикнул: — Держись! Хоть зубами, чем хочешь, только держись!

Они поплыли. Волна подхватила их, кинула в сторону берега.

Зента поставила перед Артуром миску с едой и уселась в углу с вязаньем.

— Ты бы поосторожнее с Мартой, сынок, — мягко заметила она. — Все-таки, не дети уже.

Артур на секунду оторвал взгляд от книги, из которой выписывал что-то в тетрадь.

— А что я? — смущенно пробормотал он. — Мы же занимаемся. Она мне вон книжки дает. Не могу же я каждый раз учителю надоедать.

— Книжки-то — книжки, — вздохнула мать. — Только все же поосторожней бы надо. Не забывай, что Озолс для нас сделал.

— А он-то при чем тут? Разве я Марту обидеть хочу?

— Вот и не обижай. Уж послушай меня, сынок, — не вбивай лишнего в голову ни себе, ни ей.

— Да с чего ты взяла!

— Ладно тебе… Разве я была бы против. Только люди-то верно говорят: руби дерево по себе, чересчур не замахивайся. Не забывай, кто мы, кто они.

— А кто мы? — запальчиво крикнул Артур, — Кто мы? Не люди, что ли?

В доме у Озолса Эрна накрывала стел к обеду на четверых. Вошел хозяин — хмурый, озабоченный. Хотел было пройти к своему месту, но вдруг ухмыльнулся, аппетитно хлопнул кухарку по обширному заду. Та испуганно оглянулась:

— Ты что, Якоб? Мой и так косится…

— С чего бы это?

— Вот именно, — лукаво откликнулась она.

Эта улыбка, словно магнит, притянула его к женщине. Забывшись, Озолс облапил кухарку, с силой привлек к себе, неуклюже зашарил рукой по талии, явно намереваясь расстегнуть юбку.

— Якоб! — испуганно озираясь на дверь, Эрна уперлась ему локтями в грудь. — Якоб, опомнись! Якоб… — попыталась было оттолкнуть, но вдруг поняла, что из этого ничего не выйдет — уж слишком неравными были их силы, — заговорила ласковым, медовым голосом: — Вечером, миленький, вечером.

Смысл ее слов медленно, с трудом дошел до сознания Озолса: он нехотя отпустил женщину, багровый и потный сел на стул, какое-то время разглядывал ее исподлобья затуманенными глазами.

— Смотри же, вечером! Не забудь.

— Не забуду, — Эрна дрожащими руками расставляла на столе тарелки.

— Не забудешь? — И вдруг расхохотался, словно сказал что-то необыкновенно остроумнее.

Вошла Марта. Отец пугливо покосился в сторону девушки и, стараясь скрыть смущение, пробурчал:

— Моя дочь вечно опаздывает. Как и твой муж, Эрна. Где хлеб?

Кухарка торопливо протянула ему темно-коричневый каравай, раздраженно крикнула в распахнутую дверь:

— Петерис, ну что ты там копаешься? — Подождала, пока тот займет свое место, разлила суп, присела рядом с супругом. Некоторое время слышались лишь стук ложек да аппетитное чавканье мужчин.

— Ты, Петерис, к жене своей претензий не имеешь? — неожиданно спросил Озолс.

Петерис так и застыл с ложкой у рта, испуганно обмерла и Эрна. А Озолс продолжал:

— А я имею. Опять суп недосоленный.

Эрна облегченно вздохнула, подала солонку:

— На всех не угодишь, хозяин.

Озолс высыпал в тарелку щепоть соли. Марта заметила:

— Я читала, папа, что в твоем возрасте солью злоупотреблять не надо.

Озолс набычился:

— В моем возрасте… Дай бог всем быть такими в моем возрасте.

Снова наступила пауза, которую теперь уже нарушил Петерис:

— А твой парень-то — хват, — обратился он к Марте. — В поселке только и разговоров про него.

Девушка невольно улыбнулась, а Петерис продолжал:

— Гляди, еще медаль получит.

Озолс окинул толстяка ненавидящим взглядом, бросил Эрне:

— Мясо давай! Заснула, что ли?

Кухарка бросилась к плите, подала блюдо с жарким, Она делала мужу какие-то предостерегающие знаки, но тот, словно ничего не замечая, продолжал:

— Говорят, молодой Лосберг хочет в газете напечатать про твоего Артура.

Хозяин с грохотом отшвырнул тарелку:

— Что ты заладил, как попугай, — твой Артур, твой Артур! В сваты, что ли, нанялся?

Петерис пожал плечами:

— Да я что? Люди говорят.

— Люди, — зло передразнил Озолс. — Поменьше сплетен таскай.

— Кто, я?

— Ты, именно ты. Дурак!

Петерис изменился в лице, отодвинул тарелку, медленно поднялся:

— Ну, спасибо, хозяин, накормил.

— Дурак и есть дурак, — уже не владея собой, повторил Озолс.

Петерис хотел что-то ответить, открыл было рот, но решительно вмешалась Эрна: подошла к мужу вплотную, едва слышно проговорила:

— Убирайся!

Тот побагровел, посмотрел на жену налитыми кровью глазами, грубо оттолкнул в сторону.

Муж уже давно был за порогом, а Эрна все стояла, охваченная предчувствием беды — гнетущая тишина воцарилась в комнате. Наконец, ни на кого не глядя, глухо проговорила:

— Ладно, мне коровник чистить.

— Иди, — так же глухо согласился Озолс. Он подождал, пока захлопнется дверь, раздраженно повернулся к дочери: — Ну вот что, дочь… мне все это надоело!

— Что именно, отец? — Марта побледнела, но говорила спокойно и с достоинством.

— Пора бы за ум взяться — не девчонка уже. Ладно, детьми бегали…

— А что изменилось?

— Соображать надо. Даже глупая птица, и та свою пару знает. Не сватается ворон к голубке.

— Артур не ворон, отец. Он человек, и ты напрасно…

— Да делай что хочешь! Ты уже взрослая. Только сердце кровью обливается. Думаешь, мне добра жалко? Мне тебя, дурочку, жалко. Да и не простит он тебе ни ума твоего, ни богатства. Сам же первый когда-нибудь и попрекнет.

— Не меряй всех на свою мерку, отец. — Девушка порывисто поднялась из-за стола и бросилась вон из комнаты. Озолс испуганно крикнул вслед:

— Марта, вернись!

Она выбежала на крыльцо и едва не столкнулась с Рихардом.

— А, спасительница. Здравствуйте! — приветливо кивнул он, — Я теперь в молитвах поминаю вас вместе с Артуром. — Заметил ее расстроенное лицо, смущенно умолк. — Простите…

Марта молча прошла мимо, направилась в сад. Рихард растерянно топтался на крыльце.

— Вы ко мне, господин Лосберг? — спросил вышедший вслед за Мартой Озолс.

— Да, но… я, кажется, некстати?

— Ничего, проходите.

Они вошли в кабинет Озолса.

— Нелегко растить девочку без матери, — вздохнул хозяин. — Так чем могу быть полезен?

Да все история с этой яхтой. Вытащить мы ее вытащили, а идти на ней нельзя, мачта сломана. Отбуксировать надо в яхт-клуб. Не дадите на пару дней моторку?

— О чем разговор? Мы же соседи. Как здоровье вашего отца?

— Спасибо, немного лучше. Все-таки морской воздух ему на пользу. Так когда можно взять лодку?

— Хоть сейчас.

— Вы очень любезны. — Заметил на столе фотографию Марты, потянулся к ней. — Вы позволите? У вас очень красивая дочь, господин Озолс.

Якоб взял фотографию из рук гостя, вгляделся, растроганно ответил:

— Молодые все красивые, — самодовольно улыбнулся. — А ведь похожа на меня, а?

Тишину и теплынь подарила в тот год рыбакам ночь праздника Лиго. По берегу реки пылали костры, озаряя воду багряной рябью, вокруг них веселились кто как мог. Пели, пили, плясали, с визгом и хохотом гонялись за девчатами, чтобы по обычаю похлестать их стеблями осоки по голым ядреным икрам.

Старики кучками стояли поодаль, качали головами, похмыкивали завистливо, сожалели о своей ушедшей поре. Возле одного костра затеяли хоровод, заталкивая в круг парочки, обрученные поселковой молвой. Там сейчас выплясывал Лаймон со своей Бирутой — быстроглазой, бедовой дочкой Фрициса Спуре. Бирута незаметно подмигнула ему, он ей — оба кинулись в стороны, втащили в круг Марту и Артура. И еще неистовей заскакал, загорланил хоровод, проча жениху с невестой совет да любовь, да еще дюжину детей впридачу.

— Вот Озолс везучий, черт! — посмеивались старики. — Какую красавицу вырастил.

— Да уж… На женихе не прогадает. Будьте уверены, такого отхватит…

— Так вон же он, жених. Гляди, как выплясывает.

— Выплясывает-то лихо. А вот выпляшет ли — вопрос. Плесни-ка лучше пивка.

С тихой, задумчивой улыбкой любовалась сыном Зента и печалилась, наверное, что не видит его отец. А там, у костра, уж новая затея: парни с гиканьем прыгали через огонь. Красивая эта забава — удалая, широкая. Будто на крыльях взлетают над пламенем парни, а в награду им — восторженный визг, восхищенные девичьи взгляды, а кому и поцелуй в двух шагах от костра, где ночь надежно спрячет этот маленький грешок.