Донна Ванлир - Рождественские туфли

Сердце Мэгги чуть не разорвалось при этих словах.

— Да, милый, на небо.

Натан замолчал. На кухне Джек напряженно прислушивался к разговору.

— То есть Бог заберет тебя на небо? — переспросил Натан, не в силах осознать сказанное.

— Нет, — возразила Мэгги. — Он не заберет меня, Натан. Он раскроет объятия и примет меня. Между этими словами огромная разница, и я хочу, чтобы ты всегда об этом помнил.

Натан вертел в руках тетрадку. Помолчав, он тихо спросил:

— А что ты там будешь делать?

— Я даже не могу представить себе, — сказала Мэгги прерывающимся голосом. — Я знаю, что буду долго-долго смотреть на Бога и благодарить его за то, что Он послал Иисуса на землю к людям, и за то, что Он подарил мне тебя. И там будет так замечательно, Натан, невозможно даже вообразить, что я там буду делать, но одно я знаю точно: там я буду здоровой. — Натан при этих словах взглянул на Мэгги. Она улыбнулась. — Там я буду совершенно здоровой и буду бегать, и прыгать, и играть, и танцевать, как раньше, когда я не болела.

Натан снова уткнулся в свою школьную тетрадку. Ему по-прежнему было трудно говорить о маминой болезни. Он не знал, что думать, как себя вести.

— А там будут звери? — наконец спросил он.

— Будут. Там будут самые необыкновенные и красивые звери, о которых мы с тобой даже и не слышали, — ответила Мэгги. — Животные, которых Бог создал для нас и которые живут на земле, совсем не такие, как те, что живут с Богом на небесах. Зебра и жираф? Да они просто кошки по сравнению с чудесными небесными зверями.

— И все они добрые и не кусаются, да? — с тревогой уточнил Натан.

— Конечно. Они не кусаются. Наоборот, они ласковые и красивые, и на них можно кататься верхом или играть с ними целый день.

— А улицы там все из чистого золота?

Мэгги улыбнулась.

— Да, улицы там из чистого золота, там текут чистые реки, шумят водопады, а вокруг расстилаются прекрасные пейзажи.

— И цветы там еще красивее, чем твои? — все более поражался Натан.

— Гораздо красивее, чем мои, — засмеялась Мэгги. — Цветы и деревья на небесах гораздо красивее, чем цветы и деревья, которые Бог создал на земле. — Она остановилась, чтобы дать Натану время обдумать услышанное.

— А дедушка там будет? — задал следующий вопрос Натан.

— Будет, — улыбнулась Мэгги. — Он будет стоять у ворот и ждать меня.

Глаза ее наполнились слезами, и она на всякий случай отвернулась, хотя Натан все еще не поднимал глаз. Он разглядывал свои ноги, думая над тем, что сказала ему мама. Через несколько минут раздался еле слышный вопрос:

— Зачем ты уходишь туда?

На кухне Джек сжал голову руками.

— Потому что мамочка больна и никак не может выздороветь, — также тихо ответила Мэгги.

— Можно, я пойду с тобой? — спросил мальчик горестным шепотом.

Мэгги схватила край простыни и сжала ткань в кулаке, а слезы уже неудержимым потоком лились по щекам.

— Нет, мой милый, тебе со мной нельзя.

С мокрым от слез лицом Натан подскочил к матери и прильнул к ней.

— Я не хочу, чтобы ты уходила на небо без меня, — всхлипывал он.

Мэгги обняла его узкую спинку. Скоро уже и это будет ей не по силам. И она еще крепче прижала к себе сына.

— Я тоже не хочу уходить без тебя, — проговорила она, заливаясь слезами. — Я бы все на свете отдала, чтобы остаться здесь, с тобой, но не могу.

— Нет, мамочка, нет! — умолял Натан, цепляясь за мамину сорочку. — Я не хочу, останься!

Мэгги вытерла слезы, чуть отодвинула от себя Натана, чтобы видеть его глаза.

— То, что меня не будет рядом с тобой, совсем не значит, что я брошу тебя, — попробовала она утешить сына. Мэгги догадывалась, что Натан вряд ли понимал ее слова, потому что губы его снова задрожали. Она нежно обхватила его лицо ладонями: — Я навсегда останусь с тобой, вот здесь, — сказала она и прикоснулась к его груди. — Именно здесь живет мой папа с тех самых пор, как он отправился от нас на небо, и именно здесь я буду жить, внутри твоего сердца. — Натан положил голову ей на грудь, и она стала гладить его волосы. — Я хочу, чтобы ты знал, — шептала она ему на ухо, — что моя самая большая радость в жизни — это ты. — Она повернула сына к себе лицом и поцеловала его в лобик. Глядя в его голубые глаза, она молилась о том, чтобы он запомнил этот вечер. Молилась, чтобы когда-нибудь он вспомнил о ее словах и ему от этого стало легче.

Она обняла его крепко-крепко и покрывала поцелуями все его лицо до тех пор, пока мальчик не захихикал от щекотки и не стал вырываться от щекотки.

— А теперь тебе пора ложиться спать, мой маленький мужчина.

Джек задержался на кухне, чтобы утереть слезы кухонным полотенцем: ему не хотелось, чтобы сын увидел его плачущим. Но потом ему пришла в голову мысль, что, может, это было бы не так и плохо. Так мальчик понял бы, что плакать можно и нужно, что все иногда плачут.

— Иди к себе в комнату, — обратился он к сыну, — я загляну к тебе через минутку пожелать спокойной ночи.

— Я люблю тебя, — сказала Мэгги, снова целуя сына.

— Я тоже тебя люблю, мамочка, — ответил Натан и тоже поцеловал ее, прежде чем отправиться к себе в комнату. Он, конечно, еще не осознавал, как повлияет на него этот разговор через несколько лет, когда он повзрослеет.

Мэгги переполняли эмоции. Джек нежно поцеловал ее и вытер ей слезы. Он постарается все объяснить Натану, когда мальчик станет чуть постарше. Джек пообещал себе и Мэгги, что он будет объяснять это сыну вновь и вновь, пока Натан не поймет.

— Гвен! — крикнул я в дверь. — Ты перенесла встречу с Альфредом Диазом? — Я подождал ответа несколько секунд, не дождался, нетерпеливо поднялся из-за стола и вышел из кабинета, чтобы узнать, почему не отвечает Гвен. Только увидев пустой стул, я вспомнил, что сам отпустил ее домой еще три часа назад. Сегодня был канун Рождества, и ей надо было ехать в аэропорт встречать родственников. Я вздохнул, поглядев на часы.

— Семь часов, — объявил я пустому кабинету. Гора бумаг, выросшая за день на моем столе, приводила меня в отчаяние. Поразмыслив, я сунул в портфель пару самых неотложных документов. Я собирался закончить сегодня пораньше, часов в пять, потому что еще не успел купить рождественские подарки. Во время работы я иногда так погружался в дела, что совершенно терял ощущение времени.

Я выключил в офисе свет, закрыл дверь на ключ и торопливо зашагал по коридору к лифту. Раздраженный задержкой, я тыкал пальцем в кнопку вызова лифта и одновременно сражался с пуговицами пальто. На первый этаж я прибыл крайне недовольный собой и окружающим миром. «Прекрасно, — мрачно думал я, — и где я найду открытый магазин в такое время?»

Два дня назад я после работы ездил к матери. С тех пор как Кейт попросила меня оставить ее, моя жизнь как будто вырвалась из-под контроля. А мама всегда была хорошим советчиком. Я затормозил возле ее дома, но свет не горел ни в одном из окон. Ну, разумеется, без пятнадцати одиннадцать иначе и быть не могло. О каком контроле над жизнью я могу мечтать, если не в состоянии даже соблюдать нормальный рабочий график? Я сидел в машине и любовался маминым домом: подмигивающими огоньками, ярко освещенным вертепом, цветными гирляндами. Мама с папой превратили наш дом в такое место, где жизнь казалась волшебной. Дни рождения были волшебными праздниками. День благодарения, Пасха и Рождество были волшебными праздниками. Как-то я сказал Кейт со смехом, что верил в Санта-Клауса до двадцати одного года, потому что мне ни разу не удалось застать родителей за тем, как они кладут перед нашими с братом кроватями подарки. И мама, и папа хотели, чтобы родной дом стал для нас с братом самым замечательным местом на земле. Чтобы наши воспоминания о детстве не были воспоминаниями о ссорах, перепалках и обидах. Они хотели создать из нашего детства сказку, и им это удалось. Я облокотился на руль и вновь обвел взглядом дом. Что будут вспоминать о детстве мои дочки? Скажут ли они мне спасибо за свои детские годы? Я покачал головой и поехал домой, размышляя над тем, как вернуть в свою жизнь былое очарование.

…В этот час в здании оставалась только охрана. Я забрал с опустевшей парковки «мерседес» и помчался по празднично освещенному городу в сторону центра. Витрины блестели огнями, но магазины уже не работали. Снова пошел снег — в воздухе танцевали крупные пушистые снежинки. На улицах почти никого не было, и я чувствовал себя единственным человеком в мире, кто не сидел сейчас дома, в окружении семьи.

Моей последней надеждой был крупный универмаг в центре города. Подъехав к нему, я с облегчением убедился, что магазин еще не открыт. В обед я пробовал составить список того, что нужно будет купить, но не смог: я не знал, что хотели бы получить в подарок мои близкие.