Сара Билстон - Постельный режим

— Что это значит? — обратилась я к белкам ее глаз.

Пожав плечами, тетка выключила монитор, вытащила диск и маловразумительно буркнула:

— Околоплодных вод недостаточно. Вейнберг сама вам растолкует, хорошо?

Хорошо или нет — большой вопрос, но меня явно выпроваживали. Толстуха, не желая вдаваться в подробности, удалилась, хлопнув дверью. Я осталась одна в темноте. Шершавым бумажным полотенцем из коробки возле кушетки стерла с живота липкую синюю жижу, натянула свои синтетические «беременные» штаны. «Низкий уровень жидкости» звучит вроде не очень страшно, думала я, осторожно спуская ноги с жесткой голубой кушетки, это же не значит, что с самим малышом что-то не так. Я видела его на ультразвуковом экране — он вовсю шевелил ручками-ножками, на мгновение зонд выхватил крошечную ступню с идеальной дугой пяти беленьких пальчиков. Лично мне он показался здоровеньким, так что к врачихе я вернулась преисполненная оптимизма.

Прежде доктор Вейнберг смотрела на меня рассеянно, без особого интереса, с тем выражением, которое приобретает взгляд врачей, когда они приветствуют пациентов, в общем и целом здоровых. Однако на этот раз я уловила настороженность в ее лице, острое внимание в глазах, словно она впервые по-настоящему меня увидела. И я тоже, должно быть, в первый раз по-настоящему разглядела ее. После долгой паузы врачиха откашлялась.

До меня начало доходить, что все не так прекрасно.

— Мне только что звонила Черайз, — осторожно подбирая слова, начала она. — Для нормального развития ребенка требуется амниотическая жидкость. У вас ее недостаточно. Объем жидкости должен увеличиться, или будем рожать на четырнадцать недель раньше срока.

Постучавшись, в кабинет вошел Том. Как раз вовремя, чтобы подставить мне плотный бумажный пакет. Когда я отдышалась после приступа рвоты, он задал логичный вопрос:

— А эта вода, в смысле… амниотическая жидкость — как сделать, чтоб ее стало больше?

— Постельный режим! — последовал ответ. — Строгий постельный режим до конца беременности. Можно лежать на диване или в кровати, но чтобы никаких вставаний или хождений. Вообще двигаться как можно меньше. Один душ в день, посидеть за ужином, прийти ко мне — и все! Но у нас есть и хорошая новость — на данный момент ребенок в полном порядке. — Вейнберг ободряюще улыбнулась, и лицо ее смягчилось. — Все не так плохо, золотце мое, — добавила она. (На мгновение маска приподнялась и открылся краешек всамделишной женщины по фамилии Вейнберг: чьей-то матери, сестры, дочери, гостьи за праздничным столом.) — Черайз не обнаружила признаков генетических заболеваний, и почки у младенца здоровы, так что скорей всего что-то не в порядке с плацентой. Лежите на левом боку, чтобы кровь свободнее поступала в пуповину, и будем надеяться, это обеспечит нормальное развитие плода. Будем надеяться, — повторила она с многозначительным ударением. — Здесь никаких гарантий быть не может. Но очень многое зависит от того, насколько точно вы будете следовать моим указаниям. И чтоб я не столкнулась с вами на весенней распродаже в «Блумингдейле»! Вам таки ясно?

Она мягко выставила нас за дверь («Идите, дети, идите. И не унывайте, вы справитесь, да? Да!»).

Такси ползком пробиралось по Третьей авеню к нашему дому на Восточной 82-й улице; под оранжевыми уличными фонарями кружились снежинки, словно стаи рыбок в янтарном море. Сквозь запотевшее окно я смотрела, как по скользкому тротуару бегут люди: одни прикрывали головы портфелями, другие сжимали в покрасневших руках промокшие газеты. Постаравшись устроиться на левом боку, насколько позволяло сиденье, я взглянула на мужа. Он яростно жал на кнопки своего мобильника, отправляя одно сообщение за другим. Плечи под темно-синим шерстяным пальто опустились, галстук в горошек сбился набок, черные вьющиеся волосы свесились на лоб, а Том, страдальчески морщась и беззвучно шевеля губами, все терзал кнопки телефона. Почувствовав на себе взгляд, поднял глаза и, должно быть, разглядел выражение моего лица, потому что взял меня за руку и крепко сжал.

— Прости, ласточка, до зарезу нужно отправить эти сообщения. Ты когда позвонила, у меня дело было в самом разгаре. Эй, эй!.. — шепотом воскликнул он, притягивая меня к своему плечу. — Не смотри так! И не вздумай плакать! С тобой все будет хорошо, и с малышом тоже, и вообще все обойдется, вот увидишь.

Я уткнулась головой в уютную темноту под его подбородком и вдохнула знакомый теплый запах. А он обхватил меня покрепче и, успокаивая, шептал в волосы: «Мы справимся, обещаю…» — и что-то еще такое же хорошее, ласковое.

Дома я немедленно улеглась в гостиной на нашу пестренькую желтую тахту, свернулась калачиком на левом боку. Через секунду-другую Том притащил из спальни сероголубой шерстяной плед и старательно меня укутал, подоткнув плед под ноги и под живот. Потом сделал воды с лимоном и поставил кувшин на тиковый столик возле тахты.

Наклонившись, чмокнул меня в лоб.

— Не переживай, все обойдется, я уверен, — убежденно повторил Том, усаживаясь в кожаное кресло напротив меня. Но когда он отвернулся, я заметила — может, я и ошибаюсь, но думаю, что заметила у него на глазах слезы.

Вот уже семь часов, как мы вернулись от врача. Позвонили всем, кого только вспомнили: моей маме и сестрам в Англию, родителям Тома в Балтимор, его брату и невестке в Сакраменто, куче друзей. Я лично всем обо всем доложила; рассказываешь — и вроде как легче притворяться перед самой собой: дескать, не очень-то я и расстроена, а краски сгущаю, чтоб пожалели. Легче воображать, что я та же, какой была всего лишь двенадцать часов назад, — женщина, отметившая галочкой по крайней мере несколько важных пунктов в «Списке дел, которые каждая современная женщина обязана выполнить до тридцати лет». Этот список постоянно держат в уме все, кому перевалило за двадцать пять.

Устроиться на хорошую работу √

Выйти замуж за красавца с хорошей работой √

Иметь положительный остаток на банковском счете √

Забеременеть √

(Есть, разумеется, и другие пункты, которые мне пока не удалось пометить галочкой или с которых галочку пришлось снять, когда забеременела. «Заниматься сексом три раза в неделю», например. Или «Весить на четыре с половиной килограмма меньше нормы». И с тем и с другим до поры до времени придется подождать.)

Питер, отец Тома, — хирург, и его история про амниотическую жидкость нисколько не взволновала. Нам немного полегчало, но потом Том вспомнил, что его отец способен травить анекдоты, держа в руках окровавленное человеческое сердце. Его из равновесия ничем не вывести. Замечательное качество для хирурга, но для отца — как-то не очень. Том рассказывал, что добрую половину юности пытался добиться хоть какой-то реакции со стороны Питера, для чего перебрал все возможные экстремальные виды спорта — летал на параплане, спускался на лыжах без трассы, сплавлялся по бурным рекам. А папа приподнимал бровь, и только. Том уже подумывал о менее законных способах привлечь внимание отца, когда университетский профессор предложил ему попробовать себя в учебном судебном процессе. В результате Том открыл для себя нечто более занимательное, чем игра на нервах у отца, и теперь этот пунктик его вроде и не мучает. Хотя я подозреваю, что отцовское мнение далеко не так безразлично Тому, как он пытается показать. Сообщив Питеру о моих проблемах, Том плавно свернул на более близкую его сердцу тему собственных «многочисленных и разнообразных успехов на работе». Недалек день, когда его должны повысить до партнера юридической конторы, одной из крупнейших в этом городе. И послушать Тома, так дело в шляпе. В действительности это не совсем верно. Спору нет, у него прекрасные шансы, но до финала удается дойти очень немногим сотрудникам.

Потом он поговорил с матерью, коротко и отрывисто, как говорят люди, давно не испытывающие друг к другу теплых чувств, тех, что смягчают голос, делают его сердечнее. Мать — худая, дерганая бостонская барынька — так до конца и не простила Тому, что тот не родился девочкой, с которой она заново пережила бы собственную юность и свой первый выезд в свет. Я своими ушами слышала, как она жаловалась подруге за чашечкой «Лапсан Сушонга[2]»: «Я была абсолютно уверена, что он — девочка. Ведь он же лежал боком». И она бросила на Тома укоризненный взгляд. Новости об университетских, а позже юридических достижениях сына она выслушивала довольно безучастно. Чайные розы в саду вызывали у нее куда больший интерес.

В данный момент Том мечется по нашей кухоньке: запихивает ветчину между ломтями клюквенно-орехового хлеба, надрывно орет в спикерфон, пытаясь утрясти сегодняшний график работы, и время от времени подлетает ко мне — поцеловать и виновато прошипеть на ухо: «Приходится все им разжевывать, Кью, ты уж прости. А твой обед почти готов…»