Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

Казалось бы, все трудности позади, роман увидел свет, теперь можно и отдохнуть. Но не таков Вали Гафуров. Как только возникла проблема перевода его романа на русский язык — он снова весь в работе. Надо переписать некоторые батальные сцепы, читатели советуют сделать книгу более динамичной. Лучшее — враг хорошего, поэтому надо работать, работать. Это долг писателя — улучшать свою рукопись. Да и само название романа — «Верная» не вполне охватывает содержание. Роман повествует не только о любви, прошедшей испытания войной. В романе показаны простые люди, стоящие насмерть в борьбе против фашизма, превратившие подвиг в норму поведения.

Так рассуждает Вали Гафуров, продолжая работать над рукописью уже вместе с переводчиком. Он предлагает всё новые и новые варианты глав, делает более лаконичными диалоги, более тщательно выписывает образы героев.

Вот и эта огромная работа завершена. В русском переводе рукопись называется «Роман, написанный иглой». Писатель посчитал, что бывший подзаголовок — подлинное имя его книги. Это название с подтекстом придаёт художественному произведению обаяние достоверности жизненного факта. Жизнь Корчагина не совпадает в мельчайших подробностях с жизнью Николая Островского. Точно так же не следует искать полнейшей аналогии между Рустамом Шакировым — героем «Романа, написанного иглой» и его автором. Художник её фотографирует жизнь, но типизирует её, вместо плоскостного изображения жизненного факта «от сих и до сих» рисует подлинную, объёмную картину, выводя её за рамки так называемого «жизненного случая».

Однако, в отличие от многих художественных произведений, рождённых писательским «вымыслом», роман Вали Гафурова в основе своей мемуарен, герой его и автор имеют между собой много тождеств. И новое название книги — «Роман, написанный иглой», думается, очень точно передаёт эту специфику произведения Вали Гафурова.

Что сказать в заключение, представляя читателю «младшего брата» Николая Островского, Человека с большой буквы, вся жизнь которого — подвиг?

Он написал продолжение романа (вторую часть) — «Верная», переведённую на русский язык Леонидом Щербиным. И эта работа писателя-воина получила признание читателей.

За литературные труды Вали Гафуров награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Ныне издательство предлагает читателям роман-дилогию Вали Гафурова,

Олег Сидельников

Колонна новобранцев пылила по большаку. Шли неловко, то и дело сбиваясь с ноги. Хмурый капитан, перехваченный скрипучей портупеей, — начальствующий над командой — ни во что не вмешивался. Он был опытным воином. Что толку надрываться, когда перед тобой не вымуштрованные бойцы, а сборище абсолютно штатских парией.

Всему своё время. Вот пройдут парни курс молодого бойца — тогда другое дело. Всё будет по уставу. А сейчас пускай себе шагают, как могут. Хоть ползком. Главное, чтобы до вокзала дошагали в целости и сохранности.

Потому и помалкивал капитал. Изредка он кривился, словно у пего болели зубы. Но зубы тут ни при чём. Ветеран Халхин-Гола и финской войны поглядывал на разношёрстную компанию не вполне трезвых новобранцев и страдал. Ну и видик! Кто в куцем пиджачишке и с котомкой за спиною, кто с фанерным чемоданчиком на плече. Даже в полосатых узбекских халатах кое-кто собрался на войну. Хоть и притомились ребята — километров десять по жаре отгрохали! — а всё меж собой тары да тара. В строю, называется. Жареный петух вас в одно место не клевал…

Капитан не сердился на «желторотых» (так он в душе называл новобранцев, хотя были среди них и сорокалетние дяди), напротив, он даже сочувствовал им. Он был не только профессиональным военным. Он был ещё и философом. И довольно оригинальным: свои концепции он успешно подводил под ясные, как день, положения уставов.

Вот и сейчас, поразмыслив о превратностях судьбы («Эх, парнишки! Что-то вас ожидает? У кого грудь в крестах, у кого — голова в кустах!»), капитан сделал полезный вывод — главное, чтобы «желторотые» с малой лопатой подружились. Тогда — порядок.

В который раз поморщившись, капитан вдруг приметил паренька лет двадцати, в белом кителе, в сереньких, в полоску, брюках. Новобранец изнемогал под тяжестью заплечного мешка. Намётанный глаз командира сразу же определил, что паренёк этот из интеллигентов, физически ему далеко до знаменитого штангиста Куценко, а в вещмешке у него всякие ненужные лакомства — ненужные, потому что бойцу не пристало быть лакомкой. Это — во-первых. Во-вторых, лакомства мигом слопают другие бойцы, отправившиеся в поход без разносолов в «сидоре». Так что напрасно парнишка старается. А вообще-то парнишка ничего себе. Волосы, стриженные под машинку, чёрные, блестящие, с сизым отливом, лицо как у курортника — бронзовый загар; глаза тёмно-карие, умные глава. Только вот уши торчат. Да они у всех новобранцев торчат: стриженый человек — ушастый… Приятный призывничок. Таких парнишек обычно в командирские училища направляют.

«Эх, друг! Суждено ли тебе дошагать до Победы? — мысленно вздохнул капитан и мысленно же посоветовал: — Станешь толковым бойцом, тогда, может, и дошагаешь».

По странному совпадению, об этом же думал и кареглазый парень. Очень, очень ему хотелось стать опытным я храбрым воякой, бравым, выносливым красноармейцем. Он только страшился, что не выйдет у него ничего. Проклятая котомка! Бросить её, что ли? Нельзя. Ребята засмеют. И потом… Мама старалась, жарила, пекла, а ты — бросить!

Паренёк любил думать, размышлять, И сейчас, вспомнив о матеря, загрустил. Он лаже оглянулся. Зачем — сам не знал. Просто мама совсем недалеко, если бегом, то через час… Нет, очень далеко. Сколько недель, месяцев понадобится шагать, прежде чем увидишь её? Да и увидишь ли!

Он сбился с ноги, подскочил козлом, стараясь приноровиться к шагу идущего впереди, но в это время задолбил вразнобой ногами весь передний ряд. Парень досадливо дёрнул рукой. И тут вдруг, в самой что ни есть, казалось бы, неподходящей обстановке, в душе его запело одно-единственное слово — «Мухаббат… Мухаббат. Мухаббат!»

Парню сделалось до того горько, что слёзы навернулись на глаза. Он смахнул их вместе с потом. «Мухаббат, Мухаббат!» Доведётся ли увидеть её? Удивительное имя — Мухаббат. Мухаббат — это любовь!

— Ры-ё-тта-а! — раздался вдруг пронзительный голос, восторженный возглас владыки, упивающегося своим могуществом. — Левой!.. Левой. Ать-два. Не тянуть ногу! Взять ногу! Ать-два… Хать-два-а…

Парень встрепенулся, «взял ногу», да и вся колонна вскинулась, подчиняясь неистовой, требовательной команде, мерно забухали ботинки, сапоги, кавуши: «Тух-тух- тух…»

— Хать-два! Хать-два… — торжествовал пронзительный голос.

Новобранцы словно проснулись. Они с удивлением заметили, что давно уже остались позади хлопковые поля, обсаженные ёжистым тутовником, и шагают они не по большаку, а по асфальтовому шоссе, вползающему в пригород Ташкента.

И тут все почувствовали себя солдатами, этакими вояками, прошедшими огни и воды. Колонна выровнялась, вошла в Ташкент. Всё тот же неистовый голос скомандовал:

— Пе-э-эсню!

«Ну, уж! — подумал капитан. — Чего захотел. И того довольно, что идти стали по-человечески». Подумал и… изумился. Родилась песня. Робкий тенорок затянул:

Провожаемые восторженными, жалостливыми, затуманенными слезами надежды взглядами прохожих, новобранцы шагали лихо, с присвистом. «Ай да сержант! — удовлетворённо подумал начальник команды. — Вовремя уловил ситуацию. Психолог».

А «психолог» — белобрысый парень с малиновым» треугольничками в петлицах, в франтоватой гимнастёрке (едва ли на ладонь длиннее пояса!) — самозабвенно печатал шаг впереди колонны. Раньше он шёл замыкающим, внимательно следя за тем, чтоб не отстал никто. В сущности он был таким же «желторотым», как и новобранцы. Пороху не нюхал. Но это — прирождённый воин. Ничто не смущало его. Даже вчерашнее вечернее сообщение Совинформбюро об оставлении нашими войсками Севастополя. Всем видом своим сержант выражал готовность действовать: колоть штыком, крутить прикладом, копать окопы, пилить дрова, драить сапоги…

Капитан сошёл на тротуар, как бы показывая этим, что целиком и полностью доверяет команду новобранцев сержанту. Колонна прошагала мимо текстильного комбината, свернула на длинную извилистую улицу и с грозной песней «Вставай, страна огромная!» появилась, наконец, на привокзальной площади. Тут её встретил небритый майор. Встретил как родную — засуетился, замахал руками, захлёбываясь, сказал что-то капитану, тот — сержанту. Белобрысый возопил: