Сьюзен Льюис - Одержимость

Дэйв, однако же, был сама невинность.

— Ну так вот, — продолжила Пола, — я вцепилась ему в руку, завопила дурным голосом, будто рожала не ребенка, а стол, а Дэйву, видите ли, стало больно. Боже мой, говорит он мне, ну у тебя и хватка. Потом повернулся к акушерке и спрашивает: «Как вы думаете, я теперь смогу играть на пианино?» — «Не сомневаюсь», — успокоила она. — «Прекрасно, — отвечает муженек, — раньше я никогда не играл».

У Дэйва был совершенно дурацкий вид, но, казалось, он вполне доволен жизнью. Кори не могла удержаться от смеха. Ее до глубины души тронули чувства Полы и Дэйва. Родители девушки тоже искренне любили друг друга, и ей подумалось, а не вспоминает ли сейчас Эдвина, как они с мужем смотрели на свою малютку.

Но эти мысли быстро улетучились. Пола безжалостно подсмеивалась над сияющим от гордости Дэйвом, и Кори не устояла, чтобы не перекинуться с ним шуткой. Они всегда общались в насмешливой манере. А сегодня в эйфории от выпитого шампанского в честь новорожденной вообще превзошли себя.

Наконец Эдвина с Кори распрощались и вышли. На улице Кори никак не могла успокоиться и без умолку болтала о ребенке, да так увлеклась, что бах — и искры из глаз посыпались — наткнулась на фонарный столб. Эдвина едва успела подхватить ее. Когда туман перед глазами рассеялся, Кори увидела, что мать еле-еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.

— О Господи, кто-нибудь видел? — выдохнула Кори. — Пожалуйста, скажи, что никто!

— Никто, правда, — сквозь слезы покачала головой Эдвина, боковым зрением заметив улыбку продавца газет, торопливо опустившего глаза.

— Господи, мне вообще нельзя вылезать из дома. Обязательно что-нибудь да произойдет. О Боже, как больно.

— Слушай, давай-ка я угощу тебя чашечкой кофе, — все еще смеялась Эдвина.

Домой они не спешили — магазином занималась тетя Гарриет, — и Кори уже готова была согласиться, но взглянув на мать, увидела, как сказались на ней два часа прогулки. А Эдвина и слышать не хотела, чтобы сразу же ехать домой.

— Так приятно прогуляться по городу, отвлечься, — она огляделась по сторонам, — я так давно не видела сразу столько машин, многоэтажных домов и такую толпу народа. — Вдруг она вскрикнула и схватилась руками за голову — порывистый ветер едва не свалил ее с ног. — О Боже, мой парик! Его чуть не сдуло.

Кори со смехом поправила его, потом повязала Эдвине на голову шарф. Эдвина часто подшучивала над своим париком, но ни одна живая душа, кроме докторов и Кори, не видела ее без оного.

— Ну что за парочка, — засмеялась Кори, завязывая концы шарфа у матери под подбородком. — Просто потрясающе! — воскликнула она. — Ой! Ну вот все и разрешилось. — Мимо пронесся автобус и обдал их грязной водой из лужи. — Теперь уж без вопросов — прямо домой. Нельзя же позволить тебе разгуливать с мокрыми ногами — еще простудишься.

По дороге домой, уютно устроившись в автобусе, Кори без устали смешила Эдвину, оплакивая свою судьбу, которая, казалось, состояла сплошь из ошибок и неправильных поступков, а она так старалась быть взрослой и умной.

— Если я когда-нибудь возьмусь за автобиографию, — заявила Кори, выходя из автобуса на деревенской площади, — я назову ее «Признания вечно попадающей впросак».

Обе расхохотались, Кори нажала кнопку зонтика, и — еще одно подтверждение — он тотчас вывернулся наизнанку.

Через пять минут они стояли в слабо освещенной прихожей своего дома.

— Знаешь что, — начала вдруг Кори, снова одеваясь. — Почему бы мне не сбегать и не принести пару… — Слова ее вдруг застряли в горле, когда она повернулась к матери. — Мама! — закричала она. — Мама, что? Что случилось?

— Все в порядке, — слабым голосом отозвалась Эдвина, опершись о перила лестницы. — Все нормально, голова слегка закружилась. Вот и все.

Кори взглянула на часы:

— О Боже, ты должна была принять лекарство еще полчаса назад. Давай. Скорей садись. Я сейчас принесу.

Кори отвела Эдвину в гостиную, потом кинулась вверх по лестнице в ванную, сердце ее колотилось, сжимаясь от ужаса; она встала над раковиной, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, подождала немного. Страх прошел, и Кори так сильно на себя разозлилась, что ее затрясло. Ужасная болезнь! И все время рядом, притаилась, поджидая удобного случая, чтобы испортить даже те считанные минуты наслаждения, которые они могли себе позволить. Как какой-то чудовищный ребенок, болезнь постоянно требовала внимания. Кори посмотрела на пилюли в руке и едва сдержалась, чтобы не завопить. Ей хотелось швырнуть их в окно, разбить стекло, разбить все пузырьки. Наброситься и ударить… Ударить кого? Что? Ведь нет ничего такого, на чем она могла бы сорвать злость. И ничего, что можно было бы сделать. Вдруг, непонятно почему, она представила себе Дэйва с малышкой Бет на руках, да так отчетливо, что Кори крепко зажмурилась, не позволяя себе расслабиться при виде столь волнующей картины. А вообще-то сейчас ей хотелось увидеть совсем другое — своего отца. Без него она так одинока и так беспомощна! Он нужен Эдвине, единственный мужчина, которого мать так любила… Он нужен сейчас…

— Перестань! — велела она себе гневно и яростно. — Перестань же! — И, вырвавшись из объятий жалости, Кори понеслась вниз по лестнице с лекарством для матери.

Эдвина немного подремала, потом, проснувшись, вечером заглянула на кухню. Кори уже наведалась в магазин к тете Гарриет и сейчас стояла в темноте, уставившись на дождь за окном.

— Дорогая? — тихо окликнула мать. Кори повернулась.

Они молча смотрели друг на друга, и сердце Кори дрогнуло — мама! Такая мягкая, такая нежная, неземная. Эдвина протянула руки, Кори приблизилась, положила голову на плечо.

— Ну все, все, — успокаивала Эдвина, а слезы все текли и текли по щекам Кори. — Так-то лучше. Дай себе выплакаться.

— О мама, как это ужасно, — всхлипывала Кори. — Так нечестно. Ты такая молодая, и я тебя так люблю.

— Я тоже тебя люблю.

Они долго стояли, обнявшись. Потом Кори выдохнула:

— Мама, я ничего не могу с собой поделать — все время думаю о Дэйве, как он держал ребенка. И представляю вас, как вы держали меня, когда я родилась.

— Ах, да, — вздохнула Эдвина, улыбаясь и гладя Кори по голове. — Я тоже подумала, может, ты сейчас представляешь своего отца.

— Может, расскажешь о нем? — шмыгнула носом Кори. — Конечно, ты уже много раз рассказывала, но…

— Ну что ты, дорогая, пойдем. Здесь прохладно, давай посидим у камина.

Кори кивнула, улыбнулась через силу, оторвала кусок бумажного полотенца и буркнула:

— Я веду себя, как большой ребенок, извини.

— Ты всегда будешь для меня ребенком, — ответила Эдвина, дотронувшись до ее щеки.

— Ух ты! — Кори засмеялась и опять прижалась к матери.

— Итак, — улыбнулась Эдвина, — начать с момента нашей встречи?

Кори кивнула.

— Прямо с тех совсем уж давних времен, да? О’кей. Ну что ж, мне было девятнадцать, я работала в магазине одежды, получше нашего, в Брайтоне. Снимала у хозяйки маленькую комнатку над магазином — она же служила и спальней, и гостиной. В выходные я каталась по городу на велосипеде. Конечно же, я надеялась кого-нибудь встретить, подружиться, но была такая робкая, что не смела даже зайти в кофейню. А в один прекрасный день дверь магазина открылась, и Филипп сам вошел в мою жизнь.

— Но ты пропустила про бабушку, — замотала головой Кори.

— Да, пропустила. Ну что ж, за неделю до этого она зашла в магазин, купила платье, но его надо было немного подправить. Эта ужасная женщина до смерти напугала меня. Миссис Браун, — произнесла Эдвина глубоким низким голосом, — миссис Корнелия Браун, — передразнила она ее. — Боже мой, властная, острая на язык, но, как потом оказалось, с добрейшим сердцем, самым добрейшим, какое только можно себе представить. Она должна была прийти за своим платьем, и она пришла вместе с внуком. — Эдвина пристально наблюдала за Кори и улыбалась, потому что следующую часть рассказа Кори в детстве любила больше всего. Эдвина вздохнула: — Над дверью зазвонил колокольчик, я подняла глаза, и появился он. Это была любовь с первого взгляда.

Кори тут же изобразила игру на скрипке.

— Конечно, никто из нас в тот миг этого не понял, — засмеялась Эдвина, — прошла неделя, прежде чем Филипп решился признаться. Потом и я сказала ему, что почувствовала в тот миг. Теперь все свободное время мы проводили вместе. Болтали, слушали музыку у меня в комнате. Больше всего любили песню «Тому, которого люблю», с самой первой пластинки, купленной мною. Мы пели ее с утра до вечера. — Эдвина улыбнулась своим воспоминаниям, потом продолжила: — Да, мы постоянно развлекались, хотя время было нелегкое. Ты знаешь, ему очень хотелось оказаться со мной в постели, и мне тоже, но я была девушкой, и он не мог себе позволить.