Мулк Ананд - Гаури

Женщины из Большого Пиплана начали с Молы Рама. Хор спрашивающих пропел:

И другой хор ответил:

Потом пришел черед старосты деревни Малый Пиплан, шестидесятилетнего субедара Ачру Рама. Обращаясь к нему, хор пропел:

Другой хор ответил:

По мере того, как шутки делались все острее, на стол стали подавать сладкое. Появился рисовый пудинг, засахаренные сливы, пирожные и другие лакомства. Старшие, церемонясь, брали понемногу, мальчишки вынули цветные носовые платки и, не стесняясь, принялись заворачивать в них сласти, чтобы отнести домой. Затем последовал творожный пудинг.

Ко всеобщему удивлению, к концу пиршества стали твориться странные вещи. Все гости почему-то принялись до неприличия громко хохотать и нести страшную чепуху. Взаимные оскорбления, которые они бросали в лицо друг другу, далеко превосходили все то, что говорили о них женщины, сидевшие на террасе. Молодые даже начали драться. Те, кто был покрепче желудком, спохватились первые.

— Эй, молодежь, осторожнее, в твороге — гашиш! — крикнул Мола Рам.

— Пора идти, — решительно встал субедар Ачру Рам и, кое-как собрав всю шумную ватагу жителей Малого Пиплана, повел ее обратно на постоялый двор. Кто потрезвее помогали идти остальным, а женщины, подруги невесты, щедро отпускали острые словечки и шутки, издеваясь над юношами за то, что они так легко дали себя провести и наелись гашиша.

Между тем подружки невесты увели Панчи на «смотрины».

Когда его вводили во внутренний двор, он, обычно не отличавшийся застенчивостью, держался очень робко. Затем робость сменилась жгучим стыдом: в присутствии невесты, которая сидела укрытая покрывалом, в окружении своих подруг, сопровождавшие его девушки сделали его мишенью своих шуток.

— Иди, иди, — говорила темнокожая девушка с красивым тонким лицом, подталкивая Панчи вперед. — Меня зовут Паро, я подружка твоей жены Гаури, и тебе нечего меня бояться!

Когда он двинулся вперед, к нему подошла другая девушка и сказала:

— Я Камли, тоже подружка твоей Гаури. Я буду прислуживать тебе… Теперь подойти и стань здесь, а мы спросим невесту, откроет ли она перед тобой лицо.

Панчи повиновался и стал там, где ему велели. Паро отступила назад и незаметно присела позади него. Камли подошла к невесте и что-то шепнула ей на ухо, затем быстро повернулась и, вытянув руки как для приветствия, толкнула Панчи. Все произошло так быстро и неожиданно, что он кувырком перелетел через Паро. Девушки залились безудержным смехом. Панчи сел и принялся поспешно поправлять разрушенный тюрбан и разглаживать одежду, пытаясь восстановить свое достоинство. Шутка была такой грубой и жестокой, а тюрбан разрушен столь непоправимо, что Панчи даже побледнел от обиды и окончательно растерял весь тот пыл, который ему надлежало проявлять.

Две молодые женщины, сидевшие возле Гаури, поднялись со своих мест и, с деланным сочувствием, причмокивая губами, подошли к Панчи, чтобы повести его к невесте. Подобно любому наивному парню, оказавшемуся в роли жениха, каким, по существу, и был Панчи, он поверил им и покорно повиновался. Одна из них помогла ему подняться, в то время как другая ласково гладила его лицо рукой, измазанной сажей. Все смеялись над ним, кроме невесты, которая продолжала недвижно сидеть под покрывалом, похожая на ворох разноцветных тканей.

Темнокожая Паро, притворяясь, что защищает Панчи, проговорила:

— Нет, сестры, это нечестно! Он ведь мне почти что двоюродный брат. Мой отец был другом его отца!

Панчи был в дикой ярости. Он ни от кого не сносил оскорблений, разве только в детстве, когда мальчишки старше и сильнее плевались в него. Но он смутно догадывался, что все эти шутки — необходимая часть священного свадебного ритуала, и рыцарские чувства взяли верх над злостью, переполнявшей его сердце. Присоединившись к общему смеху, он вышел вперед и сел рядом со своей невестой.

Одна из девушек, которая укладывала на бронзовой тарелке бетель, украшая его серебряной и золотой бумагой, предложила ему лист бетеля с такой невинностью и сердечностью, что он совершенно успокоился. Он взял его, положил в рот и тут же убедился, что под золотой бумагой на тарелке было полно золы и угольной пыли. Панчи встал и сплюнул, вызвав этим новый взрыв смеха у жестоких подружек невесты. Гаури не выдержала и погрозила пальцем своим истерически хохочущим подругам.

Однако Панчи вовсе и не думал быть ей благодарным за такую заботу, полагая, что именно она и является причиной всех его унижений, — ведь только за то, что он желал увидеть лицо своей невесты, ее подруги оскорбляли его.

— Ну уж теперь-то, после такого приема, ты покажешь мне свое лицо! — тоном забияки сказал он.

Гаури робко покачала головой и что-то прошептала на ухо одной из подружек. Не зная, что она сказала, Панчи подумал, что она продолжает упорствовать, и почувствовал, как в нем снова закипает гнев.

— Она говорит, что не хочет мучать и дразнить вас, это только шутки подруг, и вы не должны обращать на них внимания, — поспешила успокоить его девушка.

— Сними же покрывало, — сказал он.

Гаури даже не пошевелилась. Тут снова вмешались подружки.

— Нужно совершить определенные обряды, прежде чем невесте можно будет открыть лицо, — сказала одна из них.

А вторая добавила насмешливо:

— Ты подарил ей только одну позолоченную безделушку и поэтому теперь должен заплатить еще ашрафи[11], прежде чем мы позволим ей снять покрывало.

— И еще ты должен разгадать три загадки, только тогда мы разрешим тебе увидеть доброе лицо нашей Гаури, — вставила третья.

Панчи знал, что по обряду ему действительно полагается разгадывать загадки, — тут возражать не приходилось. Но упоминание о позолоченных побрякушках и требование золотого ашрафи огорчило его. Он побледнел и уже хотел возмутиться, но девушки быстро разгадали его намерение. Подняв его с места, они окружили его и, взявшись за руки, начали танцевать: одна из них аккомпанировала на барабане.

В стремительном танце кружились они с песней вокруг Панчи. Постепенно ритм этого танца захватил его. Он успокоился, улыбнулся и даже стал неуклюже танцевать вместе с ними. Аромат, исходивший от девушек, опьянял его, нежные прикосновения их рук и коленей наполняли его тем томлением, которое он испытывал в ранней юности, и он блаженствовал в приливе охватившей его чувственности.

Когда танец закончился и подружки невесты упали возле него на колени, чтобы перевести дыхание, его охватила беспричинная радость, тело его расслабилось от волнующей близости девушек, откровенно возбужденных в своей деревенской простоте.

Однако лицо Гаури было все еще закрыто — Панчи предстояло отгадывать загадки.

Когда он с грехом пополам справился и с этим испытанием, Гаури, не желая больше мучить его, приподняла край покрывала.

— Нет, нет, сестра, ты не должна показывать ему лицо, пока он не даст тебе золотую монету! — запротестовали девушки.

Но Панчи уже не слушал их — слишком большое впечатление произвели на него светлый лоб Гаури и ее большие, с поволокой глаза. Не в силах больше сдерживаться, он потянул за конец покрывала и увидел покрытое румянцем невинности светлое лицо крестьянки с правильными и выразительными чертами. Но прежде чем он успел рассмотреть на этом лице каждую черточку, она снова закрылась покрывалом. Ободренный своим первым успехом, Панчи достал золотые серьги, которые мать завещала ему для невесты, и со словами: «Позволь мне отдать тебе золото, которое ты требуешь», — смело взял ее лицо в свои руки и хотел снова открыть его. Завязалась притворная борьба, во время которой девушки визжали от страха и радости, а жених и невеста настолько приблизились друг к другу, что когда Панчи удалось вторично открыть ее лицо, он вынул из ушей Гаури дешевые серьги и вдел в них золотые. Потом он погладил ее подбородок и заглянул в ее большие застенчивые глаза. Девушки снова ударили в дхолки[12]. Жениху дали лист бетеля, он положил его в рот невесте, а потом сам откусил кусочек…

В тот момент, когда Панчи впервые увидел Гаури, раздался первый крик петуха. Девушки еще продолжали петь под аккомпанемент дхолки. Но вот со слезами на глазах — как и полагалось по обряду — вошла Лакшми и попросила девушек подготовить ее дочь к отъезду в дом мужа. Девушки надели на Гаури серьги, повесили ей на шею гирлянду цветов и усадили в нарядный паланкин. Смущение, которое Панчи все еще чувствовал в глубине души, постепенно проходило — ведь он стал обладателем девушки, которая оказалась такой миловидной и доброй. Но все же он старался быть сдержанным, как и подобает жениху из Малого Пиплана, который добился руки невесты из Большого Пиплана.