Генрих Шумахер - Последняя любовь лорда Нельсона

Миссис Кадоган вздрогнула.

— Том Кидд?

— Мой старший боцман! Его родина — на берегу Уэллса у Ирландского моря. Оттуда у него и рецепт. Если он вас интересует — он принесет сюда мои пожитки…

— Ваш багаж уже прибыл! — сказала Эмма, скрывая за легким тоном беспокойство. — По крайней мере, моя мать сейчас сказала мне, что несколько матросов… Ты с ними говорила, мама?

— Я их даже не видала! — нехотя произнесла старая женщина. — И старшего боцмана тоже! Винченцо доложил мне об их приходе. Я распорядилась, чтобы им дали по стакану вина в комнате для слуг. Но старший боцман отказался, им нужно было сразу же вернуться на корабль.

Нельсон засмеялся:

— Узнаю Тома Кидда! У него неприязнь к Неаполю. Знаете, он пытался уговорить меня отклонить поручение лорда Худа. Он суеверен, как все наши моряки. Пришел ко мне смиренный, но очень мрачный. Он видел во сне, что я потеряю Джошуа, если отправлюсь в Неаполь. Моя жена поручила ему своего сына, стало быть, он обязан предупредить меня. С тех пор он не спускает глаз с мальчика. Ради него он и вернулся сразу же на «Агамемнон».

Так он женат, у него есть сын… и его простые, теплые слова свидетельствовали о том, что он всем сердцем был привязан к семье.

Эмма с трудом подавила поднявшееся в ней непонятное возбуждение:

— Ваш старший боцман, очевидно, хороший человек! — сказала она, заставив себя взять шутливый тон. — Боюсь только, что, пригласив вас, мы ввергли его в тяжелые сомнения. Может быть, я ошибаюсь, но мне думается, что ваша супруга поручила ему не только сына, но и мужа. А ведь бедняга не может одновременно находиться и в палаццо Сесса и на «Агамемноне». Что же нам делать? Ах, я придумала! Вы дадите мне разрешение забрать сюда и вашего сына, а вместе с ним бравого Тома Кидда, толкователя снов и любителя привидений; вы пробудили во мне желание увидеть этого человека. Не возражайте, мой мистер капитан! На суше вы — не командир. Здесь капитан — сэр Уильям, а я, я — его адмирал! Поэтому сядьте туда за мой письменный стол и пишите распоряжение вашему заместителю на «Агамемноне». Подателю сего безо всяких возражений, на ее казнь или милость, передать целиком и полностью старшего боцмана, Тома Кидда и… его зовут Джошуа?.. И Джошуа Нельсона, эсквайра.

Взяв его за руку, она подвела его к письменному столу. Подчиняясь ей, Нельсон набросал несколько строк на листе бумаги. Полусклонившись над его плечом, она следила за его рукой.

— Несбит? — удивленно прочла она. — Джошуа Несбит? Он не ваш сын?

По его открытому лицу словно пробежала тень:

— У меня нет детей. Джошуа — от первого брака моей жены с доктором Несбитом, который молодым умер в Вест-Индии.

Он встал и подал ей листок. Она бросила взгляд на часы, висевшие над письменным столом.

— Сейчас три часа. Когда будет обед, мама? В пять? Прекрасно. Итак, у меня два часа времени. Вы доверитесь на это время моему мужу, мистер Нельсон?

Сэр Уильям поднял на нее удивленный взгляд.

— Ты хочешь сама?..

Непринужденно расхохотавшись, она тряхнула длинными, спадавшими на плечи локонами.

— Прошу не портить мне моих маленьких сюрпризов! До свидания, мистер Нельсон. В пять!

На набережной у гавани она велела кучеру подождать, наняла лодку и попросила доставить ее на «Агамемнон».

Первый лейтенант почтительно встретил ее, когда же она показала ему письмо Нельсона, он выразил готовность выполнить любое ее желание. На ее просьбу позволить ей поговорить с глазу на глаз с Томом Киддом первый лейтенант отвел ее в каюту Нельсона и поспешил найти и послать к ней старшего боцмана.

Через мгновение явился Том. Кровь отхлынула от его лица, когда он узнал ее, он выставил руки, словно желая защититься от нее, и сделал движение к двери, чтобы уйти. Но она быстро подошла к нему и удержала его.

— Ты меня уже не узнаешь, Том?

Он вздрогнул от ее прикосновения и, как бы следуя внезапно принятому решению, собрался с духом.

— Было время, когда Том Кидд знал маленькую Эми Лайен, — проговорил он медленно, — он любил ее как сестру.

— И я отвечала тебе тем же, Том.

Казалось, он не слышал ее. Устремив глаза в пространство, он продолжал:

— А потом было время, когда Том Кидд знал мисс Эмму. Она училась в гимназии для благородных девиц. Затем, когда не стало богатства, она поступила в услужение. Она была храброй и гордой. И Том Кидд осмеливался лишь издали любоваться ею.

В его простых словах перед ней вставала вся ее жизнь. Как будто она оглянулась и увидела оставшуюся за спиной длинную дорогу, петлявшую среди гор и долин, с нее поднимались вечерние тени, чуть ли не торжественно реявшие над ней.

— Знаю, Том. Я тоже уважала тебя. Потому что ты был таким чутким и деликатным.

— К мисс Эмме приехали два человека: мистер Ромни, художник; мисс Келли, блудница. Они внушили мисс Эмме, что с такой красотой она может найти в Лондоне свое счастье. Она поверила им и последовала за ними.

Задетая скрытым обвинением, прозвучавшим в его словах, Эмма выпрямилась:

— Нет, совсем не поэтому, Том. Ты уже не помнишь, как оскорбляли меня мои бывшие соученицы? Только потому я и уехала.

— Том Кидд тоже так думал. Страх за нее толкнул его ей вослед. И наступил день, когда она, возмущенная, покинула мисс Келли…

— И ты принял меня и помог мне. Думаешь, я могла это забыть? Я и по сей день благодарна тебе за это.

— Том Кидд не искал благодарности. Он любил ее. Она же… Он не имел бы к ней претензий, если бы она подарила свое сердце другому. Но она продала его. Сэру Джону Уиллет-Пейну.

Он сказал это повышенным тоном, делая ударение на каждом слове. Эмма неподвижным взглядом в ужасе смотрела на него.

— Ты сошел с ума? Ты и не подозреваешь, почему я пошла на это! Потому что сэр Джон насильно забрал тебя в матросы, потому что я хотела спасти тебя!

Его губы задрожали.

— Том Кидд тоже думал так. Он хотел спасти ее от этого греха. Он сделал добровольно то, к чему никто не мог бы принудить его: он принес клятву королю! Он думал, что тогда она уйдет от сэра Джона, но она осталась у него. Пока он не бросил ее. И тогда она стала вести жизнь мисс Келли. Отдавалась каждому, кто хотел. Она поступала так[2], не правда ли?

Он все еще недвижно и отрешенно глядел в пустоту, как будто в углу каюты видел девушку, к которой были обращены все чувства его души и теперь она должна была сломиться и погибнуть под тяжестью его обвинений.

— Это правда! — сказала Эмма беззвучно. — Но Том, если бы ты знал…

Ее речь перешла в бормотание. Он помолчал, очевидно, ожидая от нее продолжения. Потом снова заговорил:

— Том Кидд не знал ничего об этом. Их разделяли в это время моря и страны. А когда он снова увидал ее… Для него она была все еще мисс Эммой. Самой дорогой на всей земле. Оставалась она для него такой же и тогда, когда он услыхал, что она живет с сэром Чарльзом Гревиллом. Она любила его. Так она сказала ему. И Том Кидд думал, что нет ничего более высокого и святого, чем жить для того, кого любишь.

Горький смех сорвался с ее губ.

— Нет ничего более высокого и святого…

Почему она так долго слушала его? Почему она позволяла ему быть ее судьей?

Его слова падали на нее, словно удары плети, жгли ее, она истекала кровью. И все же — странно, но она даже не могла сердиться на него. Легкая дрожь еще неведомого ей, почти физического сладострастия пронизывала ее.

— Нет ничего более высокого и святого!.. — повторила она еле дыша. — Почему ты не продолжаешь? Ты же видел ее высокую и святую любовь!

Он сжал губы.

— Ну да, что было ее любовью, я узнал, вернувшись на родину через несколько лет. Я искал ее у человека, которому принадлежало ее сердце. Но она… Этот человек обеднел, терпел нужду. Ее полюбил его богатый дядюшка, отеческой любовью. Она вызвалась поехать к нему, чтобы просить за возлюбленного. Он, ничего не подозревая, согласился на это, но потом…

Вдруг она совершенно успокоилась:

— И что потом?

— Потом… дядя женился на ней. Теперь она богата, теперь она леди…

— Леди Гамильтон?

— Леди Гамильтон!

— Дочь деревенской служанки и дровосека, не правда ли? Та, которую когда-то звали Эмма Лайен, мисс Эмма, маленькая Эми!

— Маленькая Эми…

Он дрожал. С губ его сорвался стон…

Она подошла к нему. Остановилась перед ним, так близко, что ее платье коснулось его.

Он был старше ее только на четыре года, ему едва исполнилось тридцать два года. Но волосы, когда-то темные и кудрявые, были уже белыми на висках. Глубокие морщины избороздили лоб и щеки, плечи подались вперед, как под гнетом большой тяжести. А глаза…

— Ты еще ни разу не взглянул на меня, Том! — сказала она спокойно и дружески. — Я так противна тебе? Или ты боишься меня?