Розалин Майлз - Греховная связь

Навстречу ей из спальни вышла сияющая Клер с охапкой тряпья.

— Я даже голову себе не буду ломать. Ты навела такую красоту. В подобных делах ты всегда разбиралась лучше, чем я. Взгляни, пожалуйста, на эти украшения. Что с ними можно сделать? Когда я их покупала, мне они казались такими милыми, а сейчас уж и не знаю!

Роберт постоял в раздумье у окна, затем распахнул створки. Свежий морской воздух ворвался в комнату, словно приветствуя его, и он вздохнул всей грудью. Ему казалось, будто после долгого голода он заново открывает вкус пищи. Повернувшись к столу, Роберт взял одну из фотографий.

Поль еще издали узнал высокого, совсем юного человека в военной форме на поблекшем и пожелтевшем снимке; четко вылепленными чертами лица, выразительными глазами и густыми вьющимися кудрями он напоминал Роберта.

— Ну и красив же он, твой старик, — мягко произнес он, — что бы там ни было. А маман — вылитая леди с головы до ног, совсем как Джоан.

— Эта фотография стояла у них в спальне, — механически заметил Роберт. — У мамы на туалетном столике. Здесь он снят капелланом[4]. Незадолго до того, как они поженились и переехали сюда, в Брайтстоун.

Поль внимательно изучал портрет.

— Сколько ж ему тогда было? Двадцать шесть? Тридцать? Наверно, приблизительно столько, сколько тебе сейчас, — и прямо вылитый ты, вот только военная форма.

— В моем возрасте он уже прожил целую жизнь, — с горячностью заметил Роберт. — И он знал, что ему было надо после войны — просто тихой спокойной жизни церковного служителя в маленьком мирном городке.

— А кто тебе мешает иметь все это? И разве не ради этого ты сюда вернулся? Или вас с Клер одолела тоска по дому?

— Клер? — удивленный взгляд Роберта, который перехватил Поль, убедил его в том, насколько безоговорочно верил его шурин в несомненную любовь и преданность Клер. Ему даже и в голову не приходило, что у жены могут быть свои, независимые от него интересы и желания. — Если Клер и испытывала что-либо подобное, она ничего не говорила. Ничего, — он помолчал, словно подбирая слова: — Мы вернулись потому, что нас избрали… и послали.

— Посланцы неба, старина, — с иронией поддакнул Поль. — Во всяком случае, похоже, так думает Уилкес — да и еще кое-кто, насколько я могу судить. Но как бы там ни было, чертовски здорово, что вы оба вернулись, это я тебе от всей души говорю! — И он пошел к двери, смущенный слишком ребяческим проявлением чувств.

— Пойду, пожалуй, закончу перетаскивать вещички, а то наши дамы убьют меня.

Посланы… Мы были посланы…

Мысли Роберта вернулись к совсем недавнему разговору — неожиданному и важному, после которого вся его жизнь приняла новое направление.

— Вы здесь хорошо проявили себя, Роберт, — зазвучал в его памяти хрипловатый строгий голос архиепископа[5]. — Городской приход не из легких мест для начала, даже в таком современном городе, как наш. Сколько вы уже здесь? Год? Полтора? Вы не подумывали о следующем назначении, а?

Роберт не особенно задумывался о будущем, когда период ученичества подошел к концу. Но он понимал, что нечего и пытаться давать здесь волю своим собственным мечтам и амбициям.

— Да нет, сэр, не особенно. Я вполне счастлив здесь, — ответил он, затаив дыхание.

Архиепископ рассмеялся:

— А я уверен, что мы присмотрели местечко, где вам с вашей молодой женой будет еще лучше жить и работать. Немного запущенный приход, правда, уже многие годы без пастора, но вы, не сомневаюсь, быстро поставите его на ноги. Шахтерский городишко к северу от Сиднея по побережью в угольном бассейне Хантер-волли. Порядка двух-трех тысяч душ, не больше; местечко, может, несколько дикое, но красивое и вполне подходящее для энергичного человека. Итак, Роберт, мне бить во все колокола?

Роберт лишился дара речи.

Архиепископ сухо и деловито продолжал:

— Это хорошее назначение, Роберт. Ты созрел для Брайтстоуна, и Брайтстоун созрел для тебя. Посмотрим, что ты с ним сделаешь, договорились?

— Брайтстоун? Мы возвращаемся в Брайтстоун? — лицо Клер зажглось надеждой и восторгом. Роберт отвернулся:

— Клер… не знаю, смогу ли я.

— Сможешь? О чем ты говоришь?

Он наклонился к ней и взял ее руки в свои:

— Давай начистоту — мне не по силам занять место отца. Боюсь, кишка тонка. Я ему в подметки не гожусь. Да и на Брайтстоуне свет клином не сошелся. Нас могли бы направить и в другой приход…

— Ну конечно, скажем, теплое местечко в свите архиепископа или, еще того лучше — в кафедральном соборе, так что ли? — Клер безумно любила Роберта, но это не мешало видеть его насквозь. Кому как не ей знать, сколь важно для ее мужа, чтобы его способности были оценены и вознаграждены по заслугам.

Роберт вспыхнул от негодования и нетерпения.

— Разве желание проявить себя — грех? А ты, Клер, лучше других знаешь, сколько пользы я могу принести! Но Брайтстоун… Какое угодно место на земле, но только не это, ты же понимаешь…

Клер ответила ему долгим пристальным взглядом, который всегда потрясал Роберта до глубины души.

— Я знаю, что ты до сих пор казнишь себя за то, что произошло.

Роберт понял жену раньше, чем она закончила. Глаза ее загорелись, как будто ему вдруг явилась какая-то новая мысль.

— Так ты думаешь — ну конечно! — ты думаешь, что, может быть, нас посылают назад в Брайтстоун, чтобы я раз и навсегда покончил с призраками прошлого?

Призраки… Он знал, он хорошо знал, что духи неупокоенных мертвецов должны пройти свой путь, пока не обретут мир и покой. Опустив голову на руки, Роберт погрузился в тяжелые думы. Рядом на столе лежала старинная Библия его отца, довольно потрепанная от постоянного употребления. Он взял ее и раскрыл наугад. „Если сотворишь сие, и будет на то Божия воля, — читал он, — то сподобишься претерпеть все, и весь народ Его отойдет с миром“.

С миром. Да. Мир Божий, превосходящий всякое разумение, низойдет в сердце твое и в разум твой…

— Роберт!

О Господи, ниспошли нам мир Твой…

— Роберт!

Ибо Господь дарует, Господь и отнимает…

— Ты где, Роберт?

Всему свое время, и время всякой вещи под небом… время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать…

— Роберт! — в дверях кабинета показалось сияющее от счастья лицо Клер. — Джоан приготовила завтрак, дорогой, — настоящий пир. Ты идешь?

— Господи, до чего же славно вернуться домой!

— А я что говорила!

Взявшись за руки, Клер и Роберт бродили по саду. Джоан отослала их туда сразу после завтрака, как только Поль предложил ей помочь помыть посуду.

— Это настоящий эдемский сад — сущий рай! — не переставала восхищаться Клер.

— Жаль только мы не можем поиграть в Адама и Еву, — сжав ей руку, шепнул Роберт с видом змея-искусителя.

— Что, что?

Проследив за взглядом мужа, Клер увидела высокую стройную фигуру Джоан, направляющуюся к ним. Вид у нее был серьезный, будто она хотела сообщить что-то важное.

— Все в порядке, — с деланно виноватым видом окликнул ее Роберт, — я здесь не прохлаждаюсь, а обдумываю план кампании по завоеванию Брайтстоуна! Сегодня уж куда ни шло, а дальше обещаю ни на йоту не отступать от своих обязанностей!

— Приятно это слышать! — всегда чуткая к быстрой смене настроений брата, Джоан сейчас с трудом попадала в тон, — тем более что тебе, очевидно, придется тянуть этот воз на себе — от воскресной службы до причащения!

— М-м-м, — пробормотал Роберт. — Но, похоже, сначала надо все же создать приход и наладить приходскую жизнь.

— Все это делал папа, — возразила, не задумываясь, Джоан, и Роберт не мог сдержать улыбки, услышав знакомые поучающие интонации старшей сестры.

— Слава Богу, у меня теперь есть его стол и книги, и все прочее.

— Джоан и говорит, что слава Богу, — вмешалась Клер, — не вернись мы сюда, Роберт, все старые книги и вещи пришлось бы выбросить на помойку.

Роберт бросил на Джоан вопрошающий взгляд. Выражение лица сестры сначала удивило его, но потом он стал узнавать эту суровость, настороженность и даже горечь.

— Мне пришлось все упаковать в коробки и хранить в чулане за домом, где я поселилась. Там, где старая аптека, ты знаешь это место? Сырость ужасная и тараканы — но ничего другого не было, и до библиотеки рукой подать — всего два шага, да и что еще я могла снимать на заработок библиотекарши!

Роберт и Клер переглянулись.

— Не сладко тебе приходилось, милая, — с нежностью произнес Роберт. — Мы очень огорчились, когда узнали, что у вас с Филом все развалилось.

Тень пробежала по лицу Джоан.

— Ну, здесь нечему сочувствовать. Он никогда по-настоящему не любил меня. — Рассеянно глядя перед собой, она сорвала маргаритку и начала обрывать белые лепестки. — А мы так долго были вместе — разве ты не помнишь, как мама ко всему этому относилась. Мне кажется, ей нравилась сама идея иметь зятя-фармацевта. Бедный старина Фил, он считал, что должен соблюсти приличия и жениться на мне, особенно когда я осталась одна-одинешенька после смерти папы и мамы и твоего отъезда. Но я-то прекрасно знала, что не выйду за него. Он просто не был…