Данута Родес - Маленький белый «фиат»

Дядюшка Тьерри продолжал жевать.

— Кажется, с латуком, — сказала она.

Дядюшка Тьерри поднял верхний кусок хлеба и посмотрел на открытый бутерброд.

— И с помидорами, — сказала Вероника, — и, думаю, с мясом. Это ветчина?

Дядюшка Тьерри сложил бутерброд и куснул еще раз.

— Жан-Пьера нет, — сказала она. — Сегодня только я.

Дядюшка Тьерри почти покончил с бутербродом.

— Вы хорошо добрались? — спросила она.

Он проглотил остатки бутерброда и развернул еще один.

— У вас сегодня все бутерброды одинаковые, дядюшка Тьерри? — спросила она. — Или, может, разные?

Дядюшка Тьерри продолжал молча жевать. Обычно в таких случаях выручал Жан-Пьер: это он поддерживал разговор. На сей раз Вероника посчитала, что уделила достаточно внимания взятому с собой завтраку.

Он поднял на нее глаза.

— Как твои дела, Вероника? — тихо спросил он.

— Прекрасно, спасибо. Хорошо, что вы пришли, — она и в самом деле так думала.

Дядюшка Тьерри продолжил трапезу.

— Простите, — сказала Вероника, — я совсем забыла… Не хотите ли пива?

Он поднял два пальца, и она прошла к холодильнику. Там, весьма кстати, оставались еще три бутылки пива, две из которых она достала и открыла. Жан-Пьер всегда предлагал дядюшке Тьерри пиво, он держал «в заначке» не менее двух бутылок — на случай появления гостя. Даже когда бывало очень поздно и им отчаянно хотелось выпить «по последней», Жан-Пьер оставлял дядюшкину «заначку» неприкосновенной ценой самоотречения.

Ей нравилось наблюдать их вместе. Жан-Пьер становился таким внимательным и терпеливо слушал дядюшку даже тогда, когда тот молчал.

И к уходу дядюшки Тьерри она проникалась таким теплом к Жан-Пьеру, что была готова предложить ему пожениться.

Не успел дядюшка Тьерри как следует приложиться к пиву, как в дверь позвонили.

— Пойду и посмотрю, кто там, — сказала Вероника. Она решила встретить Эстеллу и Клемана внизу в парадном и предупредить их о неожиданном посетителе. — Я быстро. Чувствуйте себя как дома.

Дядюшка Тьерри продолжал есть бутерброд и пить пиво, а Вероника выскочила на лестничную площадку, чтобы встретить Эстеллу и Клемана.

— Какой-то добрый сосед Жан-Пьера впустил нас, — сказала Эстелла, — он как раз уходил. Это, кстати, Клеман. Клеман, а это — Вероника.

— Привет, Клеман, — Вероника улыбнулась шире, чем это было уместно, и смерила Клемана взглядом. Эстелла была права: волосы у него действительно ужасны. Пошлая физиономия и скверные шмотки, — одним словом, он выглядел так, как, по ее мнению, и должен выглядеть человек, занимающийся перепродажей краденого, только волосы еще хуже, чем можно себе представить. — Как нынче дела?

Клеману было не до любезностей.

— Ну и где это долбаное стерео? — спросил он, едва шевеля тонкими губами.

— Да здесь, — зашептала Вероника, — но ты не торопись: у нас тут гость, который ничего об этом не знает. Вы — просто друзья, мои и Жан-Пьера, понятно?

Клеман насупился.

— Не дергайся, разберемся, — сказала Вероника, — он скоро уйдет, а ты пока посмотришь, что это за штука.

Клеман уже привык к тому, что в наркоманских домах, где он обстряпывал свои дела, крутилось много разных типов, но он знал и то, что Эстелла не такая дура, чтобы подставить его переодетому жандарму. К тому же разобраться с тем, что же именно он собирается купить, — не такая уж плохая мысль.

Они прошли в квартиру.

— Дядюшка Тьерри, — сказала Вероника, — это моя подруга Джульетта и ее друг Симон.

Эстелла одарила Веронику испепеляющим взглядом, и та пожалела о своей шутке. Она чувствовала себя отвратительно: соврала дядюшке Тьерри, отпустила несмешную шутку по поводу Эстеллы. Улучив момент, когда мужчины их не видели, Вероника пробормотала извинения, которые Эстелла приняла, сделав страшные глаза и тряхнув головой.

Дядюшка Тьерри поедал бутерброд.

— Пиво или вино? — рявкнул Клеман.

Вероника прошла на кухню, открыла бутылку красного вина, наполнила три стакана и захватила стакан воды для дядюшки Тьерри, который, как она помнила, всегда запивал водой бутерброды с пивом.

— Симон, — сказала она Клеману, — а почему бы нам не послушать музыку?

Клеман, пожиравший глазами стереоцентр, подошел к нему и включил. Щелкнули колонки, и он включил звук. Звонкая пауза. В каретке стоял альбом «Там, где рождается звук» в исполнении Софийского Экспериментального Октета Хлеборезки.

— Попробуй вторую дорожку, — сказала Вероника, — она очень тихо начинается.

Клеман так и сделал. В ожидании он уселся по-турецки на пол, и скоро комната уже наполнилась нестройным гулом.

При общем молчании дядюшка Тьерри покашлял и снова занялся бутербродом, на сей раз последним, от которого уже немного осталось.

Когда дядюшка Тьерри наконец-то доел бутерброд, Эстелла вопросительно посмотрела на Веронику: не значит ли это, что дядюшка собирается уходить, но тот снова полез в коробку с завтраком и достал яблоко. Со всей этой неразберихой Вероника забыла о яблоке. Дядюшка Тьерри некоторое время рассматривал его перед тем, как начать есть — медленно, очень медленно, крупно кусая и пережевывая так старательно, словно жевал толстый полусырой бифштекс.

Отыграла вторая дорожка, началась третья, а дядюшка Тьерри продолжал есть яблоко, остальные же молча расположились вокруг него.

— Ого, — сказала Эстелла, некоторое время спустя поймав мелодию во мраке медитативных этюдов, — это твоя песня.

Но на сей раз Веронику танцевать не тянуло. Дядюшка Тьерри покончил с яблоком и поднялся. Эстелла и Клеман впервые оценили величие его роста.

— О, дядюшка, вам уже надо идти? — спросила Вероника. — Но вы ведь только что приехали.

— Спасибо, — дядюшка Тьерри опустил взгляд на Веронику. — Спасибо, Вероника, за пиво и стакан воды.

— Мы всегда вам рады, дядюшка Тьерри.

Эстелла и Клеман ожидали, что он немедленно удалится, но Вероника знала, что это займет, как минимум, пять долгих минут. Дядюшка собрал коробки, аккуратно уложил их в сумку, которую повесил через плечо, — казалось, что все это он проделывает со скоростью ледника.

Дядюшка прошел в уборную, оставив дверь открытой. Они сидели молча, а звук льющейся в воду мочи эхом отдавался в комнате, и этому, казалось, не будет конца. Удивление по поводу предполагаемых размеров мочевого пузыря заставило Клемана на время забыть о своем раздражении, однако вскоре он начал постукивать по ноге. Эстелла предложила ему сигарету, чтобы как-то унять его. Он неуклюже прикурил, затягиваясь так, словно курит впервые, — чмокал и дул, вдыхая и выдыхая дым.

Закончив облегчаться с пятой попытки, дядюшка Тьерри покинул наконец уборную.

— Вероника, — сказал он, поймав ее взгляд, — передай от меня привет Жан-Пьеру. Пожалуйста, скажи ему, что его дядюшка Тьерри передает ему привет.

— Обязательно, дядюшка Тьерри. А вам счастливо добраться домой, — она потянулась, поцеловала его, и он вышел в дверь.

— Это был дядюшка Тьерри, — сказала Вероника, но оставшиеся не обратили на нее внимания.

— Ну так что, — сказала Эстелла Клеману, — ты покупаешь или нет?

— Да, беру. Классная штука. Музыка — ни к черту, дерьмо собачье, но звук-то — все при всем. Я, может, для себя оставлю, раз уж на халяву перепало, — он хихикнул. Это была одна из трех расхожих шуток Клемана — все несмешные, — он отпускал ее по несколько раз на дню. Он достаточно хорошо знал Эстеллу, чтобы не церемониться, сбивая цену.

— Давайте сумки, — сказал он, копаясь в проводах, — нечего светиться со всем этим.

Они прибрались и прошли к двери. Вероника уже собиралась открыть ее, когда Клеман заметил миску Цезаря.

— Подождите-ка, — сказал он и дважды обошел миску, очевидно пытаясь сосредоточиться. Затем он ослабил ремень и спустил штаны вместе с пестрыми и некогда красными трусами. Он прицелился и присел так, что его задница оказалась как раз над миской. Девушкам открылся его пенис — тонкий и красный, как лицо полярника, он огрызком карандаша висел на фоне длинной серой мошонки.

— Прости, Клеман, но что ты делаешь? — спросила Вероника.

Он тужился.

— Что значит «что я делаю»? Не видишь, что ли? Гажу в собачью миску.

— Понятное дело. Но чего ради, спрашивается?

Он посмотрел на нее как на дурочку.

— Чему вас только в школе учат? — ухмыльнулся Клеман. — Такие, как я, так обычно и делают.

Поскольку это вошло в его ежедневную практику, то и на сей раз он проделывал это не задумываясь. Но процесс шел не так гладко, как Клеман предполагал, и ему представилось время для более подробных разъяснений такой неподатливой аудитории, какой оказалась Вероника.

— Кусок дерьма на видном месте придаст этому делу вид настоящего ограбления. Когда он найдет его — а воняет-то на всю квартиру, — то ни за что не подумает на своих так называемых друзей. — Клеман придал лицу странное выражение. — Ну подумай, кто из друзей мог бы сделать такое? — Он неприятно ухмыльнулся. — Считай это… а-а, — он тужился, — частью услуги.