Джилли Купер - Гарриет

Никогда еще Гэрриет не встречала такого человека, как Саймон: тонкого, остроумного, обаятельного. Пожалуй, в этот сказочно-счастливый период жизни ее смущало только одно: она никак не могла сколько-нибудь сносно описать Саймона в своем дневнике. В нем была странная неопределенность: казалось, он постоянно играет какую-то роль и в то же время наблюдает за собой со стороны. Вся его квартира была набита книгами, однако она ни разу не видела, чтобы он читал что-нибудь, кроме газетных рецензий да изредка статьи в каком-нибудь театральном журнале. В фильмах, которые показывали по телевизору, его гораздо больше интересовало, кто кого и как играет, чем сюжет.

Только к концу третьей недели идиллия постепенно начала распадаться. В пятницу Бакстон Филипс назначил Саймону прослушивание, и ему нужно было ехать в Лондон. Забыв, что в этот день все закрывается раньше обычного, Гэрриет прибежала в химчистку слишком поздно и не успела забрать серый вельветовый костюм Саймона. Буря упреков, которыми встретил ее Саймон, оказалась для нее полной неожиданностью.

- У тебя же этих костюмов пруд пруди... - начала она.

- Да, - прошипел Саймон, - но я хотел надеть именно этот. - И ушел, даже не попрощавшись.

Гэрриет давно пора было садиться за очерк по сонетам, но из-за слез она ничего не могла делать. В конце концов она отодвинула работу, написала стихотворение Саймону, а потом пошла на кухню и до вечера готовила его любимую мусаку.

Саймон вернулся из Лондона последней электричкой, еще мрачнее, чем до отъезда.

- Ну как? - волнуясь, спросила она.

- Что как? Бакстона Филипса вообще не было.

- Не может быть! - Гэрриет всплеснула руками. Назначить Саймону и не явиться - как так можно?!

- А его секретарша, старая вобла, еще его оправдывала: "Ах, простите, мистер Вильерс, надо было позвонить мистеру Филипсу утром, проверить, сможет ли он вас принять. Он такой занятой!"

- Бедный Саймон! - Она подошла и обняла его, но он все еще кипел и не мог усидеть на месте.

- Налей мне чего-нибудь, - бросил он через плечо, вышагивая по комнате. - Через несколько лет этот мерзавец еще приползет ко мне... на коленях. Вот тогда он вспомнит и пожалеет. "Ах, простите, мистер Филипс, мистер Вильерс так занят, он не может вас сегодня принять!.."

- Он пожалеет, - заверила его Гэрриет. - Ты станешь настоящей звездой, Саймон. Все так говорят.

Она подала ему рюмку и, краснея, сказала:

- Я так скучала без тебя, что даже написала стихи. Я еще никогда никому не писала стихов.

Пробежав глазами стихотворение, Саймон усмехнулся.

- "И в небе радуга нашей любви дрожит, как один бесконечный оргазм", с нарочитым надрывом прочел он. - Только один оргазм? Наверное, я стал сдавать в последнее время.

Гэрриет еще больше покраснела и прикусила губу.

- Еще я отыскала для тебя вот этот сонет, - она торопливо пододвинула к нему томик Шекспира. - В нем мои чувства к тебе описаны гораздо лучше.

Он лишь мельком заглянул в книгу и вздохнул.

- Господи, Гэрриет! Если бы ты знала, сколько женщин уже цитировало мне этот сонет. Неужто и ты становишься сентиментальной? Знаешь, милая, я уважаю в женщинах высокие романтические чувства, но сентиментальность - нет, этого я не вынесу!

Она предприняла еще одну попытку.

- Я приготовила мусаку на ужин, хочешь?

- Гэрриет! Я устал от твоей мусаки.

Когда он пришел спать, она все еще плакала.

- В чем дело? - спросил он.

- Я люблю тебя, - глухо проговорила она.

- Любишь, - тихо повторил он. - Любишь, так привыкай саночки возить.

На следующее утро он проснулся в более миролюбивом настроении. Они занимались любовью, потом пили кофе и до обеда читали в постели газеты. Вчерашние обиды как-то очень быстро забылись, и Гэрриет, с послеобморочным облегчением, радовалась тому, что сегодня у них опять все хорошо.

Просматривая гороскоп, она хихикнула.

- Тут пишут, что у меня сегодня удачный день для романтических знакомств. Возможно, мне встретится высокий брюнет. Кстати, я всегда мечтала влюбиться в высокого брюнета. Забавно, что ты оказался маленьким блондином, да?

- С чего ты взяла, что я маленький? - ледяным тоном осведомился Саймон.

Его пальцы лениво забарабанили по ночному столику, и она пожалела, что ляпнула глупость: он еще припомнит ей этого "маленького". Саймон тем временем принялся за статью про личную жизнь какого-то знаменитого актера. Дочитав, он сказал:

- Вот почему я так хочу пробиться на самый верх. Мало того, что можно будет послать Бакстона Филипса ко всем чертям, - еще и женщины сами вешаются на шею. Если уж ты звезда, то стоит тебе только захотеть - и любая из них у тебя в постели.

Гэрриет молчала. Она представила Саймона в постели с другой женщиной, и ей чуть не стало дурно. На лежавшую перед ней газету капнула слезинка, за ней другая, третья.

- Какая муха тебя укусила? - спросил он.

Гэрриет, без очков и с полными слез глазами, кое-как встала, сделала шаг - и задела ночной столик, отчего стоявшая на нем фигурка далматинца из рокингемского фарфора - подарок Саймону от Борзой - упала и разбилась вдребезги. Поняв, что произошло, Гэрриет в ужасе застыла на месте.

- Саймон, я куплю тебе точно такого же далматинца. Честное слово, Саймон!

- Очень сомневаюсь, учитывая, что он стоит около восьмидесяти фунтов, процедил он. - И, ради Бога, прекрати реветь. Сама разбила, и сама же устраиваешь мне из-за этого концерт. Хватит! Я хочу есть. Иди поставь в духовку свою мусаку. И прими ванну, только воду потом не сливай.

Лежа в ванне, Гэрриет, чтобы не плакать, представляла себя женой Саймона. "Гэрриет Вильерс" - звучит, как в семнадцатом веке. Саймон скоро станет знаменитостью. Сумеет ли она справиться с ролью его жены? Между прочим, и в театральном мире встречаются счастливые семейные пары. Она будет ему не в тягость: во время его гастролей она научится посвящать себя сочинительству. У нее появятся новые стихи, романы. Когда-нибудь, возможно, она даже напишет для него пьесу.

Ей уже мерещилась газетная рецензия на их премьеру: "Автора пьесы - и жену Саймона Вильерса - нельзя назвать красавицей в классическом смысле, однако удивительная женственность и обаяние невольно привлекают к ней взоры зрителей..." Машинально она вытащила пробку.

Когда вошел Саймон, зевая и ероша волосы, Гэрриет сидела в пустой ванне и мечтательно глядела в пространство.

- Черт побери, я, кажется, просил тебя не выливать воду!

Распаренная Гэрриет залилась краской.

- Ой, прости меня! Я сейчас посмотрю, может, в баке еще осталась горячая вода.

Но воды не оказалось.

На кухне ее ждал новый удар: выяснилось, что она включила духовку, но забыла поставить в нее мусаку, и когда Саймон, злой и замерзший после холодного душа, пришел ужинать, ужина тоже не оказалось. Потом было что-то жуткое. Саймон высказал все, что он о ней думает, а ей даже нечего было сказать в свое оправдание.

После этого она опять плакала в спальне, а он ушел, хлопнув входной дверью. Поздно ночью, когда, обессилев от слез, она наконец уснула, он вернулся и разбудил ее.

- Ну, малышка моя, разве можно быть такой чувствительной? Ты же все время переигрываешь. Бедняжка! - ласково говорил он. - Бедненькая моя девочка. Ты думала, я не вернусь?

Никогда еще он не любил ее так нежно, как в эту ночь.

Глава 6

Гэрриет проснулась необъяснимо счастливая. Истинная любовь только крепнет от ссор, теперь она в этом не сомневалась. Было первое марта, и значит, уже можно было идти получать скромное ежемесячное пособие. Тихо, чтобы не разбудить Саймона, она выскользнула из кровати и оделась. Получив деньги и выйдя из банка, она купила свежие хрустящие рогалики и апельсиновый сок. С востока еще дул холодный ветер, но крыши уже истекали капелью, и бурые ноздреватые сугробы таяли на обочинах.

Наступала весна. Она представляла, как они с Саймоном будут бродить по цветущему парку и как потом их лодка тихо заскользит под зелеными лентами ивовых ветвей. В июне, в день поминовения, они будут танцевать до утра на Большом Оксфордском балу... Настоящая любовь без боли не родится, думала она.

Вернувшись, Гэрриет вынула из ящика почту и отнесла ее в спальню. Саймон еще не проснулся как следует, поэтому она пошла на кухню, чтобы сделать кофе и подогреть рогалики. Сейчас ее беспокоил только большой прыщ, выскочивший, ночью на носу. Как она ни старалась его замаскировать, он упрямо светился сквозь толстый слой крем-пудры. Да, пора было начинать питаться по-человечески.

Когда она вошла с завтраком в спальню, Саймон уже вполне проснулся и пребывал в отличном расположении духа. Оторвавшись от чтения писем, он одним махом осушил стакан апельсинового сока и сообщил:

- Бакстон Филипс прислал свои извинения. Скоро он сам приедет в Оксфорд и пригласит меня на обед.

Он встал и отдернул занавески.

- Вот видишь, как все прекрасно складывается, - сказала Гэрриет.