Дороти Кумсон - Спокойной ночи, крошка

Я вхожу в палату и закрываю за собой дверь. На моем лице расплывается улыбка. Это же Лео, в конце концов. Как я могу не улыбнуться, увидев его?

— Привет, Лео, солнышко, это я.

Я беру его правую руку, пухленькую детскую ручку с пятью идеальными пальчиками. Я создала эти пальчика сама, они зародились в моем теле. Я создала их. Я целую каждый пальчик, а потом переворачиваю его руку ладонью вверх и ногтем вывожу на ладони звездочку. Я часто делала так, когда Лео был маленьким, — рисовала волшебную звездочку на его ладошке, звездочку, благодаря которой твое желание исполнится.

Лео тогда жмурился и загадывал желание. Он никогда не рассказывал, что за желания он загадывал и исполнялись ли они, но всегда радовался, когда я выводила на его ладони такую звездочку, так что, наверное, желания все-таки сбывались. Или он надеялся, что на этот раз все сработает.

Я беру его левую руку — зеркальное отражение правой — и целую его пальцы и ладонь.

Я делаю это в последний раз. В последний раз.

Мы часто говорим «в последний раз», но не задумываемся о том, как ужасно это звучит. Неизбежно. Неизменно.

«Когда я забуду о нем?» — думаю я.

У меня почти нет видеозаписей с Лео. После рождения я много его фотографировала, но со временем перестала, ведь нас было всего двое, а я предпочитала проводить время по другую сторону объектива. Вместе с Лео.

Я слышу его голос, я помню слова, но уже забываю его интонации. Когда я полностью забуду его голос? У меня нет того, что напоминало бы мне его голос. Так как же я запомню его? Конечно, Лео есть на видеозаписи моей свадьбы, но это было более двух лет назад. С тех пор его голос изменился, его речь изменилась. Когда я забуду все переливы его речи? Когда я забуду всю палитру выражений его лица? Некоторые запечатлены на фотографиях или на видео, но это ведь не то же самое.

Я закрываю глаза, вспоминая, как Лео отворачивался от брокколи («Мам, это ведь яд, понимаешь?»), но с аппетитом уплетал шпинат.

Я помню, как он смотрел в потолок, пытаясь придумать ответ на вопрос. Как он широко распахивал глаза и высовывал кончик языка, пытаясь дойти до следующего уровня в игре на приставке. Как хмурился, если с ним, как он полагал, поступали несправедливо (например, не разрешали ему завести дельфина).

Я наслаждаюсь этими воспоминаниями. Я блаженствую, вспоминая его улыбки.

Но как долго эти воспоминания останутся со мной?

Я думала, что они запечатлелись в моем разуме, в моей душе навечно, но так ли это? Не сотрет ли их время, как оно стирает все наши воспоминания?

На Лео костюм супергероя, его любимый. Если бы он мог выбирать, в какой одежде ходить каждый день, то выбрал бы этот костюм. Ведь так он получил бы право бороться со Злом.

Я надела на него этот костюм, все, кроме маски.

Я наклоняюсь и целую его веки. Глаза Лео закрыты, длинные ресницы смежены. Я приникаю поцелуем к его лбу, глажу сына по щеке, как всегда удивляясь тому, насколько нежная у него кожа. Глажу его по второй щеке. Мой малыш. Мой чудесный малыш. Радость моя…

Я вновь опускаюсь на стул и сжимаю правую руку Лео. Он держал меня за руку почти каждый день — когда мы переходили дорогу, когда гуляли по улице или в парке. Иногда, когда мы смотрели телевизор и Лео пугался чего-то, он брал меня за руку и говорил, что делает это для того, чтобы я не боялась.

Я прижимаю его ручку к щеке.

— Знаешь, Лео, я кое-что поняла. Ты всегда заботился обо мне, верно? И я поняла, что, возможно, ты все еще здесь, потому что волнуешься за меня. Но со мной все будет в порядке. Я хочу, чтобы ты это знал. И всегда помнил об этом. Есть люди, которые позаботятся обо мне. Бабушка, дедушка, тетя Корди, бабуля Мер, папа, Эми, Труди, даже твой второй папа. Я буду скучать по тебе, конечно же, буду, но я хочу, чтобы ты перестал сопротивляться, если тебе больно оставаться здесь. Я очень-очень тебя люблю и ни за что не захотела бы, чтобы тебе было больно. — По-прежнему держа Лео за руку, я опускаю голову ему на грудь, чувствуя его тепло, тепло его ладони у своей щеки. — Я люблю тебя. Все будет в порядке, если ты сейчас уйдешь. Мы еще увидимся, поэтому я не буду прощаться, ладно? Мы еще увидимся. Я пожелаю тебе приятных снов. Спи спокойно, Лео, родной мой. Спокойной ночи, мой прекрасный мальчик. Доброй ночи, радость моя.

Ритм звуков, которые издает аппаратура у кровати, меняется. Сигналы становятся медленнее, промежутки между ними дольше.

Я закрываю глаза. Жаль, что я не могу уснуть вместе с ним. Жаль, что я не могу уснуть, не могу оказаться вместе с Лео, не могу в последний раз услышать его голос. Не могу увидеть, как он обнимает меня, закатывает глаза и спрашивает, не собираюсь ли я плакать.

Я жмурюсь изо всех сил, позволяю себе отмежеваться от всего происходящего.

— Я люблю тебя, — говорю я Лео.

Сигналы все медленнее. Медленнее. Медленнее. Медленнее. А затем…

Пииииииииииииииииииииииииииии.

Мерный, непрерывный сигнал.

Все кончено.

Когда я поднимаю голову, рука Лео уже похолодела. Меня знобит.

— Доброй ночи, мой прекрасный мальчик, — шепчу я. — Доброй ночи, радость моя.

Мне звонит Мередит.

Она рассказывает мне все, ее голос… такой мягкий, такой нежный.

Мередит спрашивает, справлюсь ли я, не нужно ли ей приехать и побыть со мной.

Говорит, что врач дал Мэлу успокоительное, и теперь он спит в гостинице в ее номере.

Она не знает, когда они вернутся домой.

Она не говорит о похоронах.

Желает мне доброй ночи, одаривает меня своей любовью.

И вешает трубку.

Тогда я понимаю, как мир может тихо, неприметно исчезнуть.

Я сижу на пляже.

В ночном небе сияют звезды.

Я слушаю шум моря.

Я жду восхода солнца.

Я слушаю, как просыпается мир.

Начинают шуметь чайки, они расправляют крылья и парят над волнами в поисках пищи.

Любители бега трусцой дисциплинированно выходят на утреннюю пробежку.

Еще не вполне проснувшиеся владельцы собак выгуливают своих питомцев.

Бражники, кутившие всю ночь, возвращаются домой.

Дом.

Теперь у меня нет дома.

Теперь, когда нет моего Лео.

Мы держались за руки, скользя на мокрой гальке на крутом берегу. Перед нами раскинулось море, пенистые волны набегали на берег и вновь отступали. Мы сбросили обувь и носки и встали у кромки воды. Мокрая галька холодила нам ноги, и мы ждали, когда подойдет очередная волна. Мы соревновались, кто выстоит дольше.

Поднялась новая волна, но мы стояли, не собираясь отступать. Мы дрожали от холода, прижавшись друг к другу, и хихикали от радостного предчувствия игры. И вот — волна несется на нас, мы вскидываемся от восторга, а вода заливает наши ноги, и я с визгом бегу к берегу. Кто проиграл — цыпленок! Лео стоял в воде, а она все прибывала, пока его ноги до колен не оказались в сероватой пене. Малыш гримасничал — ему было холодно. Он кричал от восторга и не двигался с места.

Лео оглянулся, чтобы посмотреть, куда я подевалась, ведь я должна была оставаться рядом с ним.

Я смеялась над ним, а он смеялся надо мной, и его детский смех пенился, точно вода в море.

Нам нравилось играть в «цыпленка». Это была наша любимая игра. И я всегда проигрывала. Лео оставался на месте. Самый храбрый мальчуган в мире.

Кто-то смотрит на меня. Я знаю, что все они смотрят, думают, как я, как я справляюсь, не впаду ли в истерику, позволю ли им утешить меня. Но этот взгляд — иной. В нем нет тревоги, только любопытство. Тот, кто смотрит на меня, пытается понять, о чем я думаю. Что я чувствую. Пытается проникнуть в скрытые закоулки моего сознания.

Я медленно открываю глаза и вижу, что это она смотрит на меня. Стефани. Наши взгляды встречаются, как тогда в метро, когда я решила уехать из Лондона.

Она выглядит подобающе ситуации: простое прямое платье, медвяного цвета волосы собраны в хвост, черные туфли без каблуков, жемчуг на шее.

Я не говорила Мэлу, чтобы он не приводил ее сюда, потому что мне и в голову не могло прийти, что она захочет показаться здесь. Что ей хватит мужества сделать это.

Стефани вздрагивает, сейчас она похожа на лань, застывшую в свете фар. Она испугана тем, что я застукала, как она смотрит на меня.

Краска заливает ее щеки, но она не отворачивается. Стефани знает, что я знаю. Она пыталась определить, сможет ли понять меня. Сможет ли подойти и поговорить со мной. Она пыталась определить, отвернусь ли я от нее. Накричу ли на нее. Скажу ли ей, чтобы она оставила меня в покое. Или вежливо выслушаю ее пустые слова.

Она не понимает, что совершенно неважно, заговорит она со мной или нет. Это не имеет никакого значения.