Элизабет Гаскелл - Руфь

Он встал и, церемонно раскланявшись, удалился. Джемайма обняла и поцеловала Руфь. Леонард отправился наверх, чтобы спрятать драгоценное письмо. Мисс Бенсон, сидя в уголке, заливалась слезами. Руфь подошла к ней, обняла и сказала:

— Я не могла всего ему высказать — не смела из страха потерять самообладание. Но если я сделала что-то доброе, то этим я обязана вам и мистеру Бенсону. О, зачем я не сказала, что эта мысль впервые пришла мне в голову при виде всего, что так просто и незаметно совершал мистер Бенсон с той минуты, как началась эпидемия. Я сейчас была не в силах говорить, и вышло так, будто я принимала эти похвалы на свой счет, тогда как я все время сознавала, что мало их заслуживаю и что они должны относиться к вам.

— Бога ради, Руфь! — проговорила сквозь слезы мисс Бенсон.

— Ничто не унижает так человека, как незаслуженная похвала. Пока мистер Грей читал это письмо, я не могла избавиться от чувства, что сделала много зла. Знал ли он о том… о моем прошлом? — спросила она очень тихо.

— Да, — ответила Джемайма, — он знал, как и все в Эклстоне, но память об этом изгладилась. Мисс Бенсон, — продолжала она, желая переменить предмет разговора, — вы должны принять мою сторону и убедить Руфь поехать на несколько недель в Абермаут. Мне хочется увезти и ее, и Леонарда.

— Боюсь, брат не согласится, чтобы Леонард пропускал уроки. В последнее время он плохо учился. И немудрено: бедного мальчика слишком переполняли чувства. Но ему надо поспешить и постараться всеми силами загладить свою леность.

Мисс Бенсон всегда гордилась тем, что является сторонницей строгой дисциплины.

— Что касается уроков, то Уолтеру очень хочется, чтобы вы поверили ему, Руфь, и позволили бы Леонарду ходить в школу. Он отдаст его в ту, которую вы сами выберете, сообразно с тем будущим, которое вы для него планируете.

— Я ничего не планирую, — ответила Руфь. — Я не имею средств что-то планировать. Я могу лишь попытаться подготовить его к тому, что случается в жизни.

— Хорошо, — сказала Джемайма, — мы потолкуем об этом в Абермауте, а я уверена, что вы не откажетесь приехать, милая, дорогая Руфь! Подумайте о тихих, ясных днях и мирных вечерах, которые мы проведем вместе. Маленькая Роза будет бегать по опавшим листьям, а Леонард в первый раз увидит море.

— Я думаю об этом, — ответила Руфь, улыбнувшись счастливой картине, нарисованной Джемаймой.

И так они, улыбаясь при мысли о радостной перспективе, открывавшейся перед ними, расстались… чтобы никогда больше не встретиться в этой жизни.

Как только миссис Фарквар вышла, в комнату влетела Салли.

— Ах, боже мой! — воскликнула она, оглядывая комнату. — Да знай я, что придет священник, я бы уж надела чехлы получше и постлала бы воскресную скатерть. Вам-то что, — продолжала она, осматривая Руфь с головы до ног, — вы всегда милы и нарядны в любом платье, хотя сукно у них у всех, конечно, не дороже двух пенсов за ярд. Да и лицо у вас такое, что всякое платье скрасит. Ну а вы-то… — продолжала она, обращаясь к мисс Бенсон, — вы-то могли бы надеть что-нибудь получше, чтобы хоть не срамить меня, его прихожанку, которую он знал с тех пор, как отец мой у него служил.

— Ты забываешь, Салли, я же все утро варила желе, — ответила мисс Бенсон. — Откуда мне было знать, что именно мистер Грей стучится в двери?

— Могли бы оставить желе мне, я бы сумела угодить Руфи не хуже вашего. Знай я только, что он придет, я бы сбегала и купила вам платок на шею или еще что-нибудь — приукрасить вас. А то, пожалуй, он подумает, что я живу у диссентеров, которые и одеться-то как следует не умеют.

— Утешься, Салли, он и внимания не обратил на меня. Он приходил к Руфи, а ты сама говоришь, что она всегда мила и нарядна.

— Ну, теперь-то уж делать нечего. Но если я куплю вам платок, обещаете вы надевать его, когда к нам приходят духовные особы? Не могу я выносить их насмешек над одеждой диссентеров.

— Хорошо, договорились, — ответила мисс Бенсон. — А теперь, Руфь, я принесу тебе чашечку теплого желе.

— Право, — отвечала Руфь, — мне жаль вас разочаровывать, но если вы станете обращаться со мной как с больной, то я, чего доброго, взбунтуюсь.

Но Руфь покорилась, хотя про себя и посмеивалась, — нужно было лежать на диване и есть с ложечки. Но ведь так хотелось мисс Вере. Руфь чувствовала себя совсем здоровой, ощущая лишь изредка какое-то сладостное томление от мыслей о морских ветрах и о красотах природы, ожидавших ее в Абермауте.

Во второй половине дня их навестил мистер Дэвис. Он тоже приходил, в основном, к Руфи. Мистер и мисс Бенсон сидели с ней в салоне, любовно поглядывая, как она шьет и весело говорит о поездке в Абермаут.

— А, так у вас был сегодня наш достойный священник? Я пришел почти с такого же рода поручением, но только я избавлю вас от чтения письма, чего он, ручаюсь, не сделал. Вот, пожалуйста, — проговорил он и положил перед Руфью запечатанное письмо, — это выражение благодарности моих собратьев, медиков. Распечатайте и прочтите его в свободную минуту, но только не сейчас, поскольку мне хочется потолковать с вами. Я хочу просить вас об одолжении, миссис Денбай.

— Одолжение?! — воскликнула Руфь. — Что я могу для вас сделать? Мне кажется, я готова заранее обещать исполнить всё, хотя еще не знаю, в чем дело.

— В таком случае вы очень неосторожная женщина, — ответил он, — и я ловлю вас на слове. Я хочу, чтобы вы отдали мне своего сына.

— Леонарда?!

— Ага, вот видите, мистер Бенсон? То она сразу на все согласна, то вдруг смотрит на меня, словно я людоед.

— Может быть, мы просто не поняли, что вы хотите сказать? — заметил мистер Бенсон.

— Дело вот в чем. Как вы знаете, у меня нет детей. Не могу сказать, чтобы я сильно сожалел об этом, но жену мою это всегда печалило. Заразился ли я от нее печалью, или мне просто жаль, что моя отлично налаженная практика перейдет к постороннему человеку, тогда как мне следовало бы иметь сына, который принял бы ее после меня, — уж этого я не знаю. Но в последнее время я стал присматриваться к разным мальчикам и наконец мой выбор пал на вашего Леонарда, миссис Денбай.

Руфь не могла говорить: она все еще не понимала, к чему он ведет. Мистер Дэвис продолжал:

— Сколько мальчику лет?

Он обратился с вопросом к Руфи, но ответила мисс Бенсон:

— Ему исполнится двенадцать в феврале.

— О, только двенадцать! А по росту и по лицу можно дать больше. Правда, и вы выглядите очень молодо.

Последнее замечание он сделал как бы про себя, но, заметив, что Руфь вспыхнула, переменил тон:

— Значит, двенадцать! Ну, так я теперь же возьму его. Я не хочу этим сказать, что в буквальном смысле забираю его у вас, — проговорил он, смягчая свои слова и выражаясь серьезнее и осмотрительнее. — То обстоятельство, что он ваш сын… сын той, кого я видел… я видел вас, миссис Денбай… А она, мисс Бенсон, несомненно, лучшая из сиделок, каких я когда-либо встречал, а хороших сиделок наш брат доктор умеет ценить! Так вот, то обстоятельство, что он ваш сын, служит, на мой взгляд, для мальчика самой лучшей рекомендацией, хотя он, без сомнения, славный ребенок. Я буду очень рад оставлять его у вас так часто и долго, как только возможно. Ну нельзя же ему всю жизнь сидеть привязанным к вашему переднику! Я только беру на себя обязанность дать ему, с вашего одобрения, образование. Он будет состоять при мне. Я, как попечитель, определю его учеником главного врача больницы в Эклстоне. Со временем он сделается моим коллегой, а там когда-нибудь и моим преемником. А теперь, миссис Денбай, потрудитесь сказать, что вы имеете против этого плана? Жена моя вполне со мной согласна. Ну, выскажите же свои возражения! Вы не женщина, если у вас не наготовлено их с целый короб в ответ на мое разумное предложение.

— Я не знаю, — прошептала Руфь. — Это так неожиданно…

— Вы очень, очень добры, мистер Дэвис, — проговорила мисс Бенсон, несколько обиженная тем, что Руфь не выражает благодарности.

— Полноте! В конце концов, я же останусь в выигрыше. Я своих выгод не упускаю. Что же, миссис Денбай, решено?

Тут мистер Бенсон вмешался в разговор:

— Мистер Дэвис, это предложение, как уже сказала Руфь, очень неожиданно. Мне оно кажется самым лучшим и самым щедрым из всего, что только можно было ожидать, но я думаю, надо дать миссис Денбай время его обдумать.

— Хорошо, двадцать четыре часа довольно?

Руфь подняла голову:

— Мистер Дэвис, не подумайте, что я неблагодарна. Я не в силах сейчас благодарить вас, — она плакала, говоря это, — дайте мне две недели на размышление. Через две недели я все решу. Ах, как вы все добры!

— Очень хорошо. Итак, через две недели — в четверг двадцать восьмого — вы сообщите мне о своем решении. Смотрите, если оно будет против меня, я не сочту его за решение, потому что твердо намерен настоять на своем. Не стану вгонять миссис Денбай в краску, мистер Бенсон, рассказывая в ее присутствии обо всем, что заметил в ней за эти три недели и что убедило меня в добрых качествах, которые я найду в ее сыне. Я наблюдал за ней, когда она об этом и не подозревала. Помните ли вы ту ночь, когда Гектор О’Брайен сошел с ума, миссис Денбай?