Юрий Барышев - Мадам Гали. Операция «Сусанин»

Позже подоспело и горячее: бефстроганов с жареной картошкой. Профессор Коган понял, что успел проголодаться, проведя утро на свежем воздухе. К тому же он промочил ноги и, чтобы не заболеть, он заказал еще немного водки.

Домой Яков Соломонович вернулся около восьми вечера. Утренние страхи давно рассеялись, настроение было даже приподнятое.

Поэтому на возмущенный окрик жены, прямо с порога, Коган только светло улыбнулся.

— Яков! — звонок вернувшегося мужа, очевидно, застал женщину на кухне, и теперь, выйдя в прихожую, она нервно теребила пестрый передник. — Я тебя сразу спрашиваю в последний раз, где ты был, Яков?!

— В институте. Где же мне еще быть? — Коган, путаясь в рукавах, пытался стянуть с себя плащ. Вечером собрался-таки дождь, и плащ был мокрый. — А где Розочка? Где моя любимая, хорошая доченька?

— Да ты выпил, Яков!

— Да, я немножечко, совсем немножечко выпил после работы с товарищами. Сколько тебе повторять, что мужчина имеет право немножечко выпить после работы с товарищами?

— Яков, ты не был на работе.

— С чего ты взяла?! — Якову Соломоновичу казалось, что возмутился он очень натурально, а, главное, справедливо. Сколько можно им помыкать!

— Ты не был на работе, потому, что мне сегодня целый день звонят с твоей работы. Тебя, Яков, сегодня целый день разыскивают. И я буду не я, если не скажу: это потому, что ты им опять понадобился, Яков!

— Кому?

— Только не надо строить из себя Розочку в третьем классе! Ты прекрасно знаешь, кому ты мог срочно понадобиться. Завтра тебе нужно будет ехать в Москву, Яков! Яков, сколько раз я тебя предупреждала, что все эти дела с ними у тебя однажды плохо кончатся?! Яков!

— Оставь меня в покое, — тихим, просящим голосом повторил он и устало побрел в сторону спальни. — Оставь меня… Господи, за что? Когда же, наконец, все это кончится?.. Ведь это же невозможно — так жить…

Свалившись на кровать прямо в одежде и натянув на себя покрывало, Яков Соломонович, прежде, чем заснуть, успел подумать, что скверные утренние предчувствия его, к сожалению, не обманули.

На следующий день Яков Соломонович проснулся с головной болью и мерзейшим привкусом во рту. Мысль о том, что сейчас, прямо сию минуту ему необходимо будет встать, умыться, одеться и поехать в Москву, вызвала у Когана приступ тошноты. Из кухни доносился запах кофе и оладий, жена готовила завтрак. О Господи, завтрак! О еде невозможно было даже думать.

Поднявшись, Яков Соломонович прошел в ванную, открыл воду и с отвращением стал намыливать помазком ввалившиеся щеки. Руки слегка дрожали. Из зеркала на Когана смотрел неопрятный, пожилой человек с мутными глазами. Контрастный душ быстро возвратил Якова Соломоновича в рабочее состояние.

Слава богу, жена не стала устраивать скандала по поводу вчерашнего. Очевидно, понимала и состояние мужа, и то, что сегодня ему предстоит тяжелый день. Она только молча поставила перед ним чашку и тарелку. Все-таки золотая у него жена, что там говорить.

Многие на месте Якова Соломоновича прибегли бы к испытанному средству: лечить подобное подобным, и опрокинули бы за завтраком рюмочку-другую, тем более что в буфете Коганов всегда хранилась бутылочка коньяка на случай прихода гостей. Но опохмеляться профессор не стал по трем причинам: во-первых, не хотелось дышать алкоголем на людей, с которыми ему предстояло встретиться сегодня днем, во-вторых, Яков Соломонович не без оснований полагал, что принимать по утрам — к скорому алкоголизму, а в-третьих… В третьих, проглотить сейчас хотя бы несколько граммов алкоголя казалось еще более невозможным, чем оценить по достоинству фирменные оладьи жены.

Отодвинув от себя еду, Яков Соломонович встал и направился в прихожую. За все утро они с женой так и не сказали друг другу не слова.

Моросил мелкий, противный дождь, народу на вокзале было не много. Оно и понятно: день будний, час довольно поздний, кому нужно было уехать прямо с утра, давно уехали. Взяв билет, Яков Соломонович вышел на перрон. Когда подошла электричка, устроился в пустом вагоне и стал смотреть в окно.

В сущности, неужели его жизнь так уж неудачна? Похмелье — похмельем, но ведь это неотвязное чувство того, что все идет как-то не так, взялось не только от головной боли и тошноты. Вчера, например, боли не было, но именно это чувство погнало его на прогулку, на левый берег. И третьего дня тоже. Да и вообще…

В вагоне было прохладно, и Коган поплотнее закутался в плащ, поправил шарф. За окном мелькнул квартал новостроек, потом пошел типичный среднерусский пейзаж: чахлые березки, тонкие сосны, провода ЛЭП вдоль рельсов… Вспомнились строчки из песни: «Среднерусская, сердцу близкая, Подмосковная сторона».

Сиди себе спокойно в вагоне, размышляй о хорошем.

Яша Коган родился в тридцать четвертом, и войну помнил прекрасно. Помнил пожары и бомбежки в голодной и холодной Москве. Помнил, как радовался письмам отца с фронта.

Отец Яши начал войну лейтенантом, хотя и не был кадровым офицером. Просто людей с высшим образованием тогда не хватало, и Соломон Коган, учитель физики, стал артиллеристом. «Вот и пригодилось знание баллистики, а мои-то семиклассники всю жизнь канючат: зачем это нам да зачем, — шутил он незадолго до отправки на фронт. — Так, не скучайте тут без меня, я вам из Берлина привезу чего-нибудь. Обязательно».

Соломон Коган действительно дошел до Берлина в звании капитана. Вместе со своей частью штурмовал Зееловские высоты. Но гостинцев из побежденной Германии его жена и единственный сын не дождались: на этих высотах капитан Коган и погиб.

Герой войны Соломон Коган мог бы гордиться успехами своего сына: в школе Яков учился отлично, закончил ее с золотой медалью, в конце сороковых это было редкостью, послевоенные московские мальчишки обычно предпочитали дворовые компании классным комнатам. Но Яков ничем не мог отличиться среди шпаны: ни особенной силой, ни лихостью. Применение своим амбициям он находил в учебе. Особенно хорошо давалась Якову физика, это, разумеется, тоже порадовало бы не вернувшегося с фронта отца.

В пятьдесят четвертом году Яков поступил в МВТУ имени Баумана.

И в институте Яков Коган почти сразу стал одним из самых лучших, самых перспективных студентов. С третьего курса, например, стал активно работать в студенческом научном обществе. Его работы неоднократно отмечались преподавателями как лучшие, несущие в себе элементы оригинальных решений. Перед Яковом открывалась блестящая научная карьера.

И вдруг — надо же!.. «Засбоил парень, засбоил, — как сказал тогда, качая головой, научный руководитель Якова. — И что с ним могло случиться?»