Нора Робертс - Рожденные смертью

Он внес ее на возвышение и бережно опустил на мягкую постель.

– Ого! Ты уже и расстелить ее успел!

Рорк провел губами по ее губам.

– Я оптимистически оцениваю свои шансы.

Ева потянула наверх его рубашку.

– Я тоже.

Она притянула его к себе, упиваясь теплом его тела, нетерпеливым жаром губ. Какое это счастье – прикасаться к нему, чувствовать его тело, его вес, прижимающий ее к постели. Желание и любовь смешивались в ее сердце, в ее крови, она чувствовала себя бесконечно счастливой.

Он вернулся, он снова был с ней.

Он проложил дорожку поцелуев вниз по ее шее, смакуя вкус ее кожи. Никогда, никогда он не сможет насытиться ею. Она принадлежала ему, но ему все было мало. Дни и ночи, проведенные вдали от нее, были наполнены делами и заботами, но в душе он чувствовал себя опустошенным.

Рорк подтянул ее к себе, стащил с нее и отбросил кобуру, расстегнул рубашку, а тем временем ее руки, губы, зубы нетерпеливо и жадно блуждали по его телу. Он обхватил ее груди сквозь тонкую безрукавку и заглянул ей в лицо, пока его пальцы ласкали ее нежные, чувствительные соски.

Как он любил ее ореховые глаза. Рорку всегда нравилось, что она не отводит взгляда, хотя все ее тело уже начинало дрожать.

Она послушно, как маленькая девочка, подняла руки, чтобы он стащил с нее безрукавку. А потом он стал втягивать в рот ее теплую, нежную, упругую грудь, а она выгнулась ему навстречу, низкий, протяжный стон вырвался из ее горла. Они оба брали и давали, лихорадочно стягивали друг с друга одежду, чтобы обнаженная плоть могла встретиться с обнаженной плотью. Пока его губы путешествовали вниз, с ее губ, произнесенное хриплым и страстным шепотом, сорвалось его имя.

Нетерпение копилось в ней, пульсируя и не находя выхода, пока на нее не обрушился очищающий и освобождающий шквал наслаждения. Она застонала и содрогнулась всем телом, но тут же вцепилась в него с новой силой. Ее пальцы впились ему в плечи, она торопила, подтягивала его к себе, напряжение немного отпустило ее, только когда она ощутила его в себе.

Ее бедра вскидывались и опадали в плавном ритме, который сплавлял их тела воедино и убыстрялся вместе с биением их сердец.

Он проникал в нее все глубже и глубже, растворялся и тонул в ней. Такое было возможно только с ней. Его затопила нежность.

Он прижался губами к ее плечу, а она принялась гладить его волосы. Приятно было дрейфовать на этой тихой волне удовлетворения. Мысленно Ева называла «ворованным счастьем» такие минуты полного блаженства, помогавшие ей, да и ему, наверное, тоже, противостоять безобразию внешнего мира, который неумолимо накатывался на них день за днем.

– Все свои дела сделал? – спросила она.

Рорк поднял голову и лениво усмехнулся.

– Это тебе виднее.

Ева шутливо толкнула его в бок.

– Я имела в виду работу.

– Более или менее. На первое время хватит, если перейдем на рыбу с картошкой[8]. Да, кстати о еде, я умираю с голоду. Судя по весу сумки, которую ты приволокла с собой, наши шансы поесть в постели и провести второй раунд на десерт равны нулю.

– Извини.

– Не извиняйся. – Рорк склонился к ней и легко, нежно поцеловал ее в губы. – Может, поужинаем у тебя в кабинете? И ты мне расскажешь, что там у тебя в этой сумке.

«В этом на него всегда можно рассчитывать», – подумала Ева, натягивая свободные брючки и старенькую фуфайку с эмблемой Департамента полиции Нью-Йорка. Он не просто терпел ее кошмарную работу, поглощавшую все время, силы, внимание, он понимал ее. И помогал ей всякий раз, когда она просила.

И когда не просила, тоже помогал.

Было время – честно говоря, на протяжении почти всего первого года после свадьбы, – когда она всеми силами старалась не подпускать его к своей работе. Это была заранее проигранная битва. Но не только тщетность борьбы заставила ее в конце концов смягчиться и принять его помощь в расследовании сложных уголовных дел.

Он мыслил как коп. Должно быть, это оборотная сторона криминального мышления, решила Ева. Ведь и ей самой частенько приходилось ставить себя на место преступников и мыслить, как они. Она влезала в их головы и предвосхищала их действия. Как же иначе она могла бы их остановить?

Она вышла замуж за человека с темным прошлым, блестящим умом и возможностями, превосходившими по своему богатству Совет безопасности ООН. Так стоит ли пренебрегать такими ресурсами, когда они лежат прямо у тебя под рукой?

Поэтому они устроились в ее домашнем кабинете. Рорк специально скопировал его с квартирки, в которой Ева жила до замужества. Вот такие трогательные мелочи – забота, которой она никогда раньше не знала, воссоздание привычной, комфортной обстановки – покорили ее сердце с самой первой встречи.

– Что будем есть, лейтенант? Дело, над которым вы работаете, требует мяса с кровью?

– Вообще-то я думала о рыбе с картошкой. – Ева пожала плечами, когда он рассмеялся. – Ты сам навел меня на эту мысль.

– Ну, значит, будет рыба с картошкой. – Рорк скрылся в ее кухне, пока Ева выкладывала из сумки диски с файлами. – Кто умер?

– Уилфрид Б. Айкон – врач и святой.

– Я об этом слышал в новостях по радио, пока ехал домой. Сразу подумал, что дело достанется тебе. – Он вышел из кухни с двумя тарелками жареной трески с картошкой в руках. От них поднимался аппетитный пар. – Я его немного знал.

– Я так и думала. Он жил в одном из твоих домов.

– Вот это для меня новость. – По ходу разговора Рорк вернулся в кухню. – Я встречался с ним, с его сыном и невесткой на благотворительных мероприятиях. В новостях говорили, что он был убит у себя в кабинете, в своей головной клинике, здесь, в Нью-Йорке.

– На этот раз они ничего не переврали.

Он принес из кухни уксус, соль – его женщина сыпала горы соли буквально на все – и пару холодных бутылок пива «Харп».

– Его зарезали?

– Пырнули ножом в сердце. Убили с первой попытки. И простое везение тут ни при чем.

За ужином Ева рассказала ему все. Она говорила ясно, четко, кратко и по делу, как будто докладывала своему начальству.

– Не вижу в этой роли сына, – покачал головой Рорк, поднося ко рту вилку с порцией рыбы. Треска воскресила в его душе воспоминания о Дублине, о собственном детстве. – Если тебе интересно мнение постороннего.

– Я его приму. А почему ты думаешь, что это не сын?

– Они оба были преданы своему делу, гордились им, гордились друг другом. Деньги тут роли не играют. А власть? – Он подцепил на вилку еще кусок. – Насколько мне известно, отец постепенно передавал свои полномочия сыну. По-твоему, эта женщина – профессионал?

– Убийство выглядит профессионально. Быстро, чисто, хорошо спланировано. Но…

Рорк улыбнулся и взял бокал с пивом. Ева знала, что он ест дешевую треску и пьет пиво с таким же удовольствием, с каким поглощал бы нежнейшее филе из говяжьей вырезки, запивая его вином по две тысячи долларов за бутылку.

– Но, – подхватил он, – убийство во многом символично. Рана в сердце, смерть в его личном кабинете, в самом сердце клиники, которую он основал, наконец, вызов, брошенный убийцей… По-испански – раз уж она назвалась испанкой, будем придерживаться этого языка, – так вот, по-испански это называется cojones[9]. Она демонстративно совершила убийство в хорошо охраняемом помещении, неприступном, как крепость. Еще одно очко в ее пользу.

«Да, – подумала Ева, – такими ценными кадрами, как Рорк, бросаться нельзя. Было бы неразумно и недальновидно отказываться от его услуг при расследовании».

– Неизвестно, профессионал она или нет. У нас на нее ничего нет: Фини провел сравнительный поиск по фотографии – ничего, в Интерполе тоже ничего. Но даже если она была нанята, мотив все равно личный. И в то же время мотив каким-то образом связан с его работой. Его запросто можно было убрать в любом другом месте.

– Ты уже прокачала его непосредственных подчиненных?

– Все чисты, как горный снег. И никто не сказал о нем ни единого дурного слова. Его квартира напоминает голограмму.

– Извини, не понял.

– Ну, знаешь эти рекламные программы по устройству собственного дома, ими часто пользуются агенты по недвижимости. Идеальное городское жилище. Все чисто, все сбалансировано. Ты бы его возненавидел.

Эти слова заинтриговали Рорка.

– В самом деле?

– Вы оба вращались в высоких сферах, но вы друг на друга совершенно не похожи. Разве что оба утопаете в деньгах.

– Ну, это нетрудно, – усмехнулся Рорк. – В деньгах можно тонуть сколь угодно долго.

– Вы тонете по-разному. У него квартира-дуплекс, где все выстроено по линеечке, а полотенца в ванной подобраны в тон плитке на стенах. Я хочу сказать: ни капли воображения, никакой творческой жилки. Ты построил эту махину, тут можно вместить население небольшого города, но, по крайней мере, тут есть стиль, есть своя жизнь. Этот дом похож на тебя.