Иосиф Гольман - И весь ее джаз…

— Не расстраивайся так, Маш, — сам расстроился знавший ее с детства Михалыч. — В крайнем случае можешь рассчитывать на мои пятьсот тысяч.

Это не решало проблему. Но это был поступок.

Машка знала, что после потери высокооплачиваемой работы — полного сил Михалыча некрасиво выжали на пенсию — семья Ведерникова влачила довольно жалкое существование. Это наверняка все его сбережения за трудовую жизнь. А впереди долгая старость, с проблемами и болезнями. Дети же Михалычу и его жене, Светлане Владимировне, помочь не могли. Ввиду их полного отсутствия. Сначала не хотели, потом не получалось — отец не раз, переживая за друга — а может, заодно и в воспитательных целях, — рассказывал их историю.

— Спасибо, дядь Саш! — искренне сказала она. — Хочешь, я тебя в долю возьму?

— Не надо мне твоей доли, — улыбнулся Михалыч.

Получилось двусмысленно. Зато — честно. Кому ж нужна доля малого российского бизнесмена? Они ж зарабатывать должны, а не бюджеты нефтяные пилить.

К Марии и Ведерникову подошли родители с близнецами — Женька уже сумела, не нарушая приличий, смыться. Впрочем, подошли только родители. К близнецам это слово было мало применимо. Скорее — подлетели. Пописав в крошечном туалете-гальюне, они раза в два увеличили свои скоростные качества, как две капли безумной ртути прокатываясь по всем палубам, проходам и лесенкам суденышка.

— Ну, дочь, ты довольна? — спросил отец.

— Да, — ответила Мария.

— А что так невесело?

— Да нет, все нормально. — Ей вовсе не хотелось портить настроение маме с папой. Как-нибудь разберется. Не маленькая. Да и не в первый раз.

— А пираты на нем плавали? — неожиданным басом спросила Электра. — Джек Воробей?

— Балда, это ж теплоход! — встрял Веник, за что и получил. Додраться не дали взрослые, быстро уведя близнецов: им было обещано мороженое и сколько хочешь лимонада.

— На самом деле, пираты на нем плавали, — спокойно сказал Михалыч.

— Это как? — не поняла Мария.

— В общем, есть еще одна закавыка. Типа Гарри Поттер и тайная комната.

— Ничего не понимаю, — честно призналась хозяйка судна.

— Я пока тоже, — сказал Михалыч и, взяв Марию за руку, повел ее по узкому трапу вниз.

Там, ближе к корме, остановился то ли у двери, то ли у высокого прямоугольного люка. Скорее все-таки люка, поскольку никаких ручек снаружи не было.

— И что внутри? — спросила Мария. Новые ребусы ее никак не развлекали.

— Не знаю, — ответил капитан. — Лишь имею нехорошие предчувствия.

— Ну, что еще? — вздохнула Ежкова.

— Я же тебе говорил, пароходом владела братва. Потом ее замели, компания их лопнула. Судно конфисковали. Далее тебе известно: пятьсот штук в кассу, два с половиной лимона — в лапу.

— Но с документами же порядок? — заволновалась судовладелица.

— Полный, — успокоил капитан. — Непорядок там, внутри. Послушай.

Мария прислушалась.

Явно работал какой-то механизм.

— Это холодильник, — сказал Ведерников. — Я дырочку нашел и термопару туда совал. Когда мы теплоход принимали, он тоже работал — с берега шла линия. Отключать, видать, боялись, я его на внутреннее питание перевел. Полтора киловатта, между прочим, жрет.

— Дядь Саш, а не проще открыть люк да посмотреть?

— Проще. Но он заварен. — Михалыч показал на два аккуратных шовчика в пару сантиметров каждый.

— И это тебя остановило? Почему ты не вскрыл эту железку?

— Потому что ты — хозяйка. Все, что здесь есть, принадлежит тебе. Да и не хотелось на чужой территории под чужими глазами во что-то встревать. Теперь вот — довез.

— Спасибо, — поблагодарила Ежкова. — Ну и что там может быть? — Даже реалистично мыслящую Марию начало разбирать любопытство.

— Черт его знает, — пожал плечами Михалыч. — Может, труп. Может, человечьи органы на трансплантацию. Бандиты же.

— А что еще может? — Мария не очень хотела верить в версию плавучего морга.

— Может, осетрина браконьерская, — после многозначительной паузы наконец сказал Ведерников. — Друг другу не доверяли, поэтому заварили дверцу. И вообще — они здорово усилили теплоход. Я ж говорю — корпус идеальный. Он явно выходил в Каспий. А там — самое милое дело с лодки забрать рыбу. Или оружие. Из Дагестана.

— Оружие не требует охлаждения, — деловито сказала девушка. — Так что или расчлененка, что маловероятно, или жратва. Дай бог, чтоб второе — в кризис все сгодится, что можно съесть. Открывай скорей.

У Ведерникова все уже было приготовлено: и удлинитель, и «болгарка» с новым абразивным кругом.

Минута — оба шва срезаны.

Михалыч распахнул дверцу и посветил мощным фонарем.

Пахнуло холодом, но, к счастью, не могильным. И не слишком сильным — большой внутренний термометр показывал ровно ноль градусов по Цельсию.

А в свете луча на металлических полках стояли разнокалиберные стеклянные банки вместимостью от ста граммов до килограмма.

Ни одной пустой.

Все по крышку забиты черной икрой.

Мария взяла маленькую баночку, стала разглядывать этикетку.

— Производителя можешь не смотреть, это туфта. Икра стопроцентно левая, — сказал Михалыч, взяв для изучения банку побольше. — И отличного качества, — добавил он через минуту. — Даже я такую редко видел.

— С чего ты так решил, дядь Саш? — спросила внезапно осчастливленная Мария.

— Браконьеры рыбку поймают, ястык[1] рассекут и тут же, на берегу, в ведре солят. От четырех до десяти процентов, чтоб не протухла. Вместе с пленками, водами и всем содержимым ястыка. А эта — с завода подпольного. Видишь — два с половиной процента соли. Так называемый malossol. Слово даже во французский язык вошло.

— Так мало ли что можно на «левой» этикетке написать?

— Икра отсортирована и промыта. Вон, икринка к икринке. И разделяются легко, — покачал он банку. — Такое только на подпольном заводике можно сделать. Или с официального украсть.

Потом, отойдя на шаг, еще раз пристально осмотрел находку целиком.

— Здесь около двухсот кило, — наконец оценил объем Ведерников.

— Нам столько не съесть, — искренне сказала Ежкова. — Слушай, а сколько это стоит?

— Минимум миллиона четыре, если приличным оптом.

— Четыре!!! — Машка аж присела от услышанного. — Миллиона!!!

— Если в розницу — то больше. От двадцати пяти до сорока тысяч за кило. А качество наверняка отменное, уж я этого навидался за свой век.

— Четыре миллиона!!! — никак не могла прийти в себя Ежкова. — Четыре! И на реконструкцию, и на шубы.

— И на могилу, не про нас будь сказано, — суеверно сплюнул Михалыч.