Аманда Кросс - Убийство по Фрейду

— Пандора, это мисс Фэнслер, Кейт Фэнслер. Пожалуйста, скажите миссис Бауэр, что мне надо поговорить с ней.

— Минутку, мисс Фэнслер, я посмотрю.

Трубку положили рядом с аппаратом, и Кейт могла слышать голоса мальчиков Бауэров. Затем подошла Никола:

— Кейт! Думаю, ты уже слышала?

— Я звоню из своего кабинета. У меня только что был детектив. Энергичный, сдержанный и, кажется, ограниченный. Ники, вам разрешили остаться дома?

— О да! Тут уже побывала уйма людей, но нам сказали, что мы можем оставаться. Мама настаивает, чтобы мы перебрались к ней, но, раз полицейские ушли, нам почему-то кажется, что лучше быть здесь. Как будто если мы уйдем, ни я, ни Эмануэль уже никогда сюда не вернемся. Мы даже мальчиков не стали отвозить к маме. Наверное, это выглядит ненормальным.

— Вовсе нет, Ники, я понимаю. Конечно, оставайтесь дома. Могу я к вам зайти? Ты расскажешь мне, что произошло? И впустят ли меня к вам?

— Они поставили здесь только одного полисмена, чтобы сдерживать банду репортеров. Мы хотим тебя видеть, Кейт.

— Ты, наверное, очень устала, я слышу, но я все равно приеду.

— Я действительно хочу с тобой встретиться, не знаю, как Эмануэль. Кейт, мне кажется, они думают, что это сделал кто-то из нас, прямо в кабинете Эмануэля. Ты, случайно, не знаешь помощника районного прокурора? Может, ты могла бы…

— Ники, я скоро приеду и сделаю все, что смогу. Я уже выхожу.

За дверью ее кабинета все еще сидели три студента. Кейт вихрем промчалась мимо них к лестнице. На этой самой скамейке несколько месяцев назад вот так же ее ждала Дженет Гаррисон. «Профессор Фэнслер, не могли бы вы порекомендовать мне хорошего психиатра?»

Никто не смог бы вразумительно объяснить, почему психиатры Нью-Йорка когда-то избрали для проживания самый престижный, но, увы, самый труднодоступный район города. До Бродвея, например, можно доехать на метро, в то время как к Пятой, Мэдисон и Парк-авеню и прилегающим к ним поперечным улицам приходится добираться только на такси, автобусом или пешком. Но ни одному из психиатров и в голову не приходит переехать на запад, кроме нескольких смельчаков, обосновавшихся на Сентрал-Парк-Вест. Очевидно, их аристократические претензии вполне удовлетворяются возможностью взирать на Пятую авеню через парк.

Или эта страстная любовь к восточной стороне проистекала из простейшего силлогизма: Ист-Сайд = стильно, психиатрия = стильно, следовательно, Ист-Сайд = психиатрия. Или потому, что понятия «Ист-Сайд» и «успех» в представлении людей неразделимы. Словом, каковы бы ни были исходные мотивы, но приемные психиатров находились на шестидесятых, семидесятых и отчасти в первой пятерке восьмидесятых улиц между авеню, и пациентам ничего не оставалось, как находить их там. В определенных кругах этот район так и назывался: психиатрические ряды.

Бауэры занимали большую квартиру на первом этаже в доме на одной из шестидесятых улиц, рядом с Пятой авеню. Само здание стояло на Пятой авеню, но адрес приемной доктора Эмануэля Бауэра был Ист, 3. По какой-то почти мистической причине считалось, что это придавало имени доктора оттенок элегантности, как будто, проживая на Пятой авеню, можно казаться еще более аристократичным, если на просьбу назвать свой адрес коротко и веско бросаешь: Ист, 3! Сколько Бауэры платили за квартиру, Кейт даже боялась себе представить. Конечно, деньги у Никола были, к тому же, поскольку кабинет Эмануэля находился здесь же, плата за нее взималась по уменьшенной ставке.

Сама Кейт жила в просторной четырехкомнатной квартире, окнами выходящей на Гудзон, но не потому что, как говорили некоторые ее друзья, была «снобом наизнанку», просто она не смогла снять на Ист-Сайд квартиру старого типа, а что касается этих новых жилищ, Кейт скорее разбила бы себе палатку в Центральном парке, чем согласилась бы на кухню без окна, тонкие стены, сквозь которые волей-неволей слышишь телевизор соседей, радиоточку в лифте и аквариум с золотыми рыбками в вестибюле. Слава Богу, уж в ее-то квартире потолки были высокими, а стены — толстыми, и за всем этим уютом вопросы престижности района теряли для нее всякий смысл.

Пока такси мчало Кейт к Бауэрам, то вырываясь на простор из плотного потока машин, то нехотя подчиняясь его изматывающе медленному течению, она размышляла о расположении квартиры своих друзей. Собственно, если вдуматься, она была словно предназначена для вторжения любого, кто пожелает.

Со стороны Парк-авеню в высокое здание вел парадный вход с большим вестибюлем и двумя просторными лифтами. Кейт знала об этом, потому что однажды ей пришлось пройти через этот подъезд с Бауэрами, чтобы подняться к каким-то знакомым, пригласившим их на вечеринку.

Но чтобы попасть к Бауэрам, нужно было воспользоваться боковым входом. Он вел в небольшой коридор, куда выходили всего две двери, расположенные друг против друга. Через одну вы попадали к Бауэрам, за второй находился кабинет другого доктора, чья специальность не была связана с психиатрией.

Дальше коридор расширялся и переходил в маленький вестибюль со скамейкой, лифтом и дверью, ведущей в гараж. В то время как в парадном холле постоянно сновали люди, этот, маленький, мог похвастаться только лифтером, который, соответственно своей должности, чаще всего пребывал в лифте, поднимаясь или спускаясь с верхних этажей. Значит, большую часть времени вестибюль пустовал. Ни квартира Бауэров, ни кабинет второго врача в течение дня не запирались.

Пациенты Эмануэля просто входили и ожидали в маленькой приемной, пока Эмануэль пригласит их в своей кабинет. Теоретически, если лифт был наверху, кто-то мог войти незамеченным в любую минуту.

Разумеется, и этим входом с улицы пользовалось достаточное количество народу. Кроме другого врача, его больных и медсестры, которая, кажется, только и делает, что приходит и уходит, были еще сам Эмануэль и его пациенты: один на приеме у доктора, а другой в приемной. Затем Никола, домработница, сыновья Бауэров, Саймон и Джошуа, друзья Никола, приятели мальчиков и, конечно, кто-то из жильцов верхних этажей, кто мог войти с улицы и ждать лифта в вестибюле. Кейт становилось все очевиднее, вероятно и полиции тоже, что тот, кто совершил убийство, хорошо знал расположение квартиры и привычки Бауэров. От одной этой мысли на душе у нее стало тревожно и неуютно, но она решила, что сейчас не время предаваться унынию.

Ей хотелось надеяться, что кто-нибудь заметил убийцу, хотя надежда эта была шаткой. Ведь убийца, будь то мужчина или женщина, мог выглядеть просто как жилец этого дома, или гость, или пациент, а поэтому оказаться совершенно незапоминающимся, как бы невидимым.