Виктория Лейто - Соленая кожа

Шло уже восьмое заседание по делу, растянувшемуся на три долгих месяца, последние две с половиной недели из которых Маргарет Страйзберг пребывала в месте временного заключения осужденных.

Длинная черная мантия судьи, прошуршав от двери к столу, нарушила волнение зала, призывая своим присутствием к молчанию. Всего пятнадцать минут назад присяжные, удалившись в особую комнату, вынесли свой приговор подсудимой. Затаив дыхание, знакомые, коллеги и родственники молодой женщины (и я в том числе) ловили каждое движении судьи, молясь и уповая на справедливость цитадели Фемиды и на Господа Бога. В голове не укладывалось, чтобы это красивейшее существо могло навредить кому-то. Я знал Маргарет уже семь лет, шесть из которых проработал на нее, видя ее каждый божий день, и я был уверен в ее невиновности. Тем более у нее было алиби, да и убийца был найден, к тому же признал свою вину. Что же здесь непонятного, правильно?

Но прокурор считал по-другому. Первые шесть заседаний Маргарет обвиняли в соучастии в убийстве, а на седьмом по каким-то непонятным причинам ей предъявили новое обвинение, заключавшееся уже непосредственно в самом убийстве Джона Айвери. Якобы были обнаружены новые улики по делу, доказывающие неоспоримую вину Маргарет. Якобы мать подсудимой являлась слишком близким родственником, а посему ее подтверждения алиби были совершенно не убедительны. Якобы мужчина, ранее обвиненный в убийстве Айвери, страдал каким-то редким расстройством, типа легкой стадии шизофрении, и пистолет, лежавший рядом с телом жертвы, чья пуля оказалась последним свидетелем преступления, взял в руки по нелепой неосторожности и житейской растерянности. Якобы этот мужчина ночью в густом хвойном лесу, скорее всего, просто прогуливался, а случайная патрульная машина молодого сержанта, решившего в тот вечер похвастаться перед своей подружкой, застигла его рядом с телом Джона Айвери по еще одному фатальному совпадению. Якобы свою вину мужчина признал лишь под жестким полицейским прессингом. Из таких вот «якобы» и «если бы» следствие пришлось возобновить и расширить до размеров, достигших восьмого заседания по делу Страйзберг/Айвери. Поговаривали, что прокурор входил в тот неудачливый лагерь заключенных в сети Маргарет, кого ее образ преследовал по ночам и не оставлял в покое, иными словами, тех, кому она когда-то отказала.

— В отношении по делу об убийстве Джона Айвери, — начал главный судья города Тонни Сьют, — в ночь на 20 июля 1997 года суд признал Маргарет Страйзберг невиновной ввиду отсутствия основных доказательств и наличия алиби…

Подсудимая упала на стул в изнеможении, опустив голову и закрыв лицо руками. Легкий вздох облегчения вырвался из ее томящейся груди, и она, слегка поводя плечами, нервно задергалась. В зале раздались радостные возгласы ожидавших приговора, а присяжные заседатели улыбались ей, чувствуя ответственность за совершенное, определенно, хорошее дело и за чью-то спасенную жизнь. Знаете, месье Шварц, человеку намного легче чувствовать себя спокойно, знай он, что освободил виновного, чем иметь всю жизнь сомнения, что сломал судьбу абсолютно непричастного к преступлению человека. Так, все они чувствовали громадное облегчение, а в мыслях уже распивали по бутылочке сладкого эля, каждый по отдельности со своими друзьями: «За хорошее дельце!»

Все, кроме одного — той самой двенадцатой присяжной, с большим усердием скрывающей презрительный взгляд, обводивший волны черных волос еще совсем недавно обвиняемой в убийстве женщины. И хотя минуло уже семь лет со дня, когда я впервые увидел Маргарет, она не переставала оставаться роковой красавицей. Лишь слегка сбросив вес и закрашивая чуть седые виски, она все так же пылала изнутри своим необычайным огнем, освещая все вокруг. Возможно, то был взгляд завистницы, коих у Маргарет было почти половина города; список возглавлялся женой главного судьи; возможно, у темнокожей женщины был от природы такой взгляд — никто не знал, да и всем было наплевать.

Многочисленный персонал, столпившийся в зале суда, а также знакомые и престарелая мать Маргарет собрались вокруг освобожденной, рассыпаясь в радостных поздравлениях. Все были весьма довольны, ведь Маргарет являлась отличным шефом: под ее рукой не только фирма процветала с каждым годом и становилась все более популярной, но и люди, окружавшие Страйзберг, в короткие сроки достигали такого достатка, о котором и мечтать не могли. В городе даже ходила поговорка: «Хочешь подняться — держись Маргарет». Она помогала многим обездоленным семьям, кому-то давала в долг, кого-то принимала на работу. Она была строгой и категоричной, но сердобольной и справедливой одновременно. Как это все в ней уживалось, одному только Богу известно.

Выходя из здания суда, оцепленного со всех сторон полицейскими, сдерживавшими жесткий натиск вездесущих журналистов, Маргарет надела темные очки, закрываясь от вспышек папарацци и прикрывая одну сторону лица воротником кожаной куртки. Одной рукой ее обнимал высокий, крепкого телосложения полицейский, расчищая дорогу от назойливой прессы.

— Как вы себя чувствуете Маргарет? — Каково это — быть осужденной за убийство мужа? — Что вы можете сказать по данному вопросу? — Вы еще собираетесь замуж? — Вы не боитесь, что теперь мужчины будут вас опасаться?

Выкрикивая со всех сторон и тыча в лицо микрофонами, молодые и не очень мужчины и женщины рьяно пытались выудить хоть какое-то слово или комментарий от цели своего ожидания. Хоть что-то, что могло принести им славу или известность, ну или хотя бы бонус к зарплате. — Без комментариев, — отрезала Маргарет и села в подъехавший черный БМВ 89-го года. — О, господин Сари! Что вы можете сказать по данному вопросу? Каково это — защищать женщину, убившую собственного мужа?

И под тревожащие душу автолюбителей звуки мотора отъезжающего БМВ вся толпа, включая и сопровождающего-полицейского, которого вихрем затянуло в ее водоворот, кинулась к адвокату, выходившему из здания суда.

Приблизительно в 19:00, после суда, в тот роковой день мы подъехали к ее дому, находившемуся на улице, параллельной площади Спасения. Заглушив мотор, я сочувственно посмотрел на Маргарет. Лицо ее дышало какой-то глубокой печалью и неопределенным волнением. Мне показалось, что это волнение не относилось ко всему пережитому; с какой-то болезненной тревогой она смотрела на свой одинокий дом и какое-то время мешкала, не решаясь выйти из машины. Это было в духе Маргарет. За всею своей веселостью и непринужденным общением, которым она обычно располагала к себе всех: от простых людей до крупных клиентов, золото в карманах которых исчислялось миллиардами, — скрывалась какая-то истинная суть ее пребывания в этом мире. Порой на нее наступали необъяснимые приступы раздражительности на пустом месте или какая-то мысль внезапно омрачала темной вуалью ее светлое красивое личико, придавая ему мистическую мрачность и нераскрытую тяготящую загадочность.