Галимов Брячеслав - Заговор Елизаветы против ее сестры Марии Тюдор

– То есть нежелание быть мышью?… Она ещё проще первой. Мышь от рождения до смерти прячется в подвале; её цель – вырасти, оставшись незамеченной, вволю поесть, произвести потомство, а затем также незаметно умереть. Я, пройдя большую часть жизненного пути, вдруг понял, что если сегодня или завтра умру, то буду хуже мыши. Никто не заметит моего исчезновения, ибо даже потомством я не удосужился обзавестись, – так что мыши будут ещё и смеяться надо мною. Не хочется мне этого, милорд, – пусть меня убьют, но как человека, а не мышь, за человеческие деяния, а не за мышиную возню.

– Это нелогично, – возразил сэр Томас. – Только что вы говорили, что живёте исключительно для своих удовольствий. Мышь также живёт этим, – почему же вы её обвиняете?

– А скука? Вы забыли о скуке, милорд! Уверяю вас, что все мыши помирают от скуки: им надоедает непрестанно жевать и размножаться в своём подвале, – иначе, зачем бы они время от времени выбегали из него, рискуя жизнью? Давеча сэр Эндрю сказал мне, что вступил в заговор от скуки, – значит, ему тоже надоело быть мышью.

– Но религия? Но общественное благо? Неужели вами движут одни личные мотивы? – спросил сэр Томас, которого несколько шокировали откровения сэра Джона.

– Я мог бы прибегнуть к красивому обману, но признаюсь, как на духу. Я думаю, что истинная религия – это достояние немногих, а общественное благо часто служит прикрытием эгоистических интересов. О, не примите это на свой счёт, милорд, – вы являетесь исключением из общего правила! По-видимому, люди с именем Томас рождаются в Англии с набором благородных качеств. Лорд-канцлера короля Генриха – сэра Томаса Мора называли совестью нации; правда, он сложил голову на плахе. Надеюсь, ваши благородные качества не приведут вас туда.

– Гм, благодарю вас, сэр Джон, – это самая оригинальная похвала, которую я слышал, – покачал головой сэр Томас. – Что же, откровенность за откровенность, – я признаюсь, зачем мы решили пригласить вас к себе. Мы не рассчитывали найти в вас единомышленника, – и мы не ошиблись в этом, как я понимаю, – однако нам нужны ваши связи при дворе принцессы Елизаветы. Нам известно, что у вас были некоторые отношения с одной из приближенных её высочества, и вы не раз бывали при дворе принцессы. Возможно, вас ещё поэтому изгнали из Лондона: королева Мария стремится окружить Елизавету исключительно своими людьми.

– Может быть. Но какое это имеет отношение к вашему, то есть к нашему заговору? – удивился сэр Джон. – Я никогда не был придворным Елизаветы и не состоял в её свите. Я был неофициальным лицом, изредка приглашаемым к её высочеству. Не знаю, как сейчас, но тогда Елизавета была очень мила, она была остроумна и глубока; очень живая и весёлая. Любила играть в мяч и обожала маскарады. Я участвовал порой в её увеселениях, и её высочество как-то в шутку предложила мне занять пост главного распорядителя праздников. Сам я не придавал этому никакого значения: признаться, меня больше занимала та молодая особа, о которой вы упомянули.

– Вы нужны нам именно в качестве неофициального лица при дворе её высочества Елизаветы, – загадочно произнёс сэр Томас.

– Не понимаю.

– Для успешного осуществления нашего плана требуется человек, через которого мы могли бы поддерживать связь с Елизаветой и предупредить её, когда наступит час решительных действий. Вот для чего вы нужны нам: мы не можем направить к Елизавете кого-то другого, потому что новый человек, появившийся около её высочества, вызовет подозрения, – да и пристроить его ко двору принцессы будет крайне сложно.

– А я не вызову подозрений? – улыбнулся сэр Джон.

– Не вызовете. Простите меня, но мы опросили десятка три людей, которые знали вас, когда вы жили в Лондоне. Все они в один голос утверждают, что вы эпикуреец и циник, прожигатель жизни, чрезвычайно далёкий от политики. Убеждён, что подобное мнение существует и в секретной службе королевы Марии: там считают вас не опасным для королевы. Вас удалили из столицы под горячую руку, но сейчас, полагаю, не будут мешать вашему возвращению. Свидетельство тому – ваш беспрепятственный приезд в Лондон.

– Вот как? Выходит, зря я на них обижался? – поднял брови сэр Джон. – Ну, ну, не смотрите на меня так, милорд, – моя обида не уменьшилась, а увеличилась: стало быть, меня действительно принимают за мышь. Теперь придётся доказывать, что я, всё-таки, человек.

– Мы подвигаем кое-какие рычаги, и вы будете жить в Лондоне на законном основании, – продолжал сэр Томас. – Затем вам надо будет вновь представиться Елизавете и бывать при её дворе. Дальше вы знаете; мы надеемся на вас.

– Продолжая считать меня циником и прожигателем жизни? – не удержался сэр Джон.

– Спаситель принимает всех. Те, кто ходят путями неправедными, тоже могут прийти к нему, – строго и серьёзно сказал сэр Томас.

– Воистину так! – отвечал сэр Джон с той же серьёзностью.

Король Генрих любил охотиться на оленей, королева Мария предпочитала соколиную охоту. Распространившаяся в Европе благодаря страстной увлечённости ею короля Фридриха Гогенштауфена, соколиная охота вот уже триста лет считалась самым изысканным видом отдыха высочайших особ. На ней не надо было колоть, бить, стрелять животных, травить их собаками, – достаточно было выпустить в полёт красивую птицу, которая находила и хватала добычу.

На соколиную охоту можно было выехать во всей красе, не боясь промокнуть под дождём, изорвать одежду об кусты и ветки деревьев или запачкаться кровью убиваемой дичи, – эта охота велась на поле, в ясную погоду, а добытых птиц и зверей подбирали ловчие. Правда, для того чтобы сокол мог охотиться, его долго обучали – не давали есть и спать, дабы сделать его покорным; выпускали на ослеплённых и стреноженных зайцев, лис, крупных птиц и прочую живность, чтобы он мог расправиться с ними и запомнил, как это делается; кормили кровавым мясом только что убитых голубей, баранов и телят для поддержания хищнического духа. Однако охотнику не обязательно было участвовать в этой подготовке – он принимал уже обученную птицу из рук ловчего-сокольника и выпускал её на дичь, любуясь, как сокол бьёт утку на лету или ловит убегающего зайца.

Королева Мария выезжала на охоту всем двором, – наряды дам и кавалеров, хотя и назывались охотничьими, мало чем уступали праздничным нарядам; лучшие драгоценности сияли золотом и самоцветами. Запах дорогих итальянских духов густо смешивался с запахами кожаных сёдел и лошадиной сбруи, с запахами конского пота, полевых трав и вспаханной земли.

Королева ехала на белом иноходце впереди всей компании. Тёмно-зелёное платье Марии было украшено кружевами по краям рукавов и по воротнику; на голове королевы была шапочка, тоже зелёного цвета, со страусовым пером, прикрепленным большим изумрудом. Мария не любила пышных нарядов, но всегда одевалась с большим вкусом, – ей, некрасивой женщине, следовало заботиться о том, чтобы быть привлекательной для тех, кто ценит хороший вкус, а не броскую внешность. Лицом королева была похожа на простолюдинку, на прачку из лондонского предместья.