Владимир Кулеба - Переводим с итальянского

Стояли как-то за маслом под Новый год, отпускали по двести граммов в одни руки, люди с шести утра очередь на улице занимали. Дубарь страшный, мороз – минус 18, с ветерком. А что делать – без масла Новый год не встретишь. Был там один магазинчик, продуктовый, на весь район дежурный – и молоко, и сахар, и колбаса, и спиртное – все в одном. Шурин так себя поставил, что им в непосредственно в подсобке наливали, по тем временам – неслыханное дело! Не очень, правда, чистые стаканы, после мукИ, на зубах песком трещала. По тем временам – немыслимый блат. К 1982 году не только масла не стало – все продукты, как корова языком слизала, голый вассер кругом. На сахар через ЖЭКи выдавали талоны, на каждого прописанного на данной жилплощади, по два кило в месяц. А за маслом – очереди несусветные, по километру. Стояли на улице, отбивали чечетку, в нейлоновых курточках, что делать – других-то и нет, откуда у бедных студентов соболя? Казалось, еще немного, и уши треснут от холода. Хорошо, подсобка рядом, по очереди, чтобы не так заметно, отлучались. Такса известная: рубль – стакан красненького. И за то спасибо, хоть и дорого, конечно!

– Что мы деньги выбрасываем? – предлагаю шурину. – У меня же – самогон, в такой зусман – получше будет, согреемся хоть. Да и дома никого. Пока Валентина моя на работе, из банки цедили по сто граммов. Раза три за очередь успевали. Махнул рюмку-другую – стоять намного веселее.

Шурин к тому времени свой бизнес открыл. Один его знакомый на работе имел доступ к множительному аппарату. Тогда слово «ксерокс» никто не знал. Оборудование строгой секретности считалось, режимное. За исключением некоторых закрытых учреждений, милиции, КГБ и горкома партии – нигде больше не устанавливалось. Даже в райкомах – не положено. Но и там, где они стояли, режим и дисциплина железные. Каждый размноженный документ фиксировался в специальном прошитом журнале, подписи – кто давал разрешение, кто – исполнитель, кто лично множил.

Шурин придумал талоны на сахар «тиражировать» и своим людям «сдавать» по «трехе». Кило сахару-песка тогда стоило семьдесят восемь копеек. Был еще, правда, за восемьдесят четыре, «кубинский», как его называли. Когда появился, народ поначалу роптал: хуже отечественного сахар, но на шесть копеек дороже. Дурят нашего брата! Потом, когда не стало вообще никакого, расхватывали за милую душу, и шести копеек не жалко, лишь бы только в продаже! Да скоро и кубинский исчез с прилавков, еще до того, как талоны ввели. И если, допустим, ты жил здесь, а прописан на Подоле, как шурин мой, – дуй туда, отстаивай очередь в жэке, в котором зажравшаяся шушера принимает два раза в неделю, в самое неудобное время.

Послав их куда подальше, шурин наладил сбыт талонов, чем, во-первых, решил свои личные финансовые проблемы, а, во-вторых, существенно пополнил семейный бюджет. Сахар-то всем нужен! Многие, кстати сказать, из него самогон гнали. Правда, дрожжи, без которых ничего не получится, исчезли еще раньше, года два назад.

Через месяц они с Галкой в очередь на стиральную машину «Малютка» записались. По тем временам – ужасный дефицит, роскошь недоступная. И потому, что четыреста рублей стоила, и, главное, – «достать» нет никакой возможности. Валентина считала, причем, на полном серьезе, что «стиралки» эти, по наивысшему распоряжению, мановению волшебной палочки, плавно спускаются с неба, предназначены только избранным, за их особые какие-то немыслимые, исключительные заслуги. И простому смертному о них и мечтать нечего. Впрочем, тогда все так «доставали» – и мебель, и книги, и одежду, и продукты.

Плохо, когда денег нет. Еще хуже, когда их, ни с того ни с сего, становится больше, чем тебе обычно требуется. У шурина как лишние завелись, так они с Галкой начали спиваться. И то сказать: все проблемы решены, что еще делать остается? Куда тратить, если вокруг – шаром покати. Зато водки – хоть утопись в ней, бери – не хочу, лишь бы деньги! «Бизнес» процветал, и жизнь постепенно превращалась в нескончаемый фестиваль: и за день не успевали, как следует, протрезветь, а уже новую рюмку подносят. Женский организм, как известно, на зелье более податливый, на примере Галки это хорошо было видно. Шурин сопротивлялся долго, организм имел, что меня, например, перепивал шутя. Когда я первый раз попал в больницу, он пришел с водкой, поил меня из чайной ложечки, организм иначе не принимал, а сам хлебал большими глотками из горла. Ворвался неожиданно врач – крик, шум, скандал, санитары прибежали, спустили с лестницы…

Галку его как-то встретил недавно, в одной маршрутке ехали, – не признал. Слышу, кто-то за рукав дергает:

– ВолодИнька (меня все так называют: ВолодИнька), ты что, совсем оборзел, своих не узнаешь?

Глянул – обомлел. Старая, седая, беззубая, лицо, сморщенное, пожмаканое, как жопа куриная, фиолетовая прядь нечесаная спадает. Вылитая Королева Шантеклера! В Минском исполкоме, оказывается, работает, уборщицей.

– Я теперь совсем в завязке! – кричит на весь автобус, люди оборачиваются.

– Я тоже!

– Правда? Совсем-совсем не бухаешь?!

О, Господи! Да чего же она так орет? Мало что и осталось от той, прежней Галки – хохотушки, запевалы в любой компании, добрейшей души. А плясала как! Одно время она мне нравилась, без балды! Всегда шурину завидовал…

– Ты на кладбище хоть к нему ходишь?

– А как же! На все праздники религиозные и так, просто… Я же теперь верующая, община у нас. За могилкой присматриваю, убираюсь…

С шурином последний раз виделись случайно – на Подоле, перед самой его кончиной. Что значит – виделись? Двое мужиков тащили его в зюзьку пьяного, не давали упасть с копыт. Он никого не видел и не слышал, матерился так, что было слышно на другой стороне Сагайдачного, бывшей Жданова, где я ловил машину, возвращаясь из поздних гостей. Сколько с ним исходили, здесь нас действительно каждая собака знает. Да что собака! Нет ни одного «генделика», где бы нам в долг не давали. Это потом уже закрывались, как только видели, что мы туда направляемся. Эх, шурин-шурин, добрейшей души человек!

Те двое тащили, он упирался, кричал благим матом:

– Девушка! Постойте! Как вас звать? Тома? Семьдесят вторая!

Когда-то любимая песня была.

Что ж получается – из всех наших только у Валентины моей судьба нормально сложилась, и то хорошо! Должно же хоть кому-то в этой жизни повезти, почему не ей? И хотя знал, что не такая у нее счастливая планида, и с детьми проблемы, и с муженьком ее, богатым Буратино, папиком, про которого говорили, что два гарема содержит – пусть! Все равно – лучше, чем у Галки, у меня, не говоря уже про ее брата, моего шурина, непутевого!

Сел в машину, провернул ключ зажигания и, не спеша, двинулся дальше вперед. Проехал и тюрьму, и наш бывший дом на Пархоменко, и клуб трамвайщиков, от которого сохранился только фасад, выехал, наконец, на Артема, со стороны бывшего кинотеатра «Киевская Русь». Сюда мы часто захаживали по выходным посмотреть какую-нибудь глупую киношку, но больше – в надежде выпить пивка в буфете. Здесь «Жигулевское», во-первых, без наценки, как и в магазине, по 37 коп. бутылка, а во-вторых, всегда, на удивление – свежее и холодное – по тем временам большая редкость.

Послезавтра, 25 марта 2001-го, – мой день рождения. Юбилей, пятьдесят лет, «полтинник». По всему выходит, буду встречать в одиночестве, вдали от родины и на чужбине. Дело добровольное – в смысле чужбины. Как-то давно, когда все складывалось более или менее благополучно, не хуже чем у других, загадал: стукнет «полста» – оторвусь, спрячусь куда-нибудь, в Испанию, на Кипр, да хоть в Болгарию – лишь бы с глаз долой. А все меня станут искать – поздравить же надо человека, куда это он запропастился? Наивный! Да кому ты, на фиг, нужен, чтобы тебя искали? Другое дело – должность занимаешь высокую, подчиненные от тебя зависят, их благосостояние, судьбы, вопрос решить можешь – тогда бы искали, лебезили, бежали поздравлять. А так – вряд ли кто и вспомнит. «Да-да, был такой, пропал куда-то, исчез с поля зрения, ничего не слышно…».

Я, вообще-то, свои дни рождения не люблю, почти всегда смываюсь, чтобы не участвовать в коллективном обмане: ах, мы тебя так любим! Врут ведь все, и сами об этом знают. В молодости, с друзьями, в студенческом общежитии, когда никому ничего не надо, только выпить, попеть и потрахаться в свободной комнате – куда ни шло. И сегодня – какой смысл? Когда-то, помню, и по пятьдесят человек собиралось, а бывало, что никто не приходил. Сидели вдвоем-втроем весь вечер, дергались: да не может быть, чтобы не вспомнил кто, телефон проверяли: есть ли длинный гудок, вдруг отключили?

Всю жизнь мечтал в Италии в этот день оказаться, там отпраздновать день рождения. Бзык такой. Оторваться, поездить по стране. Верона, Венеция, Милан, Турин, Римини, Неаполь… Рим – само собой. И то сказать: если эмигрировать, то туда. Не в Болгарию же или на остров Кипр! Потому и купил в турагенстве, где одноклассница служит, путевку. «Классическая Италия» называется. Восемь городов за десять дней. Причем, – Милан, Верону и Венецию – для индивидуального путешествия, с персональным гидом. С группой встречаюсь в Венеции, в конце дня, у Дворца Дожей, чтобы дальше вместе со всеми путешествовать, в автобусе. До этого же – на электричке, самостоятельно. Такой себе подарок на пятидесятилетие оформил! А самое главное – оттуда в Киев не возвращаться. Правда, где жить в Италии – пока неизвестно, да и с бабками, если честно, не очень. Можно сказать, авантюра капитальная, в моем стиле. Но раз так решил, значит, – быть по сему! По жизни я очень упрямый, да и по гороскопу – Овен, баран, то есть, переубедить почти невозможно. Втемяшил в голову – и вперед! Вот и с заграницей так получилось. Билет в Милан (транзит через Прагу) – в кармане. Гуляем!