Эвелин Энтони - Шаг до страсти

— Какое красивое платье, — сделал он комплимент.

— Прошлогоднее. — Джуди предложила ему сигарету. Он покачал головой — предпочитает свои. — Я моментально собралась — и в аэропорт. Признаться, здесь просто чудесно. Такие милые люди.

— Приятнее, чем на других островах, — вставил Свердлов. — Вот что интересно в рабстве. Оно либо делает людей враждебными и агрессивными, либо отнимает у них силы, и тогда они становятся пассивными, легко управляемыми. Как здесь, на Барбадосе. Ямайцы совсем не такие.

— Что бы рабство делало или ни делало, это было отвратительно.

— У нас народ был в рабстве до тысяча восемьсот шестьдесят первого года, — сказал Свердлов. — Я задаю себе вопрос, как повлияло на нас крепостное право — этим должны заняться социологи. Кто-нибудь из умных американцев, которые знают много длинных слов, но ни одного ответа на свои собственные вопросы...

— Может случиться, — сказала Джуди, — что это их не заинтересует. А возможно, они скажут, что не написано ни одной диссертации на тему крепостного права по той простой причине, что с тех пор ничего не переменилось.

Он откинулся в кресле и рассмеялся.

— Неплохо. Вы хороший спорщик. Мне это очень нравится.

— Я почти ничего и не сказала, — промолвила Джуди. — Но, если вы тронете американцев или Запад, предупреждаю вас, я не останусь в долгу.

— Нет. — Он поднял руку. — Нет, мирное сосуществование. Так теперь принято. Пожалуйста, не объявляйте мне войны. — В его глазах, настойчивых и изучающих, она читала требование смотреть на него и уделять ему больше внимания.

— Я еще никогда никому не объявляла войны, — ответила она. — Я отношусь к тем, кто просто удирает.

— Ну да, — сказал Свердлов. — Вот уж не поверю. Я думаю, что вы будете смелой и прекрасной капиталистической героиней.

Он в первый раз услышал, как она искренне рассмеялась. Они ели за столом у самого края искрящегося голубого бассейна. Он пил виски стакан за стаканом и угощал ее вином, хотя ей совсем не хотелось пить. Духота стала невыносимой, потому что в этот час вездесущий бриз притих и пышущий жаром воздух застыл неподвижно. Большинство людей после ленча разошлись по своим бунгало отдохнуть, пара меленьких детишек плескалась в тепленькой водичке лягушатника рядом с бассейном, под боком у разомлевшей мамаши, прилегшей в тенечке. Вдруг Джуди почувствовала, что ее смертельно клонит в сон. Ром, вино, нестерпимая жара подействовали на нее так, будто голову налило свинцом. Заныло все тело.

— Пойду прилягу, — сказала она. — Сил нет, как устала.

Он встал и протянул руку.

— Извините, ради бога, за тапочки. Может быть, составите мне компанию за моим столом сегодня вечером?

— Только в том случае, если вы обещаете не извиняться снова за эти тапочки.

— Обещаю. Буду ждать за столом. Если только вы не предпочитаете поискать друзей у стойки бара: все канадцы с радостью захотят угостить вас...

— Нет уж, спасибо, — сказала Джуди. — Я приду в ресторан.

Он смотрел, как она уходит к себе по короткой лестнице, ведущей к домикам-бунгало. Он решил не ходить за ней. Подняв голову, за Джуди Ферроу наблюдала мать двух детишек. К ней присоединился муж; он пристраивался рядом с ней на лежаке и втирал масло для загара в свое располневшее тело. Свердлов сдернул рубашку и перешел на самый солнцепек. Откинувшись назад, он прикрыл глаза. Она ему нравилась: умная женщина, с чувством собственного достоинства. Его занимала ее сдержанность, хотя он невольно запутался в предрассудках, которые, как он прекрасно знал, глубоко засели в ее голове, ощерившись наподобие противотанковых заграждений. Таков уж был соблазн подкалывать и дразнить врага. Врага. На секунду он приоткрыл глаза и посмотрел прямо перед собой. Она была хорошенькой девушкой, она вызывала в нем желание. Враг... Так представил бы все это Голицын. Он не думал о Голицыне с того момента, как они пошли плавать с этой девушкой-англичанкой сегодня утром. Не думал он и о своей жене.

Канадская пара дремала в тени пляжных зонтиков, их дети кричали в спасительном лягушатнике. Мужчина проследил за Свердловым, когда тот шел к пляжу. Он видел, как Свердлов подошел к воде и поплыл.

— Ты заметила тех двоих за ленчем? — пробормотал он жене.

— Ага, — сказала она, не отрывая глаз от книги.

— Быстро же они выпали в осадок.

— Д-да, — сказала она. Ее муж любил поболтать, она же предпочитала длинные откровенные сексуальные романы с вымученными анатомическими подробностями.

— Так жарко, милый, — сказала она. — Пойди-ка ты отдохни в номере.

— Рейчел, если ты не поторопишься, мы опоздаем, — Ричард Патерсон пытался сдержать раздражение. Они ехали на прием во Французское посольство. Его жена тратила на сборы не один час, и эта привычка выводила его из себя. Он считал, что непунктуальность — проявление невоспитанности, свидетельство неряшливости в повседневной жизни и неорганизованности мышления. Он подошел к дверям спальни и посмотрел на нее. Она повернулась к нему от комода, где искала что-то и не могла найти, и улыбнулась. Его жена была красивой девочкой, светловолосой, со свежей кожей — типичная англичанка. Она прекрасно смотрелась в простом наряде, но модные вещи ей не шли. Она отличалась пристрастием ко всему безвкусному, что и демонстрировала всякий раз, когда они выходили куда-нибудь по вечерам. У Ричарда был прекрасный вкус, и, когда он видел поблескивающую вышивку бисером на светло-голубом платье, его передергивало.

— Иду, дорогой, иду. Только найду носовой платок. Сейчас ведь всего половина седьмого.

— Посол любит приезжать в семь, — ответил он. — Просто я не хочу заявиться в одно с ним время. Послушай, пойдем, ради всего святого.

Она натянула на себя пальто и сбежала за ним по лестнице. В те дни, когда они жили в Лондоне и он работал в министерстве авиации, эта перепалка закончилась бы ссорой, и она в слезах осталась бы дома. Но многое переменилось с той поры, как она приехала в Соединенные Штаты и решила попытаться сохранить их брак. После первых двух лет совместной жизни они стали раздражать друг друга: если они не пререкались, то только потому, что постепенно отдалялись, причем она все больше и больше сближалась со своей семьей и друзьями, а он отдавался карьере. Когда ему присвоили звание полковника авиации и предложили пост в Вашингтоне, мысль о том, что придется уехать из дома и жить с ним в чужой стране, привела Рейчел в ужас. Она совершила ошибку, поставив его перед выбором: или он один едет в Вашингтон, или он остается, чтобы сохранить брак. Он выбрал Вашингтон. После его отъезда друзья и родные не одобрили ее поступка. Ее постоянно донимали недвусмысленными выпадами, говоря о бедном Ричарде, которому там одиноко, и в конце концов она и сама начала чувствовать себя несчастной и виноватой. К тому же она скучала по нему. Проходили месяцы, и жизнь без мужа казалась совершенно бесцельной, а их маленький чистенький домик в Лондоне больше чем когда-либо прежде напоминал пустую коробку.