Гера Фотич - Секс под гипнозом

К тому времени машину либо разберут на запчасти, либо переставят в другое место. Это Стас знал из практики. Поэтому совесть его не очень мучила. В крайнем случае, могли повесить выговор. А купленная стиральная машина или холодильник молодой семье были необходимы. Денег хватало в обрез.

Странным образом всё потом поменяется. Раньше потерпевшие благодарили за то, что им вернули украденное, или огородили от преступных посягательств. Десять лет спустя редко кто из оперов задницу оторвёт от стула пока не получит денег вперёд за ещё не выполненную работу. Да и ту сделает, как попало, или вовсе не будет делать, а так, наплетёт потерпевшему с три короба о трудностях службы, об отсутствии техники, о нехватке кадров, и дальше будет сидеть бумажки писать.

По привычке, придя на новое место работы, Стас проявлял не дюжую инициативу. Бегал с документами сам, всё согласовывал. Звонил. Проверял. Но это не нравилось коллегам. Да и руководству тоже. Спустя несколько месяцев у него состоялся разговор с начальством:

— Каждый документ должен вылежаться, — поучал его Ходюк, который к тому времени стал уже начальником отдела, — бывают случаи, что необходимо что-то потерять, или забыть согласовать. Ты же бывший оперативник — должен понимать! Ведь это тоже наша работа. Главное, чтобы всё было вовремя!

Слыша это, Шапкин Пётр Иванович кривил рот, но ничего не говорил.

Стас перестал лезть наперёд. Делал то, что ему говорили. Видел, что награды до земельных оперов сверху почти не долетают — виснут, цепляясь за большие звёзды. А на земле было не до наград — это Стас знал по себе. Изменить здесь он ничего не мог и не пытался, дабы не разгневать большое начальство.

Катерине было всего девятнадцать, когда на горизонте появился он. В тёмно — синей фланке с золотым аксельбантом и блестящими якорьками на погонах.

Курсанты подводники приходили в институт на танцы. Важно ступая, в развалку, ходили вдоль колонн разукрашенных пёстрыми бумажными фонариками, выглядывая девушек покрасивее. Чудилось, что самая очаровательная скрывалась где-то в полутёмной глубине зала. Та, которая будет стройной берёзкой стоять на возвышенности, и махать белым платочком, а потом качать ребёнка в колыбели, напевая ему стихи о морских штормах и не сдающихся моряках.

И устремившись вперёд, растерянно останавливались, попав в окружёние не тех, кого искали. Словно в этот момент, та единственная, о которой грезилось ночами, испарялась или обращалась в невзрачную дурнушку.

Но, не уронив чести будущего офицера, они принимали жёсткое решение, кружа в танце ту, отступление от которой, как им казалось, могло считаться бегством и бросить тень на морскую славу.

Катерине в очередной раз никто не приглянулся. Видя, как кто-то из курсантов направляется в её сторону, она меняла своё место, уходя в тень и оттуда подставляя вперёд подругу. Наблюдала как растерянный курсант, смущаясь своей нерасторопности, приглашал совсем не ту, к которой стремился.

Из прошлого опыта Катерина наизусть знала все их мальчишеские вопросы. Рассказы о себе, о карьере и любви к морю. О том, как их будущие жёны будут ждать возвращения экипажа на берегу и верить. Подводники — элита флота. Эти безусые мальчики уже видели себя на подлодке и оказывали честь дамам потанцевать с будущими героями.

Катерина сама заметила Степана. Он стоял недалеко от входа, никого не приглашая. Словно страхуясь, чтобы в любой момент уйти. Молча, наблюдал, как его друзья дефилировали среди девушек.

Она решила, что он не будет доставать её и, воспользовавшись белым танцем, решила пригласить сама. Пошла к нему прямо через зал. Музыка уже звучала, и белые платья, словно срываемые вальсом гребни волн, периодически заслоняли его. Но через несколько секунд отступали. И она снова видела его мужественное лицо с широким подбородком, большими голубыми глазами, светлой, едва обозначенной короткой чёлкой, непотопляемым бакеном, настырно выныривающим из бурунов. Катерина не хотела торопиться. Она словно давала судьбе шанс одуматься. Надеясь, что его кто-то пригласит и тогда она спокойно пройдёт мимо, прямо на выход из зала. Поедет домой в очередной раз, не потеряв чувство собственного достоинства. Но расстояние сокращалось, и он продолжал оставаться на месте. Она вдруг заметила, что Степан тоже смотрит на неё. Не разглядывает. А прямо в глаза. Как будто увидел там что-то своё. То, что он однажды потерял и вот теперь, спустя столько времени, нашёл. Степан продолжал смотреть на Катерину. Она остановилась прямо перед ним, чувствуя, как погружается в морскую синеву его глаз. Быть может их взгляды уже всё решили между собой, и Катерине оставалось только положить ему руки на плечи, а Степану — обхватить её талию.

Ведя её в танце, он не произнёс ни слова. Она обняла его за шею, почувствовав талией дрожь в его крепких ладонях. Положила ему голову на плечо, ощутив что-то знакомое и родное. Будто они танцевали так уже несколько лет. И ничего не надо было говорить, объяснять. Все слова казались никчемными и глупыми по сравнению с теплом, которое шло от его груди. От его дыхания. Она закрыла глаза и закружилась, отдавшись на волю мужским рукам.

Почувствовала, как перестало биться её сердечко. Медленно затихая в такт музыки, пока не растворилось совсем. А потом она услышала его в Степане. Словно оно перескочило к нему и теперь продолжало дарить ей жизнь, но откуда-то изнутри его груди. Испугавшись этой неожиданности, она открыла глаза. Увидела, что музыка закончилась, а они продолжают неторопливо вальсировать в центре зала, обнимая друг друга в тёмно-белом окружении, застывшем в восторженно — парадном молчаливом недоумении.

Свадьбы как таковой не было. Степан уходил на практику. Зарегистрировались в загсе. Так она стала Сотниковой.

А потом началась жизнь, состоящая из перелётов, переездов, автономок мужа — подводника и коротких, полных любви и нежности его отпусков. Так что, пытаясь суммировать проведённые вместе деньки, Катерина морщила лобик, но потом решала, что их было просто очень мало. И шла к зеркалу.

Выглядела она замечательно. Просто огромные, глубоко посаженные глаза с лихими высокими тонкими дугами бровей. Большой с пухлыми губками рот. Курносый мясистый носик с немного вызывающе приоткрывающимися ноздрями.

По отдельности, все части лица были изумительно очаровательны. Но вместе, они теряли свою индивидуальность. Нарушали гармонию. Создавали лик несовместимости, привносящей некую особенную яркость, бросающуюся в глаза.

Словно подмастерье решил опередить своего учителя и, тайно, построил все семь чудес света на одной площади, создав прекрасный хаос, перечёркивающий любой классический дизайн. Что вызвало тьму восторгов у приверженцев всего нового и недоумение консерваторов.