Александр Дюма - Полина

Во второй раз это имя было произнесено при мне и заставило мое сердце содрогнуться от давнего воспоминания. Граф Гораций Безеваль был мужем Полины Мельен.

— Полины Мельен?.. — воскликнул я, прерывая Альфреда. — Полины Мельен?.. — И все вспомнил: — Так вот кто эта женщина, которую встречал я с тобой в Швейцарии и в Италии! Мы были с ней вместе у княгини Б., герцога Ф., госпожи М. Как же я не узнал ее, бледную и изнуренную? О, эта женщина прелестная, милая, образованная и умная!.. С восхитительными черными волосами, с глазами прекрасными и гордыми! Бедное дитя!.. Бедное дитя!.. О, я помню ее и узнаю теперь!

— Да! — сказал Альфред тихим и дрожащим голосом. — Да! Это она… Она также тебя узнала, и поэтому избегала так упорно. Это был ангел красоты, очарования и кротости: ты это знаешь, ты встречал нас вместе, как ты сам сказал, и не один раз; но ты не знаешь, что я любил ее раньше всей душой и мог бы решиться просить ее руки, если бы имел такое состояние, какое имею сейчас, но в те печальные дни я молчал, ибо был намного беднее ее. Тогда я подумал, что, продолжая встречаться с ней в свете, я ставлю на карту всю свою будущую жизнь, рискуя заслужить ее презрительный взгляд или унизительный отказ. Я уехал в Испанию и, находясь в Мадриде, узнал, что Полина Мельен вышла замуж за графа Горация Безеваля.

Новые мысли, нахлынувшие на меня при имени, произнесенном рыбаками, начали вытеснять впечатления, которые произвели на меня странные ночные приключения. Кроме того, днем, при солнечном свете, все эти происшествия, такие удивительные и непохожие на нашу обыкновенную жизнь, начали казаться мне каким-то сном. Мысль о том, чтобы сообщить в полиции обо всем, что со мной произошло, уже не приходила мне в голову, и только желание самому разобраться во всех этих странных событиях оставалось в глубине сердца. Кроме того, я упрекал себя за тот минутный ужас, который овладел мной, и мне хотелось выяснить все, чтобы оправдаться в своих собственных глазах.

Я приехал в Трувиль к одиннадцати часам утра. Все мне были рады. Меня считали утонувшим или убитым и радовались, видя, что я отделался одной только слабостью. В самом деле, я падал от усталости и тотчас лег в постель, приказав разбудить меня в пять часов вечера и приготовить лошадей, чтобы ехать в Пон-л’Евек, где собирался заночевать. Приказания мои были в точности исполнены, и в восемь часов я прибыл в назначенное место. На другой день в шесть часов утра, взяв почтовую лошадь и проводника, я приехал в Див. Остановившись в этом городе, я хотел отправиться якобы на прогулку, на морской берег, где были развалины аббатства Гран-Пре, потом днем пройтись по этой местности, словно любуясь пейзажами, поскольку мне нужно было все осмотреть, чтобы не заблудиться ночью. Непредвиденный случай помешал мне, но привел к цели, хотя и другой дорогой.

Приехав к содержателю почтовых лошадей в Диве, который был в то же время и мэром, я увидел у его ворот полицейских. Весь город был в волнении. Было совершено новое убийство, но на этот раз с беспримерной дерзостью. Графиня Безеваль, приехавшая за несколько дней до этого из Парижа, убита в парке своего замка, в котором жил граф и двое или трое его друзей. Понимаешь ли ты?.. Полина… женщина, которую я любил, воспоминание о которой, пробужденное в моем сердце, наполняло его… Полина убита… убита в парке своего замка, в ночь, когда я был в развалинах соседнего аббатства, в пятистах шагах от нее!.. Это было невероятно… Но вдруг это видение, эта дверь, этот человек пришли мне на память; я хотел уже обо всем рассказать, но почему-то странное предчувствие меня удержало; я ни в чем не был еще уверен и решил ничего не говорить до тех пор, пока сам не проведу свои расследования.

Жандармы, уведомленные в четыре часа утра, приехали искать мэра, мирового судью и двух медиков, чтобы составить протокол. Мэр и судья были готовы, но один из медиков находился в отлучке по делам и не мог приехать по приглашению. Занимаясь живописью, я немного изучал анатомию, и поэтому решился назвать себя учеником хирурга. Меня взяли за неимением лучшего, и мы отправились в замок Бюрси. Все это я делал инстинктивно. Я хотел видеть Полину, прежде чем гробовая крышка закроется над нею, или, скорее, повиновался таинственному голосу, управлявшему мною с небес.

Мы приехали в замок. Граф с утра уехал в Кан: ему нужно было получить разрешение префекта на перевозку тела в Париж, где были родовые гробницы его семьи, и он воспользовался для этого теми минутами, когда официальные представители власти должны были выполнить необходимые формальности.

Один из его друзей принял нас и проводил в комнату графини. Я едва мог стоять: ноги мои подгибались, сердце сильно билось; мое лицо было таким же бледным, как лицо убитой. Мы вошли в комнату, еще наполненную запахом жизни. Бросив испуганный взгляд, я увидел на постели что-то подобное человеческому телу, закрытому простыней; тогда я почувствовал, что твердость меня покидает, и прислонился к двери. Медик подошел к постели с тем спокойствием и непостижимым бесчувствием, которое дает привычка. Он приподнял конец простыни, покрывавшей труп, открыв голову жертвы. Тогда мне показалось, что я брежу или околдован: эта женщина, распростертая на постели, не была графиней Безеваль; убитая женщина, в смерти которой мы приехали удостовериться, — не была Полиной!..

Это была белокурая дама ослепительной белизны, с открытыми голубыми глазами, с прелестными и аристократическими ручками; это была молодая и прекрасная женщина, но не Полина!

Рана оказалась в правом боку; пуля прошла между двумя ребрами и прострелила сердце, так что смерть последовала в то же мгновение. Все это было такой странной тайной, что я начал теряться, не зная, что подумать и кого подозревать. Единственное, в чем я был абсолютно уверен, — это то, что убитая женщина — не Полина, что граф почему-то объявил свою жену мертвой, но под именем графини собирается похоронить другую.

Не знаю, был ли я полезен во время всей этой хирургической операции, не знаю даже, что подписал под протоколом; к счастью, доктор Дива, желая, без сомнения, показать свое преимущество перед учеником и превосходство провинции над Парижем, взял на себя весь труд, и от меня потребовалась только подпись. Операция продолжалась около двух часов; потом мы прошли в столовую, в которой была приготовлена закуска. Спутники мои сели за стол, а я прислонился головой к окну, выходившему на двор. Я простоял так около четверти часа, когда человек, покрытый пылью, быстро въехал верхом во двор, бросил лошадь, не беспокоясь, будет ли кто оберегать ее, и взбежал на крыльцо. Я изумлялся все более и более! Я узнал его несмотря на то, что моя встреча с ним произошла в темноте и была короткой: но это был тот человек, которого я видел ночью выходящим из подземелья; это был человек в голубых панталонах, с заступом и охотничьим ножом. Я подозвал к себе слугу и спросил имя приехавшего. "Это господин наш, — отвечал он, — граф Безеваль, возвратившийся из Кана, куда он ездил за позволением перевезти тело". Я спросил еще, когда он должен отправляться в Париж? "Сегодня вечером, — сказал слуга, — потому что фургон, который повезет тело графини, уже готов, и почтовые лошади потребованы к пяти часам". Выходя из столовой, мы услышали стук молотка: это столяр уже заколачивал гроб. Все делалось правильно, но, как ты видишь, слишком поспешно.