Альбина Скородумова - Французская мелодия, русский мотив

После третьего бокала вина Миша завел разговор о Марьяше. В частности, о том, что его более всего беспокоило — почему она не хочет знакомить его с матерью.

— Ты хочешь быть представлен ее матери в качестве жениха или в качестве адвоката? — выслушав его претензии, спросил Симон.

— Да какая разница, в каком качестве? — Порецкий искренне удивился. — Полина ведь в курсе, что дочь приехала из России не одна, а с целой делегацией.

Друг мой, ты себе даже представить не можешь всей сложности взаимоотношений Марьяши и Полины, — Симон раскраснелся от выпитого, отчаянно жестикулировал руками, — это вечные соперницы. Полина всегда ревновала дочь к матери, к тому, что все жалели девочку, берегли ее, она довольно рано потеряла отца и очень тяжело это переживала. А Полине хотелось, чтобы жалели ее. Но этого никто не делал. И напрасно. Кстати, Графиня все же была очень предвзятой в отношениях с дочерью, а для внучки не жалела ничего. Она сама взлелеяла это противостояние…

— Симон, ты сейчас не о том говоришь.

— Да, Мишель, я, пожалуй, увлекся… Марьяша, конечно, ни тебе, ни мне не признается в том, что она просто боится в глазах своей мамочки глупо выглядеть. А та и рада стараться, она всегда в душе гордилась, что внешне гораздо эффектнее своей дочери, и постоянно культивировала в ней комплексы.

— Марьяша очень хорошенькая, — Миша откровенно возмутился, — не просто хорошенькая, а красивая…

— Это ты так считаешь и я, а у нее заниженная самооценка в отношении своей внешности. Я тебе об этом уже полчаса толкую, а ты никак не хочешь меня понять.

— А что я должен понять? — Миша уже начал терять терпение, — объясни ты мне, русскому медведю, ваши французские штучки. Ну не понимаю я, как мать может так тиранить свою дочь. И главное, за что?

— Мишель, ты не медведь, ты — тупица. Марьяша — великая скромница, ты у нее, возможно, первый мужчина. Она не умеет раскидываться поклонниками, как ее мамочка, которая даже меня двадцать лет с ума сводила, которую я двадцать лет желал. Она, скорее всего, стесняется тебя спросить прямо — женишься ты на ней или нет? И намекнуть тебе на это не может, потому что не знает, как это делается. Мамочка, наверное, знает, от того же Орлова, что у вас с ней некие романтические отношения. Если ты с ней будешь знакомиться как адвокат, то она Марьяшу просто затретирует своими намеками, что ты ее используешь, и всякой прочей ерундой.

— А если я как жених к ней приду знакомиться, тогда она меня затретирует, что я жиголо и охотник за богатыми невестами.

— Само собой, но тебе не привыкать, из щекотливых ситуаций выпутываться — твоя профессия, а Марьяшке это сделать сложнее.

Симон упорно настаивал на том, что Миша должен сделать официальное предложение руки и сердца Марьяше и получить на то разрешение ее матери. Так будет лучше для всех, опять же замечательный повод для знакомства.

На том и порешили, даже выпили за это. И не один раз. Наутро Марьяша долго возмущалась, звоня из Иври по всем имеющимся телефонам, что Миша не берет трубку. Не знала, бедняжка, что накануне ночью два не очень трезвых человека фактически решили ее судьбу. Хотя почему бедняжка? Как раз наоборот…

Но не только она не могла дозвониться до Порецкого. Отто тоже все телефоны оборвал, собираясь сообщить важную новость — анализы подтвердили родство Екшинцевых и Графини.

Однако в теплом уютном кафе так громко играла музыка и разговор с Симоном настолько увлек Мишу, что он просто забыл про свой мобильник, оставленный в куртке. Зато седовласый гардеробщик уже два часа сходил с ума от незнакомой для его французского уха мелодии, каждые десять минут оглашавшей маленькую гардеробную.

«Оказывается, учить французский язык не так уж и сложно. Так что ты, папань, не ленись, — задорным голосом уговаривал Виталий отца по телефону, — я уже с медсестрами по-французски изъясняюсь. А ты как, продвигаешься?»

Григорий что-то нечленораздельное пробурчал в ответ, так как похвастать ему было нечем. Какой из него француз? Он и по-русски грамотно никогда писать не умел, а тут французский. Его, кстати, все прекрасно понимают — Симон, хоть и француз, но русский знает не хуже его. А остальные — Нюша, Петр, Марьяша и сами только на родном языке и говорят. Да и потом неизвестно, как еще все тут сложится. От Орлова — ни слуху ни духу. Будут они с Полиной судиться или не будут — никто ничего не знает. Когда это все прекратится — тоже никто не знает. Мишу спрашивать бесполезно. Он говорит, что у них с Орловым было джентльменское соглашение, что тот первым выйдет на связь. Вот Порецкий и ждет у моря погоды. Вот только какой она будет, эта погода?

Конечно, Григорий очень скучал по сыну, но говорить ему не стал. Судя по голосу, Витальке в горах было хорошо, Отто обнадежил его настолько, что он практически перестал ощущать себя калекой. Отто долго говорил с Марьяшей по телефону, объяснял ей, что шансы встать из инвалидного кресла и ходить самостоятельно у парня есть. Подобрать хороший качественный протез — не проблема, главная проблема у него в голове. Нужно, чтобы он поверил в свой протез, что он сможет ему полностью заменить отсутствующую ногу. Чтобы он научился на него опираться так же, как на свою здоровую ногу. Здесь уже придется поработать не только хирургам, но и психологам. Но это дело двух-трех недель. Все это время он просил не отвлекать Виталия от занятий со специалистами, пореже звонить, чтобы он не затосковал по отцу.

«Марьяша, поверь мне на слово, ему здесь очень нравится, — убеждал ее Отто по телефону, — он даже за девушками стал ухаживать. Так что передай Григорию, что у него при таком раскладе событий, возможно, скоро невестка появится».

Конечно, Отто шутил, но Витальке действительно можно было помочь. А вот с Фабио ситуация была куда сложнее. Все, кто его смотрел, были убеждены в том, что ему помочь невозможно. Паралич конечностей — это приговор. Тут добротным протезом не обойдешься. И только его приятель по работе с миссией Красного Креста китаец Сянчжи был уверен, что парнишке можно помочь. Только не в Альпах, а в Китае, в его клинике.

Это сильно осложняло дело. Везти Фабио в Китай без ведома Анри — нереально, но парнишка ждет и верит в Отто, как в Бога. Что делать? Сказать Фабио прямо, что ни один европейский специалист не верит в успех его лечения и не берется за операцию? И только непризнанный врач-остеопат из Китая, практикующий использование всевозможных восточных «штучек», официальной медициной не признанных, согласен его лечить нетрадиционными методами, о которых Отто вообще мало что знает.

Но сколько времени уйдет на это — месяц, год, жизнь? И будет ли результат такого нетрадиционного лечения положительным?