Найо Марш - Убийство по-римски

Аллейн промолчал.

— Поэтому, мистер Аллейн, вы должны понимать, что увлечению искусством нельзя помешать — кажется, моего английского не хватает, чтобы выразить мысль, — искусство нельзя включить и выключить, как струю воды в кране. Для нас красота, особенно античная красота, — абсолют. Никакое несчастье, никакое волнение не способно замутить наше отношение к ней. Когда мы видим ее, мы приветствуем ее и испытываем потрясение. Позавчера в Сан-Томмазо у меня при себе были деньги, которые я должен был заплатить как цену молчания. Я был готов отдать их. Решение было принято. Должен признаться, я даже почувствовал себя свободней, испытал облегчение. Красота этрусских скульптур в этом подземелье немало укрепила во мне это чувство.

— К тому же было благоразумно делать вид, что ничего не случилось, так ведь?

— И это верно, — твердо сказал барон. — Согласен. И это. Но это было не трудно. Этруски меня поддерживали. Должен сказать вам, что, по моему глубокому убеждению, наша семья — она очень древняя — возникла в античности на земле между Тибром и Арно.

— Ваша жена мне говорила. Так вы передали деньги?

— Нет. Не было случая. Как вы знаете, он исчез.

— Тоже облегчение, очень понятное.

— Разумеется.

— Знаете ли, вы были не единственной его жертвой в группе.

— Я так и думал.

Аллейн взял его бокал.

— Я налью вам еще.

— От этого я не сделаюсь разговорчивее, — сказал барон. — Но благодарю вас.

Взяв бокал, он продолжил:

— Можете не верить мне, но я бы утешился, если бы мог рассказать вам, что именно он раскопал. Но я не могу. Но клянусь честью, я очень хотел бы. Хотел бы всем сердцем, мистер Аллейн.

— Будем считать, что так оно и есть.

Аллейн собрал негативы и снимки баронессы.

— Вы их заберете? — спросил он. — В ранних нет ничего, что огорчило бы вашу жену. — Он протянул их барону. Сверху лежал снимок Ван дер Вегелей в профиль.

— Поразительный снимок, — непринужденно сказал Аллейн. — Не правда ли?

Барон посмотрел на снимок и потом на Аллейна.

— Мы и в мыслях похожи, моя жена и я, — сказал он. — Вы могли это заметить.

— Да, я заметил, — подтвердил Аллейн.

— Когда возникают такие узы, а возникают они очень редко, их нельзя — как это сказать по-английски?..

— Сбросить со счетов?

— Может быть. Их нельзя нарушить. Это есть в вашей литературе. Это есть в «Грозовом перевале».

Аллейн подумал, что нелегко облечь Ван дер Вегелей в одеяния Хитклиффа и Кети, но все равно сравнение не показалось ему нелепым.

Барон допил свой бокал и с хорошо разыгранным оживлением хлопнул себя по колену и встал.

— Я пойду, — сказал он. — Вряд ли мы еще встретимся, если только не возникнут очередные формальности. Полагаю, что я ваш должник, мистер Аллейн, неоплатный должник. Вы не хотите, чтобы я сказал что-то еще?

— Ни единого слога.

— Как я и полагал. Позвольте…

Впервые за все их краткое знакомство Аллейн увидел барона по-настоящему в замешательстве. Он переводил взгляд со своей огромной руки на Аллейна.

— Разумеется, — сказал Аллейн, и на мгновенье его рука потонула в руке барона.

— Я вам искренне благодарен, — сказал Ван дер Вегель.

Аллейн смотрел, как он обычной своей пружинистой походкой направился к лифту.

«Что ни говори, — думал Аллейн, — более симпатичного убийцы я не встречал».

«Дело было решено, когда я увидел снимок молодого Дорна, — писал Аллейн. — Барона на нем не было.

Я все время допускал эту возможность. Когда мы выстроились нелепой группой для фотографирования, он не вымолвил ни слова. Это она обращалась к нему. Когда она предложила ему замолчать, его уже не было. Пока она разыскивала другую вспышку — разумеется, это было притворство, — он ускользнул по проходу позади улыбающегося божка. Он шел на свидание с Мейлером. Чтобы отдать деньги. Мейлеру надо было куда-то их перепрятать — возможно, в машину, — поэтому он и отстал от экскурсии.

В тот момент, когда мы все услышали голос Виолетты, Ван дер Вегель был в коридоре. Не думаю, что он был свидетелем убийства. Полагаю, он вышел на Мейлера, когда мертвая Виолетта уже лежала у его ног. Полагаю, что Мейлер бросился бежать, и Ван дер Вегель нагнал его на следующей площадке винтовой лестницы. После короткой борьбы Мейлер был сбит с ног, задушен и сброшен в колодец. Тело упало камнем, но по дороге рукав зацепился за внутреннюю сторону перил и оставил след.

Ван дер Вегель влез на перила, чтобы взглянуть вниз и удостовериться, упала ли жертва в воду. При этом резьба его подошв отпечаталась на коричневом креме для обуви, который оставил чудовищный Суит после того, как отвел леди Брейсли в атриум. У его башмаков были начищены подошвы, как сделал бы денщик, которого у него отродясь не было. Суит мог увидеть Виолетту, или Мейлера, или их обоих и пошпионить за ними.

Я убежден, что, взглянув вниз, Ван дер Вегель увидел, что тело Мейлера скрылось из виду, а тело Виолетты лежит там, где его оставил Мейлер. Он вернулся, положил его в саркофаг и нарочно оставил уголок платка на виду.

Он хотел, чтобы Виолетту нашли. Он хотел, чтобы полиция узнала, что ее убил Мейлер. Он хотел, чтобы полиция считала, что, убив ее, он бросился наутек.

Все это произошло быстрее, чем я теперь описываю. Самое большое минут за восемь, а баронесса куда дольше хлопотала, расставляя группу, суетясь, меняя вспышки, делая второй снимок. На своих неслышных резиновых подошвах он вернулся как раз вовремя для того, чтобы самому снять группу. Вынимая пленку из аппарата баронессы, он предусмотрительно засветил большую ее часть. Он не знал о снимке молодого Дорна.

Что до баронессы — тут я мог бы быть с ним пожестче. Я мог бы заставить его подтвердить, что она играла свою роль. Думаю, она знала, что Мейлер их шантажирует, и думаю, что муж попросил ее помедлить с фотографированием, пока он ходит, чтобы расплатиться с Мейлером. Не думаю, что она знает, что он убил Мейлера, и не думаю, что, если бы она знала, это бы хоть как-нибудь повлияло на их страстный, непобедимый союз.

И последнее — основание шантажа. Милая моя Трой, конечно, не исключено, что у дальних родственников может быть поразительное физическое сходство. Но шансов на это исключительно мало. Нас учат, что ухо — одно из наиболее убедительных оснований для идентификации. Уши Ван дер Вегелей если не идентичны, то, насколько это возможно, близки к идентичности, а это очень крупные уши замысловатой формы.

Фокс, умеющий как никто выуживать сплетни, разузнал у лондонской представительницы издательства «Адриаан и Велькер», что покойный барон был повесой с европейской репутацией. Про баронессу говорят, что она принадлежит к зарубежной ветви семейства. Она не сопровождает мужа во время визитов в Гаагу и считается инвалидом. Она! Баронесса! Инвалид! Я ведь писал тебе об их необычности? Их сходстве не только друг с другом, но и с этрусской скульптурой, которую они так обожают? Мне они представляются крупнее, чем обычные люди: античные фигуры, стоящие за столь необычным обличьем. И по-моему, весьма вероятно, что у них общий отец.