Галина Романова - Преступно счастливая

Что? До чего додумался этот седоволосый угрюмый майор? Что за прозрение его осенило?

Школа… Школа, школа, школа… Что-то такое недавно проходило по сводкам, нет? Или он что-то путает?

— Александр Иванович, не хотите внести ясность? — еле справившись с раздражением, как можно вежливее обратился Иванов к Волкову.

— Минуту терпения, господа. Минуту, может чуть больше, — проговорил он и так и не стронулся с места, будто прирос подошвами ботинок к десятой от входа паркетной доске.

Иванов специально считал. Десятая доска. Может, это фишка такая? Может, на десятой паркетине Волкову всегда перло?! Бред какой-то!

Звонок на мобильный поступил Волкову через десять минут. Через десять! Они устали все. И даже Вероника устала курить и демонстрировать всем свой безупречный профиль. Вышла из гостиной и распорядилась насчет кофе. И слава богу! Это хоть как-то разрядило обстановку. Домработница внесла поднос с чашками и огромным серебряным кофейником. Все с удовольствием схватились за кофейные чашки. Все, кроме Сячина. Тот продолжал сидеть каменным изваянием. На предложение домработницы ответил слабым отрицательным кивком.

— Прекрасный кофе, — похвалил Волков, ни к кому конкретно не обращаясь, возвращая чашку на поднос.

Быстро вышел из гостиной, пробыл где-то минуты три-четыре, не больше. Вернулся, и тут же ему позвонили.

Он все больше слушал и кивал. Кивал и слушал. И еще мерзко со значением улыбался. И чем больше он улыбался, тем противнее он становился Иванову. Умнее всех, да? И ладно! Они тоже не дураки. Иванов уже успел все продумать, пока любовался Вероникой. Малышко арестуют, тот сознается во всех убийствах сразу и…

— Итак, господа, приступим, — громко хлопнул в ладоши Волков, заставив Сячина вздрогнуть. — Попрошу всех занять свои места, поскольку история длинная.

Сказочник, твою мать! Иванов даже зубами скрипнул в немом бешенстве, занимая стул за столом рядом с Вероникой. Молодые тоже пересели с дивана за стол. Минин там уже сидел. А вот Сячин остался в своем убежище — в углу, в кресле. Волков сел во главе стола на хозяйское место. А как же еще-то! Он же тут главный! Не приведи господи, станет сейчас нести какую-нибудь ахинею про предпосылки к преступлению. Он просто встанет и уйдет тогда.

Волков не стал говорить ничего лишнего. Начал сразу и по делу.

— Некоторое время назад, — Волков назвал точную дату, — в своей квартире, в ванной умерла пожилая женщина — Угарова Вера Степановна. Тихо умерла. Захлебнулась. Правда, перед этим для чего-то наглоталась снотворного. Будто нарочно хотела уснуть в ванне, полной воды, и захлебнуться.

— И что вас так смутило? — вдруг подал голос из своего угла Сячин. — Обычная история. Либо суицид, либо несчастный случай. Что вам не дает покоя, майор? Ищете проблему там, где ее нет?

— Да все вроде бы так, Иван Николаевич, — кивнул согласно Волков, изображая искусственное изумление. — Только вот женщина та обладала прекрасным здоровьем, каждое утро бегала на стадионе. Снотворного никогда не принимала, поскольку спала как убитая и без него. И тут вдруг…

— Все когда-нибудь случается в первый раз, — буркнул Сячин едва слышно.

— Ну да, ну да. Мы тоже так подумали. И хотели было уже закрыть дело за отсутствием состава преступления, да племянница покойной внесла смуту в наши стройные мысли. Убили, говорит, тетку-то мою. Разберитесь!

— За что? — поднял голову Богдан Сизов. — А за что ее могли убить? Старый одинокий человек… Я ведь что-то такое припоминаю. Игорь рассказывал про Веру Степановну. Что она померла, говорил.

— Игорь? Странно… — Волков загадочно улыбнулся.

— Что же тут странного? — не унимался Сизов. — Эту тетю мало кто забыть сможет. Она такое творила в школе, когда мы учились! Могла и в туалет наш мальчишеский зайти. И с сигаретами нас гоняла. И подслушивала, и стучала директору. Бр-рр… Ее не забудешь! — И снова повторил вопрос, с которого начал: — Чего тут странного?

— А то, что Игорь Малышко не мог ее помнить.

— Как это?! — Все взгляды сразу устремились к Волкову. — Почему?

Все, кроме взгляда Сячина. Тот смотрел на свои колени.

— А потому, что не было в тридцать восьмой школе ученика с такой фамилией и с таким именем. Игорь Малышко никогда не учился в тридцать восьмой школе в параллельном с вами классе, Богдан.

— Не понял! Но он всегда рассказывал истории, которые мог знать только человек, который там учился. У нас с ним были школьные истории, которые…

— Которые он знал, конечно, знал. Потому что учился там, но… Но под другим именем.

— О господи! — Иванов, честно, чуть не перекрестился. — Вы хотите сказать, что Игорь Малышко — это не Игорь Малышко?

— Совершенно верно.

— А кто он тогда?!

— Подозреваю, это детдомовский мальчик Сережа Луков, который сбежал из детского дома после одного несчастного случая, который произошел с его другом в дачном поселке. Сбежал, скрылся, считая себя виноватым сразу в трех смертях. А потом неожиданно объявился, но уже под другим именем. Именно по этой причине его так и не смогла найти, хотя искали долго! — И Волков, изогнувшись, чтобы ему не мешали плечи, спины, лица присутствующих, нашел взглядом Сячина: — Ничего не хотите рассказать нам по этому поводу, Иван Николаевич?

— Нет! — резво отозвался тот, не поднимая взгляда от коленок, руки он так и держал под мышками.

— Зря… Поскольку, думаю, без вашей помощи этот мальчик не смог бы заиметь новое имя, новые документы и опекунов. Вы помогли исчезнуть Лукову и появиться на свет Малышко. Разве нет?

Сячин промолчал. А Ирина, бедная Ирина переводила испуганный вопрошающий взгляд с отца на мать. Наконец решилась на вопрос:

— Но зачем это папе? Зачем?

— Затем, что твой отец помогал и помогает детдомовцам, — резким неприятным голосом ответила за мужа Вероника. — Меценат хренов! Я предупреждала тебя? Говорила, что от этих ублюдков одни проблемы? Вот, получай! Папа у тебя слишком добрый, дочка. Вот зачем.

— Думаю, причина не только в этом, — продолжил Волков, когда Вероника затихла, а дочь кивнула, принимая ответ матери.

— А в чем еще? — заинтересовался Минин, оторвавшись от своего дурацкого, на взгляд Иванова, конспекта.

Чего пишет, чего пишет? Юридической силы его писанина не имеет. Запомнить, что ли, не может, что здесь происходит? Красавец тоже, сказать нечего.

— Причина в том, что Сячина Ивана Николаевича и детдомовского мальчишку связывали некие отношения.

— Какие отношения?! — Лицо дочери вытянулось.

— Непристойные! Непристойные отношения, Ирина Ивановна. — Волкову эти откровения явно были неприятны. — Попросту, ваш отец соблазнял десятилетних мальчишек. В их числе, по нашим подозрениям, был детдомовский мальчишка Сережа Луков и его друг Иван Смородин. Вы знали Ивана Смородина, Богдан?