Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Камень любви

Никто особо не перечил, хорошо понимая: с начальством лучше не спорить! Начальник всегда прав – проверено на личном опыте поколениями подчиненных.

Из небытия вдруг вырос вопрос завтрашнего дежурства. В рядах молодежи тут же возникло смятение: мало кто горел желанием оставаться в лагере. Переходящий будильник черной меткой лег в ладонь Людмилы.

– Почему опять я? – она обиженно надула губы. – Я два дня назад дежурила. Мне на раскоп надо!

Но на раскоп требовалось идти всем, и в бедственное положение Людмилы вникать никто не собирался, несмотря на ее горестные вздохи.

– Шумно у нас, конечно! – Анатолий, улыбаясь, склонился к Татьяне. – Археологи – народ увлеченный, заводной, со своими шутками-прибаутками, былями и небылицами, землекопы – в основном старшеклассники и студенты. За ними как раз глаз да глаз нужен! Словом, скучать не приходится! Порой так тебя разыграют, так подловят! Глянь, вон та шайка-лейка, вместо того чтобы отдыхать после обеда, бродила на днях по степи и наткнулась на частично разрушенную каменную писаницу[6], а под ней нашли две плиты с древними личинами. Никем еще не описанные. Вот, спорят, к какой культуре относятся.

Он махнул рукой в сторону дальнего конца стола, за которым что-то шумно обсуждали его подопечные. Три парня и две девушки, не забывая работать ложками, склонили головы над листами бумаги: то ли рисунками, то ли большими черно-белыми фотографиями.

– Скорее всего, петроглифы[7] – тагарские[8], а личины – окуневские[9].

И улыбнулся.

– Хочешь познакомиться с творчеством древних художников? По сути, твои коллеги.

– Конечно, хочу, – Татьяна улыбнулась в ответ. – А не помешаем юным исследователям?

– Этим юным исследователям палец в рот не клади, – добродушно усмехнулся Анатолий. – В споре порвут даже научного руководителя. А не порвут, так хоть покусают.

– То-то, смотрю, ты весь покусанный! – рассмеялась Татьяна.

– А у меня шкура динозавра, не прокусишь, не пробьешь! – Анатолий подхватил ее под локоть. – Пошли уже! Покажу тебе эстампажи наскальных рисунков на микалентной бумаге.

– Микалентная бумага? – переспросила Татьяна. – Я знаю, ее применяют в реставрации. А техника эстампа известна любому художнику.

– И в реставрации, и в авиамоделировании. В археологии ею пользуются для упаковки особо ценных экспонатов. А наш замечательный художник Владимир Капелько – друзья называли его Капелей – придумал, как с ее помощью копировать петроглифы.

– Владимир Капелько? – Татьяна остановилась на мгновение. – Я помню его работы. Но я не знала, что он из Хакасии. Очень талантливый и самобытный мастер.

– А еще поэт, большой выдумщик и оригинал, – Анатолий улыбнулся. – Чудак с открытой душой. Капеля был настоящим фанатиком древней истории Хакасии. Тридцать лет собирал древние петроглифы со скал по берегам Енисея, Маны, Абакана, Лены, в степях Хакасии, Тувы. Он первым применил для копирования наскальных рисунков микалентную бумагу. После того как ее намочишь в воде, она не ссыхается и не крошится, а сохраняет свой первоначальный облик. Лист прикрепляется поверх петроглифа к скале и смачивается водой, чтобы она вдавилась во все углубления. Бумага заполняет собой все трещинки и мельчайшие выемки в скале. После высыхания ее натирают черной краской. Получается четкий оттиск фактуры камня – до последнего бугорка или углубления. Эстампажи на микалентной бумаге, по сути, последнее слово в мировой практике копирования наскальных изображений. Помню, с каким восторгом учились мы у Капели делать первые копии. А вот моим студентам это уже не в новинку. Привычно и обыденно.

Они подошли к ребятам. Те разом подняли головы.

– Не отвлекайтесь, – сказал Анатолий. – Мы вам не помешаем.

И повернулся к Татьяне:

– Рисунки выбивались на скальном фризе точечными ударами, а потом заполнялись охрой, смешанной с животным жиром. Им, по крайней мере, пять тысячелетий, а сохранились – как ни в чем не бывало. Краска защищала от воздействия стихий. В коллекции Капели более семисот эстампажей, двести пятьдесят листов сделаны с памятников, безвозвратно утраченных в результате их затопления Красноярским и Саяно-Шушенским водохранилищами. Более двухсот листов содержат изображения, которые никогда не публиковались. Научную и историко-культурную ценность коллекции трудно переоценить. Эксперты оценили ее в более чем тринадцать миллиардов американских долларов.

– Ничего себе!

Студенты разом подняли головы. Глаза их заблестели.

Анатолий улыбнулся.

– Ох и падкие ж вы на доллары! Сколько раз я вам говорил, что хакасские петроглифы не только уникальны, они бесценны для нашей истории и культуры!

– Кто спорит? – отозвался один из студентов. – Но суммы и впрямь астрономические. Я тут прикинул: это ж двадцать бюджетов нашей Хакасии!

– Выходит, – встрепенулась одна из девушек, – республика смогла бы безбедно прожить два десятка лет только на эстампажах Капелько?

– Нет, вы посмотрите на них! – Анатолий покачал головой. – Не стыдно вам? Вот молодежь пошла, только о деньгах и думает!

Студенты переглянулись.

– О деньгах можно не думать, но что поделать, если все проблемы от их отсутствия.

Анатолий смерил их долгим взглядом, вздохнул, затем осторожно приподнял лист бумаги за края и обратился уже к Татьяне.

– Смотри, как выразительно! До сих пор ученые пытаются понять: зачем на стены пещер, скалы наносились рисунки, с какими обрядами и мифами они связаны.

– Древнему человеку, наверно, тоже хотелось выплеснуть свои эмоции, после удачной охоты или победной битвы? – Татьяна осторожно коснулась оттиска. – Как любому художнику…

– Не совсем так, – покачал головой Анатолий, – в древние времена этим занимались не абы кто и не абы как, а только избранные – жрецы или шаманы. И рисунки наносили в местах святилищ, там, где проводились обряды. И, конечно же, не то, к чему просто душа тянется, а строго определенные, несущие сакральный смысл изображения. Эти рисунки – своего рода «иконы», изображения священных животных, небесных светил.

Анатолий склонился над листом бумаги, не касаясь оттиска, обвел пальцем контуры петроглифов.

– На территории Хакасии много писаниц. Самые древние относятся где-то к неолиту, самые поздние – к концу девятнадцатого и даже к двадцатому векам. Вот на этом, совсем небольшом фрагменте писаницы виден почти весь набор типичных изображений: фантастические звери и птицы, духи и родовые знаки – тамги, дикие и домашние животные, картины мироздания, обряды почитания божеств и духов. Это искусство вообще наполнено символизмом, в окуневской культуре часто встречаются антропоморфные персонажи. Это звери с элементами медведя, волка и птицы, которые поглощают солнце. Человек как таковой не предстает здесь в роли героя. Герои появляются позже, уже в тагарской культуре. – И он протянул ей лист. – Хочешь в руках поддержать?

Татьяна приняла у него оттиск и подняла его повыше. Солнечные лучи пронизывали бумагу насквозь, отчего изображения казались объемными и словно плавали в воздухе. Вздохнув, она аккуратно вернула эстампаж на стол.

– Здорово! Ощущения неповторимые!

– На этом листе, – продолжал Анатолий свой рассказ, – можно рассмотреть жилища тагарцев, котлы, в которых они готовили пищу, повозки, на которых передвигались. Встречаются картины битв, охоты, сцены боевых схваток. Соответственно, имеются воины в доспехах и при полном вооружении.

– Просто «Война и мир» получается, – улыбнулась Татьяна. – Только в наскальных рисунках.

Анатолий расплылся в ответной улыбке и снова подхватил ее под локоть.

– А ты как думала? Вся история человечества – бесконечная череда войн. И, слава богу, что живы пока эти памятники, которые позволяют нам хоть на шажок заступить в ту или иную эпоху, – и, махнув рукой, озорно блеснул глазами. – Тут всего за неделю не перескажешь. При желании увидишь все сама, прикоснешься к петроглифам. Не поверишь, но они всегда теплые и пульсируют под пальцами, словно живые. В конце сезона я обязательно свожу тебя на Боярскую или Сулекскую писаницу. А сейчас давай-ка выпьем еще чайку, если ты не против?

Они вернулись за стол. Анатолий устроился напротив, облокотился на столешницу.

– Как тебе копии петроглифов? Впечатлили?

– Здорово! Но я хотела бы сама попробовать скопировать их. Это сложно?

– Не очень, но навык определенный нужен. На днях, возможно, выберемся к этой писанице, если ничто не помешает, тогда и попробуешь сделать копии. Дам тебе в помощь Люсьен. Она уже набила руку в этом деле.

Анатолий отхлебнул из кружки чай, помолчал, затем заговорил снова:

– В девяностых годах некоторые эстампажи Капели обманом вывезли за границу. Позже они нашлись во Франции и Великобритании. Слава богу и ФСБ, все удалось вернуть. Недавно их показали на выставке в республиканском музее.