Призрак (ЛП) - Заварелли А.

Я вообще не понимаю этого доброго жеста, даже если мне холодно. Я колеблюсь, но, в конце концов, решаю взять его, так как мне отчаянно нужен безопасный кокон. Он теплый и пахнет им, но меня это не беспокоит.

Алексей что-то говорит водителю, который смотрит на меня в зеркало заднего вида, прежде чем включить обогреватель и тронуться с места. Пока мы едем, чувствую на себе взгляд Алексея, но я слишком поглощена пейзажем за окном, чтобы обращать внимание на что-то еще. Я даже не знаю, где нахожусь. Когда Дмитрий бросил меня на произвол судьбы, я была одурманена наркотиками на много дней, может быть, даже недель. Это время — все, кроме ужасающего осознания его предательства, — как в тумане.

Я понимаю, что это не имеет значения. Где бы я ни была, это не имеет значения. Мое сердце и тело ослабели, но я должна держать свой ум острым. Сосредоточиться на любой возможности, которая представится, прежде чем я спущусь на следующий уровень ада.

Я внимательно осматриваюсь. За окном нет ничего, кроме пейзажа. Мы находимся на длинном, пустынном отрезке шоссе. И Алексей теперь сосредоточился на пейзаже за окном. Поэтому я смотрю поверх воротника его пиджака, оценивая его. Я ненавижу его за то, что он забрал мои таблетки. Мою свободу. Но он также был добр ко мне. Я знаю лучше, чем кто-либо другой, что доброта всегда имеет свою цену. Доброта — это всего лишь иллюзия. Как Дмитрий.

Этот человек ничем не отличается от него. Его движения грациозны, он ерзает на сиденье и смотрит в окно. Он спокоен и собран, как будто вокруг него есть силовое поле, через которое никто не может проникнуть. Он все так же хорошо одет, как я его запомнила, и чист, чего я не могу сказать об Армане, который мылся только тогда, когда ему это было удобно. Но я предпочла бы иметь дело с Арманом, а не с этим человеком. По крайней мере, Арман не скрывает свою истинную сущность под красивой одеждой и фальшивой внешностью.

— Меня зовут Алексей, — его голос заполняет крошечное пространство, когда он поворачивается и ловит мой пристальный взгляд.

Я ничего не отвечаю. Но все же он упорствует.

— Теперь по правилам приличия тебе следует назвать мне свое имя, — говорит он.

У меня нет имени. Я — ничто. Никто. Если я когда-нибудь и была кем-то, то теперь стала тем, кого я не знаю. Поэтому я молчу. В безопасности в своей голове. Он не может отнять это у меня. Он этого не сделает.

Он хмурится, и в машине снова воцаряется тишина. А вместе с ней поднимается и моя тревога. Я не могу его прочесть. Он пытается проникнуть в мою голову. Пытаясь швырнуть все имеющееся в его распоряжении оружие в мою и без того изодранную броню. Когда он рядом, чувства возвращаются. То, что я твердила себе, что никогда больше не почувствую.

Мне нужно уйти. Мне нужно улететь. Любыми возможными способами.

Водитель сворачивает с шоссе на гравийную дорогу, сбавляя скорость. Мое вялое сердце бьется слишком быстро. Слишком громко. Я оглядываюсь на Алексея, и вся неуверенность, которую я чувствую по отношению к нему, подпитывает мой страх. Я принимаю решение за долю секунды до того, как успеваю подумать.

Я распахиваю дверцу и изо всех сил высовываюсь из машины. Но этого недостаточно. Что-то сильное цепляется за мою ногу, и машина с визгом останавливается. По инерции дверь с хрустом врезается мне в ребра, выбивая весь воздух из легких. Я пытаюсь брыкаться и кричать, но мое тело застывает в раскаленной добела боли.

Меня втягивают обратно в машину, мой взгляд сталкивается с изменчивым синим. Он ругается по-русски, трясет меня и смотрит на меня дикими глазами. Когда я не отвечаю, он переходит на английский.

— О чем ты думаешь? — Он крепче прижимает меня к себе. — Ты скорее убьешь себя, чем поедешь со мной домой? Неужели ты думаешь, что я хуже Армана?

То, как он это произносит, звучит как нечто личное, но я не знаю почему. Я не знаю, что сказать, поэтому просто продолжаю молча смотреть на него. Нет такого объяснения, которое бы он когда-нибудь понял. Нет слов, чтобы передать, что сама жизненная сущность была выкачана из меня, и обломки в его руках — это все, что осталось.

Я должна была умереть в той ванне двенадцать лет назад. И я это сделала. Только мое тело вернулось к жизни. То, что осталось теперь, — просто призрак.

— Отвечай! — Алексей снова трясет меня, и я плюхаюсь в его объятия, как вялая лапша.

Его взгляд выдает его отвращение ко мне. Его негодование. Я много раз видела то же самое у Армана, и это меня не беспокоило. Но на этом лице и от этого человека — это меня задевает.

— Почему ты не мог просто отпустить меня? — кричу я в ответ. — Ты забрал у меня таблетки! Ты отнял у меня все.

Он недоверчиво смотрит на меня. И в одно мгновение все человеческое исчезает с его лица. Он дергает меня поперек сиденья, прижимая животом к своим коленям. Его рука сильно шлепает мою задницу.

Я не издаю ни звука. И даже не вздрагиваю. Потому что его шлепки — ничто по сравнению с кулаками Армана. Это только еще больше его злит. Он осыпает мою пятую точку серией сильных ударов, ворча каждый раз. Мужчина на водительском сиденье привлекает его внимание, когда он оборачивается и хлопает его по плечу.

— Лешка.

Алексей замирает, его рука все еще на моей заднице. Я смотрю на дверную ручку, все еще оплакивая свою неудачную попытку. А потом он рывком сажает меня к себе на колени. Его глаза встречаются с моими, и его рука поднимается к моему лицу. Нежный. Такой нежный. В его взгляде читается раскаяние. Но я не знаю почему. Он не причинил мне вреда. Он никогда не сможет причинить мне боль. Больше никто не сможет.

Когда он читает это по выражению моего лица, гнев возвращается. Его пальцы сжимают мое лицо, и его горячее дыхание касается моих губ, когда он говорит.

— Никогда больше так не делай, Солнышко. Я не тот человек, которого тебе стоит испытывать, ведь тебе не понравится то, что произойдет дальше.

Он толкает меня обратно на сиденье и пристегивает, прежде чем запереть двери с помощью рычагов управления. После чего машина снова трогается с места. На краткий миг что-то пробегает между ним и водителем в зеркале заднего вида. Какая-то невысказанная мысль.

На его лице мелькает чувство вины. Водитель говорит с ним по-русски, но Алексей сосредоточен на пейзаже, как будто даже не слышит.

Остаток пути проходит в тишине и напряжении. Ребра болят, и я едва могу дышать. Чувство глубокой, пульсирующей печали расцветает во мне, подавляя оцепенение.

Я пыталась и снова потерпела неудачу.

И я знаю, что этот человек никогда меня не отпустит. Я только променяла одного тюремщика на другого.

Машина останавливается, и я вижу, что мы стоим у частного самолетного ангара. За то время, что я поворачиваюсь к Алексею с вопросительным взглядом, он уже вонзает мне иглу в руку.

— Ш-ш-ш… — его пальцы скользят по моему испуганному лицу. — Спи.

Что я и делаю.

Хлопаю глазами, открывая и закрывая их, стон вибрирует на моих губах, когда я отрываю свое лицо от куска кожи, на котором оно покоится. Голова раскалывается, во рту пересохло. Я лежу неподвижно, но подо мной что-то движется. Шины, понимаю я через мгновение. Я в машине, растянувшись на заднем сиденье.

Я пытаюсь перевернуться, и моя голова натыкается на что-то, когда я это делаю. Обтянутое брюками бедро. Я поднимаю глаза и вижу, что Алексей смотрит на меня сверху вниз.

— Где мы? — хриплю я.

— Недалеко от Бостона, — отвечает он. — Почти около моего дома.

Его ответ посылает небольшую волну паники через меня. И слова покидают мой рот, не давая мозгу отфильтровать их.

— Я не хочу ехать в Бостон.

Он приподнимает бровь и пожимает плечами.

— Ты и не поедешь.

И это все. Это все, что мне нужно услышать, чтобы вернуться в свое комфортное состояние оцепенения. Стены воскресают сами собой, моя эмоциональная крепость восстанавливается.