Татьяна Устинова - Миф об идеальном мужчине

У него будет по меньшей мере несколько минут, чтобы выстрелить в нее и убраться. Рядом – совсем рядом – стройка. Особняки переоборудуют в офисы, в которых разместятся потом свиньи рангом повыше. За неровным сосновым забором ревут экскаваторы и краны швыряют многопудовые плиты. Если выстрел и услышат, то никто не придаст ему никакого значения. Подумаешь, на стройке опять что-то бабахнуло.

Он усмехнулся.

К тому времени, как ее найдут, он будет мирно пить кофе в кофейне Театра Станиславского и спокойно отдыхать с чувством до конца выполненного долга.

Да. Все будет именно так.

Он радостно и глубоко вздохнул.

Завтра. Завтра все будет хорошо. Завтра к нему вернется привычное спокойствие и уверенность. Завтра он наконец-то доведет до конца то, что началось так много лет назад, когда в их жизнь вломилась та, первая гадина и чуть было все не разрушила.

Он вовремя остановил ее.

Завтра он закончит то, что началось так давно.

Завтра…

– Завтра ты поедешь на работу вместе со мной. – Андрей потянулся и пристроил ее голову себе на плечо. Ему нравилось, когда ее голова лежала у него на плече и волосы щекотали нос.

– Но мне завтра к двум! – сказала Клавдия беспечно. По правде говоря, ей было совершенно все равно, к которому часу ехать на работу. Прикажет майор – поедет к девяти, не прикажет – поедет к двум. Придумает что-нибудь, как-нибудь объяснит сотрудницам свое непреодолимое служебное рвение, заставляющее ее приходить на работу на полдня раньше.

Он помолчал.

Клавдия его слушалась так, как будто он и впрямь был центром вселенной, и это его обескураживало и пугало. Немножко.

У него не было никакого опыта по части ответственности за другого человека, особенно когда этот человек полагался на него так, как полагалась Клавдия – полностью. До конца.

– Мы так и не поели, – почему-то рассердившись, сказал он. – Ты небось с голоду помираешь.

– Помираю, – сказала она новым для него и для себя робко-кокетливым тоном и куснула его за голое плечо. – Помираю. Сейчас тебя съем.

Он захохотал, подтянул ее за локти и переложил на себя. Она была удивительно легкая, несмотря на то, что длинная, но совсем не такая костлявая, как он представлял себе все эти десять лет. Теперь ему уже казалось, что все десять лет он мечтал о ней и воображал ее себе. Холодные пальцы ее ног осторожно потрогали его ноги. Это было приятно.

– Замерзла? – спросил он заботливо.

– Нет, – сказала она, рассматривая его очень близко. – Как я могу с тобой замерзнуть. Ты такой… теплый и большой.

Клавдия не могла поверить в то, что лежит с ним в постели, гладит ногой его ногу и близко смотрит в серые, внимательные глаза. Что с ней будет, когда прекратится эта дурацкая слежка, – нет, эта чудесная слежка, спасибо тому, кто придумал последить за ней! – и Андрей выставит ее вон из своей квартиры и из своей жизни. Ведь не мог же он в самом деле внезапно, спустя десять лет в нее влюбиться!

– Ковалева, – сказал он задумчиво. Его большая рука гладила ее по голове, как маленькую. – В своей стиральной машине я нашел самодельную финку с наборной ручкой, в самодельных же ножнах. Можно узнать, что это такое?

Вот идиотка! Она забыла финку на его стиральной машине! В его присутствии она забывала обо всем на свете, не то что о каких-то дурацких финках!

– Это… моя, – пробормотала она, пытаясь рассмотреть выражение его лица. Все-таки она была беспризорником, нет, беспризорницей, а он вырос в благополучной и большой московской семье. Ей не хотелось посвящать его в тонкости детдомовского быта.

– Что твоя, я понял, – сказал он, – потому что она точно не моя. – Он перестал гладить ее по голове и подсунул руку под ее грудь, распластанную на его груди. У Клавдии по спине пробежали мурашки, и сразу стало щекотно и радостно где-то в глубине. – Ты ее всегда с собой носишь? Или только теперь стала?

– Она мне досталась по наследству, – сказала Клавдия неохотно, хотя он спрашивал вовсе не об этом. – От одной девчонки. Она несколько раз мне помогала. И спасала даже. Почему-то жалела, хотя мы вообще-то друг друга жалели мало. Ну вот… В общежитии финка мне очень пригодилась. Там разные придурки шлялись. Начиная от вьетнамцев и кончая работягами с ЗИЛа. Я их два раза этой финкой припугнула, а на третий они отвязались.

– Как ты их припугнула? – спросил Андрей, рука его замерла у нее на груди.

Клавдия тяжело вздохнула от воспоминаний.

– Ну… сказала, что со всеми сразу я, конечно, не справлюсь, но того, кто подойдет первый, – прирежу. Потом они, конечно, смогут сделать со мной все, что хотят, но одного-то я с собой заберу точно. Пусть выберут и решат, кого именно. С ножом обращаться я умею, реакция у меня хорошая, так что… Они оба раза пошумели, побузили и ушли…

– Высший класс! – сказал Андрей. – Первый сорт! Голливуд!

– Не злись, – попросила Клавдия и сделала попытку вытащить его руку. Она мешала ей и уводила мысли совсем в другую сторону. – Все обошлось, я жива и здорова…

– Да уж, – сказал Андрей, но руку не вытащил и только крепче стиснул грудь. – Теперь я буду за тобой смотреть. А то чуть что – ты за нож хватаешься. Нехорошо это, Клава. Неженственно…

Он сделал какое-то движение, всего только одно, и Клавдия оказалась прижатой к дивану.

Он не даст ее в обиду. Он защитит и спасет ее. Он уже очень много про нее знает, намного больше, чем знает она сама. Он будет с ней столько, сколько она пожелает. В конце концов именно о ней, оказывается, он мечтал всю свою мужскую жизнь.

Он был совершенно твердо уверен, что потеряет ее, как только она узнает то, что уже знал он.

Ольга позвонила часов в одиннадцать.

– Я только приехала, – сказала она злым голосом. – Ей-богу, в следующий раз в эти архивы сам поедешь. Подумаешь, какой начальник выискался, посылает нас туда-сюда, как лакеев…

– Не расходись, – приказал Андрей. – Где Мамаев?

– На Мамаевом кургане, – огрызнулась Ольга, но, так как Андрей молчал, добавила: – Домой поехал. Или ты думаешь, что он у меня ночует?

– Что у тебя есть? – Андрей покосился на Клавдию, которая деловито готовила запоздавший ужин.

У нее были розовые щеки, она все время улыбалась и, словно бы сдерживая себя, иногда нахмуривалась. Поверх вчерашней рубахи был повязан фартук, подол задрался немного, открывая длинные-предлинные ноги и кусочек выпуклой попки.

Андрей зажмурился и с грохотом переставил стул спиной к ней. Сердце колотилось, и руки были влажными, хотя он весь вечер пролежал с ней в постели.

– Да будешь ты слушать, что говорит тебе капитан Дружинина, или нет?!