Kurohibi. Черные дни - Gabriel

Девушке не нужно было надевать очки, чтобы различить померкшее сияние ее коротких — до плеч — колышущихся на ветру пламенного цвета волос. Она помнила свою коллегу из прошлой жизни, Аску Шикинами, хотя практически никогда не испытывала к ней каких-то особенных чувств. Но грудь все же обожгло при ее виде, и девушка догадывалась почему — еще когда она билась в агонии на операционном столе, в момент, когда мир едва не встретил свой конец, именно эта девочка стала спасителем человечества. Когда развеялся дым разорвавшихся ракет, когда люди справились с шоком, именно ее обнаружили рядом с мертвым телом демона, ставшего причиной всего хаоса в мире. Она сокрушенно рыдала, она что-то кричала, захлебываясь в слезах, она выла, словно зверь, страдая от одной ей ведомой боли, но по пустому пистолету, по пулевым отверстиям нашедшие ее поняли, что именно эта девушка — пилот Евангелиона-02 — спасла людей от погибели. И имя ее пронеслось по всему свету, произносимое с благодарностью и торжеством, хотя то был лишь формальный повод отпраздновать долгожданное избавление от всех страхов, истинный конец войны, и переключиться, наконец, с проблем глобальных к простым житейским заботам. И кто-то из всласть имущих даже предлагал вручить ей орден-благодарность от имени всей земли, но девушка неожиданно пропала, сбежала на ближайшие девять месяцев, сокрытая тайным покровителем, а затем, как быстро ее имя возвеличили на весь свет, так же быстро о ней забыли. И теперь эта рыжеволосая девушка, точнее, женщина, поблекшая от тяжести пережитых дней, но нашедшая покой, тихо жила среди зеленых садов Токио-3, храня в себе незаживаемую боль тоски и глубоко личной, сакральной радости.

Впрочем, одинокой она не была, и пустоту в ее душе заняло новое, самое прекрасное сокровище. Достав и надев очки с трудом работающей рукой, девушка в каляске, наконец, смогла различить мирное лицо Аски, ее глубокий тихий лазурный взгляд, устремленный на маленькую девочку лет пяти, прыгающую рядом, весело смеющуюся и играющую с игрушечной моделькой авиалайнера в руках. Она удивительно походила на маму своей красотой и живостью, которой та обладала когда-то, с искренней радостью смеясь и увлеченно возясь с игрушкой, с жужжанием поднимая ее верх, словно представляя высоко в небо. Ее развевающиеся волосы темно-рыжего цвета, почти каштанового с оттенком красного вина, струились вдоль шеи по спине, лаская округлые щечки и челкой забиваясь в темно-синие глаза, но девочку это будто ничуть не смущало, и она продолжала весело кружиться по поляне с самолетом в руке.

И каждый раз взгляд Аски мгновенно светлел, стоило ей только посмотреть на свою дочь, наполнялся лаской, самой искренней и преданной любовью, а вместе с ней и отодвинутой в самые глубины души болью, тоской, однако кончики ее губ все равно поднимались в легкой умиленной улыбке, и девушка буквально расцветала, словно под лучиком пробившегося из-за облаков солнца. Лицо ее, мягкое, нежное, приобретало выражение счастья и почему-то благодарности.

— Мама, мама!!! Смотри, там, в небе! — вдруг подлетела к ней девочка, непоседливо схватила Аску за руку и стала тыкать своим крошечным пальчиком вверх, восторженно распахнув наивные восхищенные глаза. — Там самолет, самолет!!!

И молодая мама подняла голову вслед за дочерью, действительно разглядев небольшую серебристую точку на бесконечной голубой глади небосвода без единого облачка, мерно плывущую в высоте и оставляющую длинный белесый след от самого горизонта.

— Настоящий самолет! Прямо как падающая звезда! Правда, мама, похоже? Да, мама, скажи?

— Действительно, Аико, прямо как падающая звезда, — ласково ответила Аска, придержав ладонью затрепетавшие под ветром короткие локоны.

— Ура! Звезда! А, можно загадать желание? Можно, мам?

— Конечно, золотце. Но только одно. И никому о нем не говори.

— Ура-а-а!!! — закружившись на месте, девочка понеслась по полянке, подпрыгивая от радости и заводив в воздухе своим игрушечным самолетиком, начав вслух перечислять названия желанных сладостей и конфет.

А Аска так и не опустила взгляда, продолжая вглядываться в голубое небо, разделенное надвое конденсационным следом пролетевшего самолета. Уже стало доноситься далекое гудение авиационных двигателей, и белая полоса от края до края земли почти размылась под высотными ветрами, и рыжеволоска вдруг улыбнулась, словно обнаружила за лазурной завесой, за темнотой бесконечностью космоса нечто, что дотронулось до ее сердца мягким нежным касанием чистой искренней любви.

Девушка в коляске вдруг поняла, что даже под очками взгляд ее стал расплываться, и она сняла их трясущейся рукой и поспешила отвести голову в сторону. Чувство — грызущее, мучительное, с трудом перенесенное когда-то давно — вновь заворочалось в ее груди и откликнулось волной пугающе чарующей дрожи. А размытые глаза заметались по сторонам, вновь заскользив по влюбленной парочке на другом конце аллеи, по трем подругам за живой изгородью, по молодому юноше в легкой куртке и бейсболке, сидящему на скамье у яблони и читающему газету, из-за которой нельзя было разобрать его лицо до тех пор, пока он не поднялся и не побрел лениво к выходу, скрывая свою улыбку под тенью козырька. И из груди девушки тихим стоном донеслось трепещущее неспокойное дыхание, но тут вдруг на ее плечо бережно легла правая механическая рука-протез мужчины, все это время толкавшего кресло, и взрослый заботливый голос спросил:

— Хочешь, я займусь ими, Мари?

Однако та лишь беззвучно всхлипнула, протерев глаза платком, неловко улыбнулась, ощутив, как ноги отозвались колючей болью, подтянула плед повыше к шее и тихо произнесла:

— Пойдем домой, папа.