Очаровательный повеса - Элизабет Хойт

Эва с огромным трудом сдержала улыбку и серьезно сказала:

– Спасибо, не надо, Жан-Мари. Я поговорю с мистером Хартом, если он соизволит сесть.

Владелец парка развлечений скорее рухнул, чем сел, на небольшой диванчик, и тот жалобно скрипнул под его тяжестью.

Эва кашлянула и обратилась к верному слуге:

– Будь добр, принеси еще одну чашку для гостя.

Тот нахмурился:

– А не лучше ли мне остаться здесь?

Как правило, Жан-Мари никогда не оставлял свою хозяйку наедине с мужчиной, но Эва не могла допустить и мысли, чтобы выказать перед мистером Хартом слабость. Даже если в действительности она нередко нуждалась в Жане-Мари, сейчас ей очень хотелось выглядеть сильной и уверенной в себе.

Эва вздернула подбородок.

– Полагаю, наш гость не собирается причинить мне вред, так что я справлюсь.

– Спасибо, что согласились меня принять, – быстро проговорил визитер, не упуская из виду громилу лакея.

Эва кивнула, потом спросила:

– Вы успели куда-нибудь зайти на ленч?

– Нет, мэм.

– Тогда передай Руфь, чтобы принесла еще один поднос, – распорядилась Эва.

Жан-Мари окинул незваного гостя мрачным взглядом, но вышел молча.

– Итак, что вы хотели мне сообщить, мистер Харт?

Она ожидала, что гость сразу же заговорит о деньгах, но он откинулся на спинку дивана, положил ногу на ногу, став похожим на ленивого льва, греющегося на солнце, и спросил:

– Вы очень быстро покинули парк. Что-то не так?

Эва сжала губы.

– Не терплю насилия в любом его проявлении. И, откровенно говоря, после утраты вами присутствия духа я не видела никакого смысла оставаться.

После их утренней встречи Харт успел переодеться: теперь на нем были темно-фиолетовые жилет и сюртук, но волосы оставались в полном беспорядке рассыпанными по плечам, придавая ему вид дикаря, которому не место в ее приличной гостиной.

– Что касается моей утраты присутствия духа… – Мужчина аж скривился. – Вы должны признать, что Шервуд заслужил то, что получил.

Эва не стала произносить вслух, что ничего ему не должна, но взглянула на своего гостя с откровенным любопытством.

– Вы всегда так решаете проблемы?

– Я из театра, – сказал он так, словно это объясняло его неучтивость. – Мы не так хорошо воспитаны, как люди, среди которых вращаетесь вы, зато куда более естественны.

Последнее относилось к женщине в его постели?

– Понимаю. – Эва сжала губы и уставилась на свои руки. – Вы, наверное, сможете найти другого сопрано, но будет ли у него голос, как у Джованни Скарамеллы? Слава этого певца привлекает толпы людей. Я могу понять, почему мистер Шервуд так старался заполучить его. Кто еще в Лондоне может брать такие высокие ноты?

– Возможно, никто, – согласился мистер Харт. – Но я могу поискать на континенте.

– Но даже если найдется, сможете ли вы открыться через месяц? – не стала спорить Эва.

Мужчина посмотрел на нее, но Эва не отвела глаз: оба знали, что это практически невозможно.

– Послушайте! – подался вперед Харт, упершись локтями в колени и стиснув ладони. – Вы бывали в театре и знаете, что это такое. У меня есть музыканты и танцоры, есть опера Фогеля: новая и, по моему мнению, одна из лучших, – есть Ла Венециано – Виолетта, которую вы видели сегодня утром, – самое известное сопрано в Лондоне. Мне нужен только ведущий кастрат.

Эва кивнула.

– Да, а без него, можно считать, у вас нет ничего. Зрителей в ваш парк привлечет слава певцов, и главный среди них – тот, кто обладает самым чарующим голосом, который посетители захотят услышать снова и снова.

Харт стиснул зубы.

– Я уже послал письма на континент и всем знакомым. В течение недели у меня будет новый обладатель высокого сопрано.

– И у вас останется всего две недели на репетиции.

Мужчина скрипнул зубами.

– Все успеем, я не сомневаюсь, если будут деньги.

Эва улыбнулась и покачала головой.

– Я вам уже неоднократно говорила «нет», но вы продолжаете идти напролом. Скажите, мистер Харт, вы способны отступить?

– Никогда! – Его зеленые глаза прищурились и смотрели с вызовом. Он выглядел так же, когда набросился на мистера Шервуда: дикая бескомпромиссная сила, с которой нельзя не считаться.

Ей следовало бояться этого человека. Возможно, в глубине души она действительно испытывала страх, иначе откуда это учащенное сердцебиение и прерывистое дыхание.

Но если и так, Эва решила не обращать на эти признаки внимания.

– Очень хорошо.

Гость выпрямился, на лице его появилась широкая улыбка, и как раз в этот момент вошла Руфь с подносом.

Эва указала на низкий столик перед диваном, на котором сидел мистер Харт, и девушка поставила поднос туда, не сводя глаз с гостя: у хозяйки не часто бывали посетители.

– Спасибо, Руфь.

Девушка улыбнулась и выскользнула из комнаты.

– Выглядит аппетитно, – заметил гость и взял с подноса кусок хлеба.

Тесс догадалась купить на рынке несколько рыбин, и на втором подносе стояли те же блюда, что и на ее собственном.

Эва несколько секунд как завороженная смотрела на его пальцы, когда он ломал хлеб, потом проговорила:

– У меня есть одно условие, прежде чем я предоставлю вам доступ к деньгам моего брата. – На мгновение задумавшись, она добавила: – Точнее, два.

Мужчина нахмурился, продолжая терзать хлеб длинными пальцами.

– Что за условия?

Эва глубоко вздохнула.

– Я буду вести бухгалтерию «Хартс-Фолли» до тех пор, пока театр не откроется.

– Но мы так…

– И еще, – решительно отмахнулась от его возражений Эва. – Вы будете позировать мне как модель.

Несколько минут Аса Мейкпис смотрел на эту безумную женщину, словно не веря своим глазам, потом откинул голову и расхохотался, да так, что на глазах выступили слезы. С того самого момента, как она вырвала его из приятнейшего сна рядом с теплой обнаженной Виолеттой, его день становился все хуже и хуже. Все катилось под откос. Мисс Эва Динвуди была как одна из вестниц рока, которые всегда преследуют неудачливого героя в мифах: гарпия или кто-то наподобие. Кстати, ее нос здорово напоминал клюв. С тех пор, как к нему явилась мисс Динвуди, у него адски болела голова, он лишился основного солиста, избил проклятого Шервуда – и все за каких-то несколько часов. А теперь очередная новость: она соглашается открыть кредит только при условии, что он впустит ее в свой бизнес да еще – это вообще немыслимо! – будет ей позировать, словно у него уйма свободного времени.

Его парк – его детище – для него важнее всего на свете. Если это принесет деньги для его театра, он готов танцевать голым посреди Бонд-стрит, а посидеть немного голым в гостиной не такая