Михаил Ландбург - Посланники

Проходя мимо Лии, я шепнул:

- Вечером заглянем в кафе?

Лия бодро отозвалась:

- Только в такое, где не шумно, где можно беседовать в полголоса.

- Ладно. А потом ещё в кино… Пойдёшь?

В глазах Лии я прочёл: "А ты как думаешь?"

***

В крошечном кафе "Дыхание" было четыре столика без скатертей, зато на каждом из них возвышалась узкая стеклянная вазочка с цветком. Мы устроились за столиком возле окна. В чуть затемнённом углу сидел старик с большими красными ушами и длинными плохо расчёсанными волосами. Прислонившись к стене, он пил из гранёного стакана рыжую жидкость. И вдруг он запел какую-то французскую песню, а закончив петь, посмотрел на нас. Лия улыбнулись, а я поаплодировал. Старик поднялся, отвёл рукой лезущие в глаза волосы и направился к выходу. В окно было видно, как он, размахивая руками, шёл вдоль улицы. На углу он остановился, что-то, видимо, обдумывая, а потом свернул в переулок, где магазин рыболовных принадлежностей.

Официант поставил на наш столик две чашки кофе и творожное пирожное.

Лия облизала губы.

Я поиграл бровями.

Вошли двое мужчин в помятых шляпах. Они прошли к столику, за которым сидел старик. Мужчина с зелёными глазами стал читать стихи о женщинах. В стихах звучало немало забавного.

Лия нагнулась ко мне и сказала:

- Писатели – чудаки.

- Не все, - рассудил я. - Только те, что пытаются добраться до сути.

- Кому-то из них удалось?

- Одной жизни бывает мало…

Лия перевела взгляд на окно.

- Мне иногда кажется, что планета остановилась, и что земля прекратила своё вращение.

Я огляделся вокруг и почти выкрикнул:

- Упаси Боже!

Лия взяла мою руку и задумчиво проговорила:

- А ещё мне иногда кажется, что я старая.

Я пошевелил ушами. Подвигал носом.

С улицы в окно заглянул какой-то мужчина. У него был смятенный вид. Кажется, он кого-то потерял. Я проникся к нему сочувствием. Мужчина от окна отошёл.

- Почему мне с тобой хорошо? - выдохнула Лия.

- И действительно – почему? - зарычал я.

На окно опустилась муха, и я, проследив за движением её ножек-ниточек, напомнил о Вергилии, который за мухами, залетающими в комнаты, признавал статус домашних животных, а однажды на земле возле своего дома организовал траурную церемонию похорон мухи со всеми положенными при таком событии атрибутами – гробокопателями и долгими речами.

Лия сказала, что в букинистическую лавку доставили новые книги, а затем, немного поговорив о Римской империи, мы завели разговор о современной литературе. Лия одобрительно отозвалась о незнакомом мне шведском писателе. "Храбрый он, не боится общаться с мёртвыми".

В кафе вошли две пожилые дамы. Они пили чай и во весь голос обсуждали последние выборы в Венесуэле. Внезапно, вскочив со своего места, одна из них замахала руками и со словами "ничего ты в этом не смыслишь" побежала в туалет. Та, которая осталась, заметно заскучала. "Вот скажи, - обратилась она ко мне, - что будет с этим миром дальше?" Я высказал предположение, что дальше будет то же, что было прежде. Дама посмотрела на меня пустыми, будто слепыми глазами, а затем, допив свой чай короткими, нервными глотками, тяжело вздохнула и выбежала на улицу.

Я посмотрел на Лию и стал гадать: если наша прародительница Ева родилась из ребра Адамова, Венера – из морской пены, то Лия… От кого мне такой подарок, кем послана?

- Могу получить информацию? - спросил я.

- Обо мне?

Я кивнул.

Лея горестно вздохнула:

- Что ж, приступай к пыткам.

Я приступил:

- Твой любимый танец?

- Танго.

- Любимые цветы?

- Белые гвоздики.

- Любимые картины?

- Тёплые. А любимая еда – жареная картошка.

- Про еду я не спрашивал.

Подошёл официант и спросил, не желаем ли чего-либо ещё.

Я попросил жареной картошки.

- Нет у нас, - смутился официант.

Я посмотрел на Лию.

- Тогда в кино?

Лия поднялась с места.

***

Фильм Тео Ангелопулоса "Вечность и один день" рассказывал о судьбах нелегальных иммигрантов. Во время показа забавных сцен лицо Лии улыбалось, жестких – содрогалось, таинственных или невнятных – замирало. "С этим лицом всё как надо!" - заключил я.

Выйдя из кинотеатра, мы, взявшись за руки, бродили по городу, говорили о фильмах, об учёбе в университете. На нас оборачивались, на нас заглядывались и мужчины, и женщины, и я был готов поклясться, что за нами всю дорогу тянулось яркое, многоцветное сияние.

Лия сказала:

- Обожаю твои пальцы.

Я спросил:

- Что в них хорошего?

Лия пояснила:

- Они твои…

- Я заверил:

- Теперь – и твои тоже…

Лия спросила, задумываюсь ли я над будущим мира, и я сказал, что смысла в этом не нахожу, ибо будущее придёт и без того, думаю ли я над ним или нет. "А ты? - спросил я. - Ты довольна?" "Чем?" - не поняла Лия. Я сказал: "Всем, что вокруг". Лия посмотрела на меня долгим, бесконечно долгим взглядом.

Мы вновь заговорили о фильме Тео Ангелопулоса.

- Не знаешь, почему преследуют неповинных людей? - упавшим голосом спросила Лия.

- Знаю, - отозвался я. - Просто, аппетиты у одних несоизмеримо большие, чем у других.

Лия высказала мысль о том, что людям, несправедливо преследуемым, следует собрать большое войско и восстать.

- Без проблем! - сквозь сжатые зубы произнёс я. - Соберем!

- Ты милый.

Я заключил лицо Лии в мои ладони.

Глаза Лии искрились.

Потом я принялся прыгать на одной ноге. Продержался метров сорок.

Подошёл, пошатываясь, парень – прыщавое лицо, выпученные глаза, на жёлтой майке надпись: "Я небесполезен: служу примером плохого поведения". Кажется, он был из тех, кто считают, будто сердце мужчины расположено в его члене.

Потянувшись губами к моему уху, он шепнул:

- Уступи девулю!

Я шепнул в ответ:

- Дышать хочешь?

- А то! - сказал он.

- Тогда ляг и дыши.

- Понял! - проговорил он и без лишних движений опустился на тротуар.

- Умница! - похвалил я.

Лия кивнула на парня:

- Что это с ним?"

Я объяснил:

"Anorexsia neurosa".

Лия завела разговор о букинисте –

была страшная война в Европе, потом война за Независимость в Палестине, потом учёба в Сорбонне и, наконец, служба в должности атташе по культуре во Франции. Посланник от государства Израиль! Судьба, фортуна – в жизни всё так странно. Букинист считает, что человек есть только то, что он есть, и жизнь есть то, что мы в ней делаем.

Я напомнил, что история напичкана самыми невероятными странностями. Например, немалое удивление вызывает дата 129 лет.

Наполеон родился в 1760 году. Гитлер родился в 1889 году (разница 129 лет)

Наполеон пришёл к власти в 1804 году. Гитлер пришёл к власти в 1933 году (разница 129 лет) .

Наполеон вошёл в Вену в 1812 году. Гитлер вошёл в Вену в 1941 году (разница 129 лет)

Наполеон проиграл войну в 1816 году. Гитлер проиграл войну в 1945 году. (разница 129 лет).

Лия остановилась, прижалась ко мне щекой.

У меня вспотели ладони.

Я спросил, реальна ли любовь с первого взгляда?

Лия сказала, что на первый взгляд – да, но чем такая любовь обернётся через 129 лет предсказать сложно.

Мы немного помолчали, и вдруг Лия спросила, знаю ли я что-либо о финских евреях. Я не знал. В эти минуты мне ни о чём знать не хотелось. Кажется, в мире выключились звуки, и передо мной предстала картина Шагала – взявшись за руки, я и Лия парим над Иерусалимом.

- Чему ты улыбаешься? - не поняла Лия.

Я сказал, что теперь понимаю, почему, входя в транс от своего удачного исполнения, пианист Фетс Уоллер выкрикивал в зал: "Пристрелите меня кто-нибудь, пока я счастлив!"

***

Прозвенел мобильник.

- Ты где? - спросила мама.

- Парю в небесах, - сказал я.

- Тебя ждали дома.

- Ждали?

- Тебе повестка…

***

Я, сержант запаса армии обороны Израиля, вызывался на базу, и я сказал себе: "Так точно, как же иначе!?"

Мама смотрела на меня и молчаливо покусывала губы.

"Надо!" - сказал я вслух.

***

Радиоприёмник оповещал:

"Город Сдерот – воздушная тревога…

Город Беер-Шева – воздушная тревога…

Кибуц Ревивим – воздушная тревога…

Город Ашкелон – воздушная тревога…

Кибуц Цеелим – воздушная тревога…

Город Ашдод – воздушная тревога…"

Кто-то хватался за мобильник, предупреждая близких, знакомых, любимых о наступлении Зла,