Андрей Добрынин - Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы

Начинало светать. Рассекая прозрачный воздух мощными взмахами крыльев, птица неудержимо стремилась к западу. Впереди уже виднелись огромные зеленые пространства поймы реки Шатт–аль–Араб. Среди них ярко поблескивали голубые оконца озерной воды. «Вон старая крепость! — взволнованно вскричал Дмитрий. — Приор назначил ее местом встречи. Садимся! Он должен быть где–то здесь». Птица заложила вираж, чтобы плавно зайти на посадку, но вдруг ее и друзей ослепил яркий отблеск, неизвестно как родившийся в прозрачной голубоватой пустоте утреннего неба. Затем в тишине тех высот, куда не долетают звуки земли, послышалось какое–то странное стрекотание, и наконец, возникнув как бы ниоткуда, прямо по курсу птицы возникло отвратительное хищное насекомое — стремительно приближающийся вертолет. Вадим Цимбал, как человек военный, сразу различил на его борту опознавательные знаки ВВС Ирака. «Снижаемся! — рявкнул Вадим. — Эти грязные агрессоры на все способны». Но было уже поздно. Птица Рух, которой в ее прежней жизни не встречалось ничего подобного вертолету, опускалась величественными кругами, не желая ронять своего достоинства. Тем временем вертолет подлетел совсем близко и открыл огонь наверняка. Струи огня из бортовых пулеметов сначала прожужжали мимо и растаяли в пустоте, но затем хлестнули по могучей груди птицы. Перья и клочья окровавленной плоти полетели в разные стороны. Птица издала сдавленный стон, и ее скольжение вместо плавных кругов стало происходить по наклонной прямой. Летчики, видимо, решили позабавиться, добивал уже пораженную цель, и по дуге зашли ей навстречу. Это их и погубило. «Получай, сука!» — вне себя крикнул Вадим Цимбал и запустил в надвигающийся вертолет своей губной гармоникой. Она угодила в стекло кабины, и на встречном курсе удар получился такой силы, что стекло не выдержало и разбилось. Вертолет окутался сверкающим облаком осколков и, потеряв управление, рухнул вниз, на рисовое поле. Послышался страшный скрежещущий удар, а затем грохот взрыва. Облако черного дыма, подцвеченное снизу багровым пламенем, взметнулось ввысь — вероятно, одновременно взорвались и боекомплект, и топливные баки. Но друзьям не удалось сполна насладиться этим зрелищем — в следующий миг им пришлось закрываться руками от немилосердно хлещущих тысяч стеблей тростника, затем раздался всплеск — и все стихло, только булькали пузырьки газа, поднимаясь из болотной жижи. Друзья спрыгнули в топь и оказались сразу же по пояс в черной воде. Раненая птица со стоном повернулась на бок. «Прощайте, друзья, — произнесла она слабеющим голосом. — Вашей вины в случившемся нет. Благодарю вас за тот глоток свободы, который мне удалось вкусить перед смертью». «Постойте, сударыня, не умирайте! — в смятении воскликнул Константин, на глаза которого навернулись слезы. — Мы вам поможем, мы вас перевяжем!»

Он сорвал с плеч дорогой халат и несколькими движениями мощных рук разорвал его на полосы. «Спасибо, друг мой, но это ни к чему. Прощайте, — устало произнесла птица. — Я счастлива, что на склоне дней Аллах послал мне встречу с вами, а то я уж думала, что все люди таковы, как эти идиоты зинджи». Птица осторожно положила голову на скрестившиеся стебли тростника, и глаза ее задернулись опаловой пленкой. Через мгновение последняя дрожь пробежала по ее исполинскому телу. Друзья плакали, не стыдясь своих слез. «Надо бы достойно ее похоронить», — всхлипнув, сказал Вадим Цимбал. «Конечно, непременно!» — горячо поддержал его Виктор. Однако после этих слов друзья погрузились в раздумье: гигантские размеры трупа привели их в затруднение. Наконец решили идти на поиски лошадей и веревок, дабы вытянуть птицу из болота на открытое место и там ее торжественно кремировать.

В эту минуту небо над ними потемнело. Друзья подняли головы и увидели еще двух колоссальных птиц, снижавшихся кругами к телу своей мертвой соплеменницы. Константину сразу вспомнился слышанный им во дворце рассказ какого–то странника. Тот утверждал, что если птица Рух умирает, то ее сородичи каким–то таинственным образом немедленно узнают об этом, летят к месту ее смерти и уносят труп в определенное место в горах. Там всегда наготове запас топлива, и труп усопшей сжигают, а прах развеивают по ветру, иначе его могут осквернить недостойные животные или люди. Птицы приземлились, и Виктор начал что–то им объяснять, но они довольно бесцеремонно его перебили. «Не надо слов в день смерти, — заявили они. — Нам известно, что вы были друзьями покойной, и этого довольно». Одна из птиц взяла клювом труп за ноги, вторая — за шею, и тростник пригнулся и зашумел от взмахов огромных крыльев. В благоговейном молчании друзья следили за тем, как птицы удалялись, неся свой скорбный груз, а внизу по тростниковым просторам за ними бежала тень, похожая на тень от бегущего по небу облака. «Приор должен ждать нас в крепости, а крепость вон там», — произнес после долгой паузы Дмитрий и указал направление жестом опытного моряка. Мало–помалу друзья выбрались из топи на твердую землю. Среди уже убранных полей старая крепость была видна как на ладони. Но вдруг шедший впереди Дмитрий бросился ничком на землю и сделал друзьям знак последовать его примеру.

Они укрылись за кустами терновника, росшими на краю поля. У них на глазах дальние поля стали сплошь покрываться какой–то шевелящейся массой, обретающей по мере приближения облик войска, над которым колыхалась густая щетина знамен и копий. Издали долетали приглушенные расстоянием команды и воинственные вопли. Разделяясь на отряды, войско зинджей в считанные минуты обложило крепость со всех сторон. Вадим Цимбал достал из походной сумки морской цейссовский бинокль, с которым никогда не расставался, и принялся наблюдать происходящее у стен крепости. «Построились… Стоят… Выслали парламентеров, — пересказывал он друзьям все то, что видел. — Вижу на стене Приора, он говорит с парламентерами… Ему подают ведро… Он выливает его на парламентеров… Они бранятся и бегут прочь… По–моему, это было дерьмо», — заключил Вадим, откладывая бинокль в сторону. «Смотрите!» — взволнованно крикнул вдруг Константин, показывая куда–то влево. Друзья посмотрели туда и увидели, как из тростников появился огромный волк с желтыми пятнами над глазами. За ним гуськом выбежали на открытое место еще десятка два волков и расселись в ряд вдоль края поля. Некоторое время они внимательно созерцали происходящее у стен крепости, где войска зинджей занимали исходные позиции для штурма. Затем волк–предводитель коротко рыкнул, бросился на землю и принялся кататься и корчиться, поднимая пыль и расшвыривая в разные стороны комья земли и рисовую солому. Его примеру тут же последовали и все остальные волки. Некоторое время друзья видели только облако пыли и мелькающие в нем волчьи головы и лапы, дергающиеся в мучительных корчах. Постепенно они стали замечать, что с волками происходят странные изменения: переполнявшее их сверхъестественное напряжение буквально на глазах преобразовывало звериные члены в человеческие, а вытянутые хищные морды — в человеческие лица. Волки словно заново лепили себя, творческая сила действовала на них не извне, а изнутри. Друзья впервые наблюдали процесс превращения оборотней, и он оказался столь захватывающим, что они, забыв обо всем, не могли оторвать от него глаз. Наконец волки перестали кататься по земле, пыль постепенно осела, и взорам друзей предстали новые существа — ликантропы. Они ничем не отличались бы от людей, если бы не вытянутые вперед черты лица, не выпирающая наподобие корабельного носа грудная клетка и не бурая шерсть, неровными клочьями покрывавшая их землистую кожу. Один из них разрыл тайник под кустом терновника и достал оттуда ворох одежды — штаны, халаты, пояса и колпаки дервишей. Облачившись во все это и приобретя таким образом вид странствующих монахов, человековолки направились к стану зинджей. Солдаты не обращали на них внимания, так как бродячие дервиши везде слонялись в поисках милостыни и часто сопровождали с этой целью армейские части. Группа оборотней растеклась по боевым порядкам осаждающих.

Друзья перебежками осторожно приблизились к центру событий и укрылись за бугорком, предчувствуя, что сейчас произойдут необыкновенные события. Главный дервиш, на лбу которого виднелись два желтых пятна, похожие на следы от ожогов, вышел на открытое место перед шеренгой воинов–зинджей и неожиданно издал дикий вопль, от которого кровь стыла в жилах. Затем он стал ритмически приплясывать и кружиться на одном месте, выкрикивая в такт: «Слушайте меня, правоверные! Слушайте, мусульмане! Аллах снизошел к нам, я чувствую его руку на себе. Вот он берет меня и кружит, кружит.

Аллах наполнил мою душу радостью, и я пляшу перед вами, потому что радостно чувствовать на себе руку Аллаха милостивого, милосердного!» Он кружился быстрее и быстрее, и вслед за ним стали так же приплясывать и кружиться другие волки, сопровождая свой танец такими же выкриками. Зинджи наблюдали за этими действиями дервишей с любопытством, которое постепенно сменялось беспокойством. Им, привыкшим помышлять лишь о самых низменных предметах, тяжко было ощущать рядом с собой присутствие таинственной духовной силы, повинуясь которой дервиши все ускоряли и ускоряли свое кружение. Главный из них, с пеной на губах от непрерывных выкриков, вдруг завыл, как воет волк на луну, лик которой томит его неясной тоской. Вторя ему, завели свою бессловесную песню и другие оборотни. В переливах и раскатах этого воя сменяли друг друга безысходный страх живого существа, затерявшегося во враждебном мире, и мольба о защите, с фанатической верой обращенная к высшей силе, презрение к окружающей жизни и скорбь бесконечных утрат, наивная жалоба на собственные страдания и смиренное преклонение перед Судьбой. Вой всей стаи оборотней повис над полем, слившись в единую невыразимую гармонию. Вещество Мирового Духа, пронизывающее собою весь мир и все сущее в нем, сгустилось в этом месте до того, что стало почти осязаемым. Беспокойство зинджей, давным–давно позабывших о том, что у них есть душа, в столь непривычной атмосфере сделалось вскоре невыносимым. Некоторые из них срывали с себя доспехи и наносили себе раны кинжалами и мечами, другие, как незадолго перед этим волки, бешено катались по земле, извиваясь в корчах, третьи выкрикивали какие–то покаянные слова, вырывали у себя клочья волос и посыпали головы пылью. В несколько минут на глазах друзей грозное войско, спаянное железной дисциплиной, превратилось в нестройную толпу вопящих и стенающих флагеллантов. Некоторые из них, израсходовав все силы, застывали в оцепенении, напоминающем кататонический ступор. Из крепости выехал отряд конных низаритов. Древками копий они погнали обезумевших от несказанной тоски зинджей куда–то в сторону от крепости, как стадо овец. Затем появился новый отряд, который собирал брошенное оружие, связывал его в охапки, словно хворост, и грузил на спины ослов. Мало–помалу армия, обложившая крепость, полностью рассеялась, и последние группы стенающих зинджей, подгоняемые погонщиками–низаритами, скрылись за горизонтом. Ослов, нагруженных оружием, загнали обратно в крепость.