Анри Труайя - Голод львят

Пришла Аньес и спросила, хочет ли месье садиться за стол прямо сейчас или нужно подождать месье Даниэля.

— Уже восемь часов! — заявил Филипп. — Ему на нас наплевать! Я ведь сказал ему, что ты будешь ужинать у нас дома! Разумеется, ему загорелось помчаться к своей «Дани», едва выскочил с экзамена. Вчера и позавчера результаты были плачевные. Сегодня, несомненно, будут такие же. Иначе он бы нам позвонил. Можете подавать, Аньес.

Сидя в столовой напротив брата, Мадлен испытала легкое головокружение, как если бы время повернулось назад. Она вспомнила себя на этом же месте, когда временно исполняла обязанности хозяйки дома после развода Филиппа. Но стулья детей теперь пусты. Ее охватила какая-то усталость, меланхолическое чувство ностальгии по прошлому. Она уже не знала, о чем говорить с Филиппом. При той откровенности, которой они достигли, каждое слово могло разбередить рану. Неожиданно Филипп спросил:

— Ты остановилась в отеле «Моне»?

— Нет. Но я сейчас туда собираюсь.

— Ты не находишь, что это несколько смешно?

— Что?

— Спать в отеле, тогда как у тебя здесь есть комната.

— Я всегда так делала!

— Нет, Мадлен, не всегда. А если сегодня ты останешься?

Мадлен посмотрела на него удивленно-растроганным взглядом. Он не приучил ее к такой предупредительности. Она прошептала:

— Хорошо! Договорились!

— Приготовьте комнату моей сестры, — сказал Филипп, обращаясь к Аньес, которая убирала со стола.

Хлопнула входная дверь. Словно порыв ветра в комнату влетел Даниэль. Он покраснел, вид у него был виноватый:

— Я очень сожалею, Маду! Пять автобусов прошли перед носом и все битком! В конце концов я поехал на метро! Но две пересадки…

Он поцеловал тетушку, отца, повторил: «В самом деле мне очень жаль» и плюхнулся на стул.

— Ну и как? — сухо спросил Филипп.

— Ну, не так чтобы очень, — сказал Даниэль.

Аньес подала ему два куска ростбифа и горку поджаренного картофеля. Филипп и Мадлен уже приступили к фруктам.

— Что ты подразумеваешь под «не так чтобы очень»?

— На английском, истории, естественных науках я плавал.

— Да, но у всех этих предметов нет большого коэффициента! Ты мне сказал вчера, что математика прошла благополучно!

— Благополучно, если хочешь! Я ответил только на один вопрос…

— Что?!

— Ну да… Я просто не хотел тебя беспокоить в тот момент… И математика, и физика были на уровне второго года… Жуть… Впрочем, я считаю, что была какая-то ошибка в формулировке математической задачи… Меня бы не удивило, если бы об этом рассказали в газетах… Ты бы видел отличников у выхода… Орали вовсю… Веселая обстановка! — Он говорил, продолжая есть, глотая куски целиком, не жуя. — Они еще аннулируют экзамен… — добавил он.

Мадлен восхитилась этой способностью молодых прикрываться оправданиями до такой степени, что они и сами рады обманываться собственными выдумками.

— Одним словом, — сказал Филипп, — ты с треском провалил экзамен!

— Ну, в этом году меня, конечно, не допустят к устному для отстающих!.. Но я тебя предупреждал, папа… Программы слишком трудные… Не такие, как раньше…

— Конечно, — ворчал Филипп, — ведь раньше выпускной класс с математическим уклоном был равносилен курсам домохозяек.

— Я так не говорю, но с развитием научного прогресса всегда приходится больше учиться. А что касается меня, то в физике, химии, алгебре, тригонометрии я блуждаю как в лесу!

— Тогда тебе придется повторить курс? — сказала Мадлен.

— Чтобы еще раз засыпаться? Нет уж! Я пойду в философский класс! Папа согласен!

Он проглотил мясо, жареный картофель, салат и взялся за сыр.

— Лоран тоже поплыл, как и я, — добавил он. — Я уверен, что в этом году процент засыпавшихся будет рекордным!

Мадлен украдкой посмотрела на брата. Он ел вишни, выплевывал косточки в ладонь, сложенную кулечком, и время от времени бросал на сына грустный и отчужденный взгляд. У него уже явно не было желания даже сердиться. Он посмотрел на часы и сказал:

— Ты извинишь меня, Мадлен? Мне крайне необходимо позвонить в Нью-Йорк.

Филипп вышел из столовой. Даниэль проводил его взглядом и прошептал:

— Последнее время с ним нелегко!

— Есть от чего, разве не так? — спросила Мадлен.

— Ох, нечего завираться! Это оттого, что я провалил экзамен…

— Я говорю не о твоем экзамене, а о твоей свадьбе. Быть вынужденным жениться в восемнадцать лет!..

— Я не вынужден!

— Не вынужден? Разве ты женился бы на Даниэле, если бы она не ждала от тебя ребенка?

— Может, и да! Только, наверное, не смог бы из-за родителей. Ты понимаешь, ребенок их вынудил! Они не успели прийти в себя, когда все это закрутилось. Видимо, ты, как и папа, считаешь, что я сделал глупость. Но когда ты узнаешь Дани!.. Тогда уже ничего не скажешь!.. — Он выпрямился на стуле. Его лицо сияло. Он сделал рукой в воздухе сладостный арабеск: — Она по-тря-са-ющая! Всегда милая, всегда нежная, что угодно! Мы понимаем друг друга без слов! Когда я с ней, не возникает никаких проблем. Все тяжелые удары я переношу с улыбкой. Вот, пожалуйста, я провалил экзамен. Мне должно было быть тошно. Так нет! Поскольку мы любим друг друга, с меня все как с гуся вода…

В какой-то момент у Мадлен возникло впечатление, что она под руку гуляет с племянником по цветущему саду. Для него все было просто, красиво, очевидно, сглажено, светло. Ей хотелось бы разделить его восторженность, но она была калекой. Почему так получается, что мечты вроде этих, воспрещены взрослым? Растрогавшись, она спросила:

— Какая она внешне?

— Ты знаешь Дорис Брукс?

— Нет.

— Ну! Американская актриса!.. Ты должна была сто раз видеть ее в кино, на фотографиях. Дорис Брукс… Вспомни…

— Да, да, может быть…

— Ну, так вот! Дани похожа — в лучшую сторону! — на Дорис Брукс. Глаза, нос, улыбка. У нее меньше грудь, но после рождения ребенка ты увидишь! Она настоящая женщина! Женщина из женщин! Я не могу тебе лучше объяснить!.. Папа сам считает, что она классная, я это чувствую! А он разборчивый, наш папа! — Он запихнул в рот целую горсть вишен, от чего одна щека у него раздулась как теннисный мяч, прожевал с мечтательным видом, выплюнул косточки и сказал: — Они по-тря-са-ющие! Вишни! Это глупо, что папа не сможет присутствовать на свадьбе! И Кароль, которая потащилась на Антильские острова! Что ты на это скажешь!.. Она не могла выбрать какой-нибудь другой момент? Хорошо, что ты будешь там с Франсуазой и Жан-Марком. Ты их видела?

— Нет еще.

— Похоже, что у них все идет как по маслу. Франсуаза прядет возвышенную любовь по-русски со своим преподавателем. Жан-Марк в разгаре работы! У него даже нет времени зайти домой! Он зубрит к экзаменам и подрабатывает, чтобы наскрести карманных денег! Того, что дает папа, ему уже не хватает. Ему нужно кутить со своей Валерией!

Раздался телефонный звонок.

— А! Это Нью-Йорк! — сказал Даниэль. Потом, стукнув себя по лбу, спросил: — Боже мой! А твой фенек! Что ты с ним сделала?

— Он в гостиной: я его привязала к радиатору!

— Ты его не накормила?

— Да нет, — сказала Мадлен, улыбаясь. — Успокойся, все в порядке. Он получил свою порцию мяса в машине!

Они встали из-за стола. Увидев хозяйку, фенек стал издавать гортанные крики. Она отвязала его. Даниэль взял животное на руки. Но зверек, испугавшись, вырвался, спрыгнул на пол и спрятался у Мадлен под ногами.

— Ты не узнаешь меня, Жюли? — спросил Даниэль с упреком. — Как все же неблагодарны эти маленькие зверьки! Когда я думаю, что это я привез тебя во Францию…

— Действительно, — сказала Мадлен. — А твой доклад для фонда Зелиджа?

— Полный провал, — сообщил Даниэль. — Ни малейшего отклика! Между нами говоря, это справедливо! Я сделал работу кое-как! Но ни о чем не жалею! В жизни никогда ни о чем не надо жалеть! Не правда ли, моя Жюли?

Он засмеялся. Мадлен прижала фенека к груди. В комнату вошел Филипп. Он поговорил с Нью-Йорком. Все было в порядке. Аньес подала кофе. Даниэль вертелся в кресле. Он посмотрел направо, налево и сказал:

— Вам не очень скучно?.. Я снова должен уйти…

— Зачем? — спросил Филипп.

— Я обещал Дани…

— Ты там только что был!

— Я там был мимоходом, у меня почти не было времени поговорить… Во всяком случае, раз с экзаменами покончено, мне больше нечего делать… И потом, я вернусь не поздно…

— Что ж, иди! — вздохнул Филипп.

— Только, перед тем как уйти, ты принесешь мой чемодан. Он в машине.

— Ты будешь спать у нас? — спросил Даниэль.

— Да.

— Вот здорово!

Она протянула ему ключи от своей малолитражки. Он убежал и через десять минут снова появился с раскрасневшимся лицом.

— Я принес чемодан в комнату, — сказал он. — Но твоя машина была плохо поставлена… Я ее слегка переставил. Ты увидишь…