Исмаил Гезалов - Простор

— Куда это ты собрался?

— А ты ещё не знаешь?.. Уф!.. — Асад опустил чемодан и рукавом щегольской рубахи стёр пот с лица. — Упарился.

— Ты уезжаешь?

— А ты не видишь?

У Ильхама потемнело лицо:

— Дезертируешь?..

— Но-но! Легче на поворотах!.. — Асад достал из кармана брюк смятую телеграмму и с какой-то хвастливой небрежностью протянул Ильхаму. — Читай.

Телеграмма была из Баку. «Мать опасно больна хочет тебя видеть немедленно приезжай отец».

— Видал? Я как показал эту телеграмму директору, так мне сразу отпуск на две недели дали. В Баку еду!.. В Баку!

Асад не скрывал своего торжества; он, казалось, даже хвастал тем, что ему удалось получить такую телеграмму. «И чем тут хвастать? — с недоумением подумал Ильхам. — Мать больна… А он радуется. И зачем он прихватил с собой все свои вещи?» Когда Асад пригласил Ильхама зайти в пристанционную закусочную, «раздавить по сто граммов на прощанье», тот охотно согласился; надо же выяснить, что к чему.

В закусочной было пусто, душно и грязно. Бакинцы сели за столик в углу, Асад принёс два стакана водки, тощую рыжую селёдку, сморщенные солёные огурцы и несколько чёрствых кусков чёрного хлеба.

— Весь здешний прейскурант!.. Пища, богов! Ничего, скоро буду есть шашлык в «Интуристе». Завидуешь?

— Чему завидовать? — Ильхам усмехнулся. — Самый разгар уборки, а ты удираешь.

Ильхам брезгливым движением отодвинул стакан с водкой:

— Эту гадость пей сам, а мне закажи пива.

— Вай! Маменькин сынок! — воскликнул Асад. — Когда ты станешь мужчиной, Ильхам?

— Мне — пива.

— Чёрт с тобой, наливайся этой бурдой.

Асад залпом выпил стакан водки, поперхнулся, на глазах выступили слёзы.

— Противно? Какого же беса ты её пьёшь?

— Не святой, вот и пью. Знаешь анекдот? Отец дал сыну попробовать водки…

— Знаю, от тебя же и слышал. Ты лучше скажи, зачем чемодан с собой тащишь? Боишься, в совхозе украдут?

Асад осоловевшими глазами взглянул на Ильхама.

— Ильхам, ты мне друг?

— Н-ну… друг.

— Не-ет, какой ты друг!.. Ты меня терпеть не можешь… Я знаю… Но ты хороший парень. Ты наш, бакинский… Выпьем ещё, Ильхам? Может, больше не увидимся…

Ильхам насторожился:

— Ты что, всё-таки удираешь?

Асад выпил ещё стакан водки. Теперь его совсем развезло. Он налёг обеими локтями на стол, пьяно пробормотал:

— Ильхамчик… Тебе я всё могу сказать… Как брату…

— Выкладывай.

— Не могу я больше в совхозе… Я тут заболею… Или повешусь.

— Захныкал!.. Жила слаба оказалась?

— Тебе хорошо говорить. Тебя вон до небес превозносят. А в меня все пальцами тычут: Асад такой, Асад этакий…

— Сам виноват. Работал бы как все!

— Не всем же быть героями, Ильхамчик…

Ильхам был мрачен, к пиву он так и не притронулся.

— Вот как ты запел!.. А ехал сюда, хорохорился… О лёгкой славе мечтал? Думал, тут не пшеница, а ордена растут? Подошёл, сорвал, пошёл дальше…

— Ильхам, мы же разные люди… Ты вот не пьёшь. А я пью… Тебе здесь хорошо? Ну и живи на здоровье. А по мне предки соскучились. Видал, какую телеграмму отбили?

— Значит, никто у тебя не болен?

— Да у меня мир-ровые предки, они ради меня не только заболеть — жизнь отдать готовы!

Ильхам долго сдерживался, ему хотелось, чтобы Асад, не привыкший к вниманию собеседников, высказался до конца. Но теперь всё было ясней ясного. Он встал, глядя на Асада гневным, презирающим взглядом:

— Выходит, ты давно задумал смыться? Всех нас опозорить хочешь? Баку опозорить хочешь?

— Что распсиховался?.. Я тебе как другу…

— Серый волк тебе друг.

— Ах, так? — Асад вдруг тоже разозлился. — Тебе хочется, чтоб и я надрывался вместе с вами? Дудки! Нашли дурака!.. Задыхайся тут от жары, если тебе нравится, шлендай по грязи… А я предпочитаю гулять по Приморскому. Понял? — он издевательски сощурил глаза. — Ай, как хорошо сейчас в Баку!.. Море, фрукты, девочки первый сорт. А ты целуйся тут со своей Геярчин!

Ильхам, сжав кулаки, подступил к Асаду:

— По морде захотел?

— Эй, эй! — Асад отпрянул от Ильхама. — Ну, ударь попробуй. Тебе же после и нагорит.

— Стану я о тебя руки марать… — Ильхам взглянул в окно, возле станции уже стоял старенький, обшарпанный автобус. — Значит, решил не возвращаться?

— «Я вернусь, когда раскинет ветви по-весеннему наш белый сад», — пропел Асад. — Есенин. Блеск поэт!

— Не вернёшься?..

— Что ты ко мне пристал? Сдались вы мне…

— Ну, погоди… Вспомни-ка пословицу: «Козёл перед гибелью сам трётся о дубину пастуха!» Это здорово, что ты вывернул наизнанку свою поганую душу. Мы тебе устроим красивую жизнь!

— Руки коротки, не достанете!..

— Доберёмся. Где бы ты ни спрятался — доберёмся!..

Ильхам круто повернулся и вышел из закусочной.

— Приветик!.. — крикнул вслед Асад. Некоторое время он сидел, тупо смотря на дверь, за которой скрылся Ильхам; вдруг в его глазах мелькнула тревога, он сорвался с места и бросился за Ильхамом. Автобус уже тронулся, Ильхам вспрыгнул в него на ходу. Асад, пьяно размахивая руками, побежал за автобусом:

— Ильхам!.. Постой!.. Ильхам, я всё наврал! Это я чтоб позлить тебя. Постой, Ильхам!..

Ильхам ещё висел на подножке. Асад нагнал автобус и, не сознавая, что делает, вцепился Ильхаму в рукав. Ильхам хотел отмахнуться, но в это время другая рука соскользнула с поручней. Он потерял равновесие и спиной вниз упал на мостовую. Автобус остановился, из него высыпали встревоженные пассажиры, окружили лежащего на мостовой Ильхама. Под головой у него расплывалась лужица крови…

Асад воровато оглянулся. На него пока никто не обращал внимания. Но Ильхам может очнуться, и он скажет, по чьей вине сорвался с автобуса; Асада потащат в милицию. И прощай, Баку!.. Он опоздает на поезд, а может быть, ему вообще не удастся отсюда уехать. И чёрт его дёрнул побежать за Ильхамом! Теперь, трезвея, он понимал, что Ильхам всё равно ничего не смог бы ему сделать. Только добраться до Баку, а там ищи ветра в поле! Надо поскорей сматывать удочки. Он ещё раз посмотрел на Ильхама. Над ним уже склонилась какая-то женщина, попыталась приподнять его голову. Ильхам застонал. Слава богу, жив!.. Асад незаметно выбрался из толпы и, забежав в закусочную за вещами, ринулся на станцию.

Всё было как во сне…

Очнувшись после долгого забытья, Ильхам увидел себя в залитой солнцем палате. Рядом, на тумбочке, в стакане — скромный букет полевых цветов. Они пахли остро и пряно. А на стуле, возле постели, сидела бледная, измученная Геярчин…

Ильхам не стал себя спрашивать, как она сюда попала. Несмотря на боль в затылке, ему было удивительно хорошо. Геярчин рядом… Геярчин…

— Здравствуй, Геярчин, — сказал Ильхам.

Девушка быстро обернулась; книга, которую она читала, выпала из рук; она чуть не вскрикнула от радости:

— Ильхам! Очнулся!.. Нет, нет, только не шевелись. Тебе надо лежать спокойно.

— Геярчин…

— И не разговаривай, — она поправила подушку у него под головой. — Вот так… Лежи. Постарайся уснуть.

— Где я, Геярчин?

— Ильхам, прошу тебя, помолчи. А то меня прогонят…

— А как…

— Молчи, я сама тебе всё расскажу. Ты помнишь, как сорвался с автобуса?.. Нет, нет, молчи, я пока ни о чём не буду тебя расспрашивать. Так вот, тебя отвезли в городскую больницу. Мы сейчас в Иртыше. Говорят, тебе было очень плохо… Как уста Мейрам сказал нам об этом, так все хотели к тебе поехать, но понимаешь… уборка. Меня и то сначала не отпускали. Чему ты улыбаешься?.. Я просила, просила Игната Фёдоровича, чтобы он разрешил мне дежурить в больнице, а он ни в какую. «У нас, — говорит, — каждый тракторист на счету». А Байтенов стал с ним спорить. «Ильхаму, — говорит, — нужен хороший уход, а сиделок в больнице мало. Пусть Геярчин едет в город. Ребята поднажмут, выполнят и её норму». И меня отпустили…

— Ты… давно здесь?

Геярчин смутилась; опустив голову, прошептала:

— Несколько дней… — и, встрепенувшись, продолжала — Сюда сразу жена Байтенова приехала — Надя. Хотела забрать тебя в совхоз. Но ты лежал без памяти. Всё бредил… А потом уснул. И спал долго-долго.

— У тебя лицо… усталое-усталое…

— Нет, что ты! Я нисколечко не устала. Я только… Мы все за тебя так волновались! Но врачи говорят, наступил кризис. Ильхам?..

Но Ильхам уже спал, дыхание его было ровным, спокойным. Геярчин осторожно натянула ему до подбородка простыню, подобрала с пола книгу и, поглядывая то и дело на постель, принялась за чтение.

Ильхам проснулся вечером. В палате был полусумрак, лишь слабо брезжила настольная лампочка. Геярчин заставила Ильхама съесть немного куриного бульона, выпить фруктовый сок. Только сейчас Ильхам заметил, что они в палате одни. Три соседние койки были пусты.