Андрей Добрынин - Черный пробел

Глава 5

Ганюк позеленел. В наступившей тишине он не спеша извлек из кармана засморканный носовой платок и вытер глаз, а затем сунул платок обратно. «Ну всё, — тихо сказал Ганюк. — Значит, не пойдете. Ну ладно…» И вдруг заорал, так, что все вздрогнули: «Бей их!!» Выхватив парабеллум, он всадил первую пулю в Настасью Тормоху. Та покачнулась, хотела было плюнуть еще раз, но не смогла и с жалобным криком покатилась вниз по склону. Рядом с Ганюком раз за разом бухал самопал Жерепа. Мужики, расправив плечи, гордо встречали бандитские пули. Вновь и вновь грохотали залпы. Вот уже упал Кузьма… Вот Фрол бросился на Ганюка, но упал на полдороге, прошитый десятком пуль. Стрельба раздавалась еще с полчаса и вдруг прервалась. Все было кончено. Бандиты с тупым любопытством смотрели на печальное дело рук своих. Вокруг в самых причудливых позах валялись мертвые мужики. «Так будет с каждым», — хрипло пробормотал Ганюк и утер пот со лба тыльной стороной ладони, мелко дрожавшей от постоянного пьянства. «Ладно, — продолжал он, — убрать жмуриков». Бандиты принялись раскачивать и сбрасывать под откос трупы мужиков. Разбудили спавшего тут же на траве пьяного верзилу по кличке Шкаф, усадили его за руль и отправили вместе с несовершеннолетним бандитом Малаховым в город за водкой и женщинами. Часть бандитов ушла в деревню на поиски провизии. Вскоре и те, и другие вернулись, и началась разнузданная оргия. Ансамбль, привезенный из городского ресторана, наигрывал уголовные мелодии, под звуки которых Ганюк обливался мутными слезами. Когда же солистка ансамбля Эдита Рогова затянула: «Научит жизнь сквозь слезы улыбаться, научит сквозь улыбку слезы лить», Ганюк упал ничком на землю и принялся, рыдая, колотить по ней кулаками и вырывать огромные пучки травы. Жереп, который, в отличие от своего шефа, был чужд сентиментальности, под шумок методично посылал в оркестр пулю за пулей, стараясь попасть скрипачу в коленную чашечку. К счастью, он все время промахивался. В сторонке несколько бандитов наскакивали друг на друга с ножами, повздорив из–за права спать в эту ночь с пианисткой. Из–за Роговой они не спорили — все знали, что она будет принадлежать Ганюку. Малахов шнырял тут и там, ища случая свистнуть у какого–нибудь пьяного часы.

Попойка шла своим чередом, когда в городе происходило вот что: в сумерках мимо здания тюрьмы проходил с гармоникой молодой рабочий Валера Сыпняков. Заслышав негромкие рулады гармошки, от костра, возле которого расположился бандитский дозор, поднялась качающаяся фигура и развинченной походкой приблизилась к Валере. Перед Валерой стоял громила с низким лбом, из–под которого на юношу смотрели поросячьи глазки дегенерата и убийцы. Под одним глазом вдобавок темнел густой синяк. Негодяй был облачен в засаленный милицейский китель нараспашку, причем под кителем можно было рассмотреть немытое тело, сплошь испещренное похабными татуировками. На ногах бандита красовались милицейские брюки и валенки. «Слышь, парень, — доверительно забасил бандит, вместе со словами изрыгая целые облака винного перегара, — слышь, парень, буксы горят. Дай десять копеек». Валера, разумеется, не знал, что этот бандит уже имел десять судимостей и значился в милицейских архивах под кличкой Барабан. Однако и на вид негодяй производил устрашающее впечатление. Тем не менее Валера ответил «Нету», что было чистой правдой. «То есть как это — нету? — опешил привыкший к беспрекословному повиновению бандит. — А ну, попрыгай!» Наступило неловкое молчание. Его нарушил подскочивший от костра бандит Штукман по кличке Опиум. «Да чего с ним церемониться! — завизжал Штукман. — Пустите меня! Не держите меня!», хотя его никто не держал. От костра собрались остальные бандиты, окружили Валеру, и в наступившей тишине он не разобрал, кто же ударил его бутылкой по голове. Как его били потом, как он сопротивлялся, Валера помнил лишь отрывочно. Очнулся он в какой–то канаве. Все тело ныло, саднило подбородок. Оказалось, что бандиты сняли с него новый картуз, пиджак, смазные сапоги, которые только неделю назад справила ему маманя, и забрали гармонь. Валера кое–как вылез из канавы, выплюнул кровавую слюну с осколками зубов и огляделся по сторонам. Было тихо, луна плыла по звездному небу. Трещали кузнечики. Валера лежал в каком–то сквере. За деревьями угадывались очертания тюрьмы. Валера побрел туда, бесшумно ступая босыми ногами. Костер у ворот еще горел, в освещенном пространстве виднелись сидящие фигуры. Судя по доносившимся оттуда звукам голосов, бандиты уже успели продать вещи Валеры и безобразно напиться на вырученные деньги. Однако число негодяев еще прибавилось, и напасть на них Валера не мог. С горечью в душе он побрел домой мимо тюрьмы, но через несколько шагов до его ушей долетел какой–то странный звук. Валера прислушался и понял, что из окна на пятом этаже раздается пение: «Гей, по дороге войско красное идет». «Эй, кто там?» — осторожно позвал Валера. Пение прекратилось. «А ты кто?» — через некоторое время послышался сдавленный голос. «Да свой я, — заторопился Валера, — рабочий я, Валера Сыпняков». «А не врешь?» — спросил тот же голос. «Нет, что вы!» — заверил Валера. «Ну тогда слушай, — сказал неизвестный узник. — Нас здесь двое — полковник Зубов и лейтенант Жилин, и мы связаны «козлом»». «Полковник Зубов! — изумился Валера. — Разве вас не убили?!» «Как видишь, нет, — отвечал полковник. — Однако не перебивай… О чем бишь я? Так вот: если ты настоящий друг, ты должен нам помочь». «Я готов», — заявил Валера. «Тогда сбегай и принеси пилу, веревку и две простыни». «Сейчас!» — воскликнул Валера. Добежать до дому;, забрать, незвирая на протесты матери, все нужные вещи и вернуться к тюрьме было для Валеры делом пятнадцати минут. «Я здесь!» — подал он голос, снова очутившись под окном полковника. «Я слышу, — отозвался тот. — Бросай сюда пилу». С третьего раза Валера закинул пилу в окошко. «Теперь веревку», — приказал полковник. После нескольких неудачных попыток Валера догадался привязать к веревке камень, и вскоре она также очутилась в камере. «Теперь жди здесь, — сказал полковник. — Я должен взять пилу в зубы и перепилить наши путы. Представь себе, эти мерзавцы не только связали нас «козлом», но и не погнушались употребить для этой цели электрический провод». «Изверги!» — ахнул Валера. Наступила тишина. Впрочем, Валере скучать не пришлось — из–за угла послышалось невнятное бормотание, звуки отрыжки, и вслед за этим появился мертвецки пьяный часовой, который мог кое–как передвигаться, лишь опираясь на винтовку. Валера бросился на землю, и когда негодяй поравнялся с ним, внезапно вскочил и сшиб его с ног страшным ударом в ухо. После нескольких судорожных движений часовой затих. Для верности Валера изо всех сил треснул его винтовкой по голове, после чего оттащил тело в кусты и стал ждать. Через час из окна камеры медленно поползла вниз веревка. «Привяжи к ней простыни! Скоро мы перепилим решетку», — послышался голос полковника. Валера так и сделал, и простыни скрылись в квадрате окна. Прошел еще час. Валера pacслышал легкий скрежет выламываемой решетки, и вслед за этим две фигуры в белых балахонах бесшумно скользнули по веревке вниз. Из складок простыни высунулось мужественное лицо полковника Зубова. «Извините нас, друг мой, за этот маленький маскарад, мы предприняли его в интересах дела. Прежде всего я должен поблагодарить вас», — и полковник своей широкой ладонью стиснул ладонь Валеры. То же сделал и лейтенант Жилин. «Где их дозор?» — спросил полковник. Все прокрались за угол. В свете костра они увидели, что часть бандитов лежит на земле, упившись до столбняка, а остальные — на огонек их собралось множество — продолжали накачиваться водкой и нестройно распевать какую–то протяжную блатную песню. Все были вооружены до зубов. Валера затаился в кустах, наблюдая, как Зубов с Жилиным, закутавшись в белые балахоны, подползли поближе к костру, затем встали и молча, торжественной походкой направились прямо к бандитам. Первым их заметил Штукман. «А–а–а!» — заорал он, указывая на Зубова и Жилина трясущейся рукой, не в силах произнести ни единого слова. Бандиты обернулись. Ужас чудовищно исказил их преступные черты. В неверном свете костра они казались призраками, плодами чьей–то больной фантазии. Вдруг одного из них хватил апоплексический удар, и мерза вец рухнул прямо в костер. Это послужило для остальных сигналом к бегству. Через несколько минут все они растаяли в темноте, а Зубов с Жилиным принялись собирать брошенное оружие и связывать валявшихся вокруг костра бесчувственных негодяев. Тем временем Валера по указанию Зубова подложил под ворота противотанковую мину, которую друзья нашли тут же среди бандитских пожитков. Вскоре ворота со страшным грохотом взлетели на воздух. Зубов с Жилиным ворвались в пролом, затем — в здание тюрьмы и начали одну за другой высаживать двери камер и освобождать политических заключенных. Впрочем, уголовников тут и не было — все они находились на свободе и процветали под эгидой Ганюка. Исхудавшие, оборванные люди обнимали своих освободителей, но друзья вырывались от них и бежали дальше по коридорам, успевая только крикнуть: «Сбор во дворе!» Когда все камеры наконец были взломаны, Зубов и Жилин спустились во двор, где их уже ожидала гудящая толпа узников, одетых в какие–то лохмотья серого цвета взамен хорошей одежды, которую Ганюк продал, а деньги пропил с дружками. «Братья! — закричал со ступенек Зубов. — Хотите ли вы сражаться вместе с нами? Хотите ли вы, чтобы все зло, которое причинили вам эти мерзавцы, пало на их головы?» «Хотим! Хотим!» — вразнобой загомонила толпа. Только в том углу, где стояли заключенные, ранее сидевшие в подвальном этаже, раздавались какие–то недовольные возгласы. «Хлебца», — канючили эти духовные кастраты. На лице Зубова ходуном заходили желваки. Взор его принял то грозное выражение, которое так хорошо знал лейтенант Жилин. «Так вот о чем вы думаете! — воскликнул Зубов в негодовании. — В этот исторический момент, когда враги, быть может, грабят ваши дома и бесчестят ваших жен, когда все поставлено на карту, вы способны променять карающий меч правосудия на кусок хлеба? Тогда прочь! Прочь с глаз моих!» И они ушли, провожаемые презрительными взглядами своих товарищей, а лейтенант Жилин плюнул им вслед. Остальным Валера Сыпняков выдавал оружие: пулеметы, автоматы, пистолеты, поджиги, самопалы. Спаянные пережитыми испытаниями и общей идеей, отряды политзаключенных, по замыслу полковника, должны были стать ударной силой восстания. Повинуясь взмаху руки Зубова, стройные колонны выходили из ворот тюрьмы с пением песен протеста и сворачивали вправо или влево, или шли прямо — на почтамт, на телефонную станцию, на вокзал. Часть бойцов отправилась громить хозяйственный магазин, чтобы запастись там кастрюлями, необходимыми для изготовления бомб. Вскоре в разных концах города вспыхнула перестрелка.