Казимеж Брандыс - Граждане

— Значит, ты и есть Павéлек Чиж? — услышал Павел за своей спиной.

Кузьнар вышел без пиджака, засученные до локтя рукава рубашки обнажали волосатые руки. «Так он был в лагере?» — мысленно удивился Павел, заметив вытатуированный на коже номер.

— Извините, дядя, — начал он. — Вы в письме написали, чтобы я… И вот я подумал…

Кузьнар слушал не перебивая. Засунув руки в карманы, он внимательно смотрел на Павла из-под насупленных бровей. «Бреет усы», — отметил про себя Павел. Что-то скажет ему сейчас этот незнакомый мужчина? Стоит, наклонив вперед большую голову, и его маленькие глазки смотрят не то весело, не то ехидно. Павел остро ощущал на себе их взгляд.

— У меня тут в Варшаве никого больше нет… — сказал он краснея.

— Бронка! — гаркнул вдруг Кузьнар. — Подашь ты когда-нибудь чай?

Он с грохотом отодвинул стул и сел к столу. — Та-та-та! — передразнил он Павла, насмешливо косясь на него. — Разве я не написал тебе черным по белому, чтобы ты приперся к нам со своими манатками? Приехал — и ладно. Сейчас мы с тобой напьемся чаю. Садись.

Павел сел. Он придумывал, что бы такое сказать, его раздражало то, что Кузьнар отнесся к его приезду, как к совершенно незначительному факту.

— Я искал вас на стройке, дядя, — начал он, стараясь говорить солидным басом. — Но мне сказали, что вы уже уехали.

— На стройке? — буркнул Кузьнар с гримасой. — На стройке?.. А откуда ты знал, что я теперь там?

— Я звонил к вам в транспортный отдел и мне объяснили…

— Ага, в транспортный. — Кузьнар нахмурился. — Да, я там больше не работаю. Мне дали новое назначение. Так уж у нас водится, понимаешь, — только что научится человек делать одно, как ему объявляют: ты тут больше не нужен, иди, берись за другое.

— Людей не хватает, — заметил Павел.

— Людей не хватает! — со вздохом повторил за ним Кузьнар и опять глянул на него из-под густых бровей. — А ты, я вижу, мудрец!

Павел только поежился и промолчал.

— Да, людей не хватает, — пробормотал Кузьнар себе под нос. — А ты что будешь делать в Варшаве? Учиться хочешь?

— Меня обещали направить в редакцию какой-нибудь газеты, — сухо пояснил Павел. — Из П. я писал корреспонденции в варшавские газеты.

— Бронка! — крикнул Кузьнар, перебив его. — Неси чай.

— Сейчас! — донесся из кухни звонкий голос. — Успокойся, пожалуйста!

— Чистое наказание с ней! — сказал Кузьнар отдуваясь. — Но способная девчонка, скажу я тебе! Она учится в Медицинском институте. Специализируется по детским болезням. Самых маленьких, козявок этаких, хочет лечить. Бронка! Как у вас это называется?

— Что? — отозвалась Бронка из кухни.

— Да твоя специальность. Как ее там? Педиатрия, что ли? Ну да, педиатрия, — ответил он тут же сам себе. — Сейчас она подаст чай… А Антек в будущем году кончает школу. Жена у меня померла, вот и живем втроем. Дом совсем недавно отстроен, и у нас еще сыровато. Есть вторая комната, поменьше, в ней спит Антек. Как-нибудь вы поместитесь там вдвоем.

— Спасибо, — сказал Павел, впиваясь пальцами в колени. — Я, вероятно, скоро найду себе заработок и тогда расплачусь…

— Да, да, — продолжал Кузьнар, не слушая его. — Ты весь в мать… Такие же темные глаза и овальное лицо… А чахоткой не страдаешь?

— Нет, — ответил Павел с недоумением.

— Это ведь ваша фамильная болезнь. Твой отец всегда кашлял, потом плевал в баночку. А в последние месяцы чахотка его, беднягу, галопом погнала на тот свет. Должно быть, и мать твою он заразил, она после него скоро померла. Как Цецилька, здорова?

— Здорова. В будущем месяце должна родить. Тесно станет в квартире, вот я и решил заранее убраться.

Вошла Бронка с чайником. Павел смотрел, как она расставляла стаканы. Она пододвинула ближе к нему масло и корзинку с хлебом, и все трое молча принялись за еду. «Чем я им заплачу?» — беспокоился в душе Павел. Он был голоден, так как в тот день не обедал и несколько часов блуждал по улицам. «Ведь он даже не родной брат матери, а двоюродный. С какой стати ему меня кормить? Может, он думает, что я приехал только на несколько дней?»

— Будущим летом Бронка, наверное, уедет, — сказал Кузьнар, намазывая масло на хлеб. — Тогда ты сможешь занять ее комнатушку возле кухни… Все-таки там ему будет удобнее, правда, Бронка?

Павел отложил нож. Он чувствовал, что у него горят щеки и уши. Искоса посмотрел на Бронку.

— Я уеду еще раньше, — отозвалась она, поднимая плечи. — Весною, как только сдам экзамены.

— Слыхал? — засмеялся Кузьнар. — Как только сдаст экзамены. Бедовая! Возьмется за что-нибудь, так за ней не угонишься! Ты с ней не шути, Павел!

— Будет тебе, отец! — сказала Бронка. Кузьнар откашлялся и, жмуря один глаз, выразительно подмигнул Павлу.

— Отрежь-ка отцу еще хлеба!

Бронка нарезала несколько кусков и откинула челку, свесившуюся ей на брови. Павел посматривал то на нее, то на Кузьнара. «Неужели это у них и вправду так?» — недоверчиво спрашивал он себя. Он знал подлинные отношения сестры и зятя и видел, как умело они на людях скрывали свои отношения. «А эти, может, не притворяются?» — размышлял он, наблюдая Кузьнара и Бронку.

— Нет, спасибо, больше не хочу, — сказал он вслух, покачав головой, когда Кузьнар велел Бронке налить гостю еще чаю. — Я уже сыт.

Отказ звучал почти невежливо. Заметив, что оба, отец и дочь, озабоченно переглянулись, Павел покраснел до корней волос. Но Кузьнар тотчас же принялся чистить кусочком проволоки свой стеклянный мундштук, а вычистив, посмотрел в него на свет, опять зажмурив один глаз.

— Чижей было пятеро, — сказал он помолчав. — Твой отец — средний: у него было два старших брата и два младших. Самый старший, Станислав, работал на «Фортуне» у Паустов и во время забастовки дал директору в морду… Директор этот был швейцарец, по фамилии Кнолль.

Павел был очень утомлен. Город, куда он приехал, вдруг показался ему огромным. «Семьсот тысяч жителей! — подумал он. — Нет, не смогу я тут пробиться». На другой день он должен был явиться в партийный комитет. Павел всегда старался произносить слово «партия» без ударения, так же просто, как говорится «дом» или «родина». Но слишком сильны были чувства, которые это слово вызывало в его душе, и он не мог их скрыть под равнодушным тоном. Партия! Говоря о ней, он смотрел на собеседника глазами, потемневшими от волнения.

В его анкете был один пункт, которым он очень гордился: происхождение. В семье Чижей, потомственных рабочих, все боролись за революцию, не жалея сил. Вот, например, Станислав Чиж, его дядя, дал пощечину капиталисту, и его сослали потом далеко, в край снежных равнин, который Павел через много лет после его смерти искал в своем школьном атласе. А другой Чиж, Вацлав? Этот бежал из П. в 1905 году и объявился потом на одесских баррикадах. Двое младших, Тадеуш и Виктор, в свое время организовали в Лодзи забастовку трамвайщиков.

— Есть сведения, что один из них во время последней войны командовал советским полком на белорусском фронте, — сказал Павел.

— Гм… Под своей фамилией? — спросил Кузьнар, всматриваясь в Павла сквозь табачный дым.

— Это не выяснено, — ответил Павел. — Но что воевал он там, мы знаем наверное.

Он сидел в полуоборот к Кузьнару и, опершись локтем на стол, курил, стряхивая пепел на тарелку. Опять перехватил любопытный взгляд Бронки. Она откинула со лба волосы, словно для того, чтобы лучше разглядеть гостя, и спросила:

— А ты член партии?

Павел вместо ответа выразительно усмехнулся и посмотрел на Кузьнара, но тот уже опять ковырял проволокой в мундштуке. Павел прочесал пальцами свой чуб и заговорил о родном П.

— Да, город их издавна связан с рабочим движением, там сильны старые революционные традиции, там боевой пролетариат. Жив еще кое-кто из старой гвардии, — например, Феликс Бернацкий из СДКПиЛ[6]. Ну, а новые люди еще только растут.

— А ты не захотел там оставаться? — спросила Бронка вполголоса.

Павел метнул на нее подозрительный взгляд и потупился. И чего это девчонка пристает?

— Убери-ка со стола, Бронка, — распорядился Кузьнар. Но тут у входной двери кто-то позвонил, и через минуту в прихожей послышались смех и шушуканье. Потом в столовую вбежали Бронка и еще другая девушка. Павел растерянно вскочил.

— Отец, Агнешка пришла! — объявила Бронка, таща за рукав девушку в кожаной куртке.

Кузьнар, мурлыча от удовольствия, пошлепал гостью по спине, как шлепают лошадь. А та смеялась, оглядывая комнату и троих людей. Казалось, она все видит одновременно и ничуть не удивлена присутствием Павла.

— Ага! Агнешка! — гудел Кузьнар. — Вот кстати! Ну-ка, скажи, к кому пришла, а? Павел, это Агнешка Небожанка. Ты к ней хорошенько присмотрись, другую такую даже в Варшаве нелегко сыскать.

— Отец! Ты опять за свое? — прикрикнула на него Бронка. — Агнешка этого не терпит! Знакомьтесь. Это наш родственник, Павел Чиж. Он у нас будет жить.